«Конечно, я не одинок, когда испытываю благоговейный трепет при виде первых снежинок, падающих на землю мягким белым Дождём, — пишет в первой главе своей книги „В мире льда“ американский учёный-гляциолог Джеймс Дайсон. — Они воскрешают в Моей памяти все, что я знаю об их удивительном происхождении и их влиянии на мир, в котором мы живём. Вероятно, ни одно атмосферное явление не вызывает таких противоположных чувств, как снег. Ребёнку, стремительно несущемуся с горы на санках, он Доставляет огромное удовольствие, а те, кому приходится очищать дороги от снега, проклинают его на чём свет стоит. Но каковы бы ни были наши чувства, снег из года в год появляется в определённое время».

…Если Володя Михалёв занимается тем, что выясняет, каким путём накапливающийся на поверхности ледника снег превращается в лёд, то в мои задачи входит изучение снежного покрова в первый год его «жизни»: сколько осадков выпало на ледник, какие структурные, физические и другие особенности наблюдаются в разрезах сезонного снежного покрова.

Как и Маркин, свои первые шаги на станции я начинаю с организации снегомерной площадки. Забуриваю на ней десять спевциальных вех — реек. Ежедневно с их помощью буду определять «поведение» уровня поверхности ледника. Каждое утро теперь стану спешить на эту опытную площадку, чтобы обойти все рейки и измерить их высоту над ледником. Если высота реек станет уменьшаться, значит, растёт толщина снежного покрова, и наоборот. В конце лета я подсчитаю количество оставшегося на поверхности плато снега и только тогда смогу сделать вывод о том, как интенсивно питается ледник. Ураганные ветры и метели не могут служить оправданием для пропуска наблюдений.

Беру с собой маленький полевой дневник, карандаши, набор всевозможных лопат, весовой снегомер-плотномер, складную линейку, лупу и отправляюсь рыть свой первый шурф, причём рыть там, где этого ещё никто не делал, где вообще неизвестны запасы снега. Сколько же его здесь, в центре области питания крупного ледникового узла? Для того чтобы это выяснить, необходимо добраться до прошлогодней летней поверхности ледника, то есть «пройти» через весь слой снежного покрова, отложенного здесь прошедшей зимой и называемого поэтому сезонным. В зависимости от того или иного района, где находится ледник (его географических, орографических и климатических особенностей), толщина сезонного снега может быть самой различной: от нескольких сантиметров до нескольких метров. Сколько же нам придётся рыть? Логично было думать, что не один десяток сантиметров. Но даже если эта цифра достигнет нескольких метров, все равно надо копать, копать, для того чтобы изучать и познавать. Такая уж наша работа!

Быстро стали расти белые маленькие холмики с двух сторон шурфа. Приятно «работать» с таким снегом — в меру плотным, не содержащим ещё талой воды. Достаточно нескольких ударов лопатой, чтобы большие куски снежной «породы» один за другим покинули привычное место и оказались снова на поверхности…

Минут через тридцать к бровке шурфа подошли мои товарищи, Шурф вырыт на глубину более двух метров. «Нащупываю» нужный мне уровень, выше которого начал откладываться сезонный снег, и приглашаю для контроля «снежного классика» Володю Михалёва. Наши точки зрения совпадают полностью.

Несложный расчёт даёт возможность установить суммарную величину осадков, выпавших на ледяном плато Ломоносова за последний сезон 1964/65 года. В пересчёте на воду их набралось немало — 1200 миллиметров. В то же время на побережье Ис-фьорда, находящегося на 1000 метров ниже нашей станции, количество осадков в три раза меньше. Таким образом, получается, что по мере увеличения высоты ледника Норденшельда от его конца до вершины плато Ломоносова он получает дополнительное питание от 80 до 100 миллиметров осадков в среднем на каждые 100 метров. Это известное всем географам увеличение количества осадков с высотой связано с тем, что температура воздуха по мере подъёма понижается, а осадков выпадает и сохраняется больше.

Теперь каждые пять дней я буду «заглядывать» внутрь снежной толщи, чтобы наблюдать за изменением строения верхних слоёв снега и фирна.

Итак, станция, которой на своём первом «учёном совете» мы даём собственное имя — «Ледниковое плато Ломоносова», приступила к выполнению программы гляциоклиматических работ.

На третий день Троицкий, Корякин и Михалёв ушли в первый снегомерный маршрут. Их путь проходил по юго-восточному склону плато в сторону крупного ледяного потока Нетри, спускающегося на восточное побережье острова. Мои товарищи отправились в ледниковый район, где топографические карты были бессильны им помочь: на этом месте находилось «белое пятно».

Снегосъемщики смогли пройти лишь 11 километров: дальше не пустил ледопад — хаотический лабиринт огромных непроходимых трещин. Несмотря на то что не удалось достичь восточного побережья острова, собранный материал дал очень многое. К востоку от ледораздела плато Ломоносова было обнаружено резкое увеличение накопления снега, что указывало на преобладание здесь ветров, несущих влагу на восточную окраину острова Западный Шпицберген.

Каждый новый день приносил экспедиции какие-то интересные и существенные находки. По мере сил и возможностей налаживался и наш скромный быт.

КАПШ по сравнению с обычной палаткой — крохотный «дворец». Дом, не имеющий отопления, не дом, а палатка — тем более. Поэтому, ещё будучи в Баренцбурге, я попросил Володю Потапенко помочь соорудить переносную печь для КАПШа. Через день мой заказ был уже выполнен. Из столитровой железной бочки наш «гляциоспутник» ухитрился сделать настоящую царь-печку. И вот теперь она держала экзамен на обогрев «снежных» людей, сидящих на огромном «холодильнике». С её помощью мы были обеспечены необходимым теплом, на ней разогревали еду, она давала возможность сушить промокшую одежду и обувь и, наконец, удачно разрешила проблему питьевой и бытовой воды.

Всё было просто: клади кусочек льда в ведро, стоящее около горячей печурки, и жди. Как растает — пей себе на здоровье без всяких ограничений да подбрасывай ледок раза два в день. Мне кажется, что всё-таки лучше жить прямо на замороженной пресной воде, чем в раскалённых сыпучих песках Сахары.

Взятый из дома маленький транзисторный приемничек, к большому нашему огорчению, на Шпицбергене не работал. Имевшиеся у него лишь средние и длинные волны всё время упорно молчали. Оставалась единственная надежда на радиостанцию РПМС, работающую на коротких волнах. Пришлось долго крутить ручку настройки приёмника, прежде чем далёкий голос Москвы оказался в нашей палатке. Это было радостное событие. Среди непрерывного писка «морзянки», непонятных передач на чужих языках, каких-то радиотелефонных разговоров и душераздирающих звуков всевозможных джазов вдруг прорвался привычный голос Юрия Левитана, сообщавшего, что в Москве сегодня жаркий день. В целях экономии питания рации установили ежедневный радиочас, во время которого узнавали последние известия и даже ухитрялись слушать музыкальные передачи и репортажи Николая Озерова о футбольных матчах.

Только одну неделю мы прожили на станции все вместе. За это время Троицкий, Корякин и Михалёв успели выполнить намеченную программу исследований на плато. Теперь им предстояло отправиться в новый поход: сначала спуститься по леднику Норденшельда на побережье Ис-фьорда, а затем заняться изучением следов древнего оледенения на острове. После окончания этих работ наши товарищи должны были вновь вернуться на станцию, что-бы провести повторные маршрутные наблюдения на ледниковом плато Ломоносова и помочь мне в проходке глубокого шурфа.

Сани-нарты, сделанные Володей Михалёвым, утонули в снегу: необходимый груз продолжал расти, утяжеляя хрупкое сооружение. Укладкой деловито руководил Володя Корякин.

— Слушай, Володя, — обратился к нему Маркин. — А вы свой возок с места-то сдвинете? Больно он громоздкий!

За Корякина ответил Троицкий:

— Вы нам только помогите дотащить нарты до ближайшего перевала, а дальше они должны под гору сами ехать, только удерживай, чтобы не убежали.