— Вот это дела, — Виктор обалдело помотал головой. — Вот и верь после этого людям. — и они тихо вдвоем засмеялись.

— Дядя особо не распространялся, что мы родственники. Не знаю почему, наверное, у него были какие-то свои причины. А я официанткой быть не хотела, — вот и бегала к нему вечерами, училась печатать на машинке. Чтобы хоть какая-то с меня польза была. Потом поползли разговоры. Дядя как за разговоры узнал, злился жутко. Но никто уже не верил, что я его племянница. Зато сразу перестали приставать всякие… — она снова закусила губу. — Все равно за глаза говорили.

— Весело, е-мае. — Виктор потянул ее за руку и они медленно пошли дальше. Стоять на месте было холодновато.

— Весело, — откликнулась она, — расскажи о себе. Я про тебя так мало знаю, все время молчишь так загадочно. Правда, что ты немца задушил?

— Чего? — Виктор даже остановился от удивления. — Задушил? А потом, наверное, зажарил и съел. Вот же люди. Никого я не душил, хотя убивал, да, — и он ненадолго замолчал, задумавшись. — А про себя рассказывать особо нечего. Вырос в Ростове, в детдоме. Родителей не помню. Из родни у меня, можно сказать, только один Шишкин. Мы с ним с детства вместе. Потом пошел учиться в ФЗУ. Там меня Игорь и подбил идти в аэроклуб. Пошел с ним за компанию, а оказался годным. Полетал немного и влюбился в небо. Там, — он ткнул рукой в темные облака, — там, все по-другому. Там другая жизнь. Там остаешься только ты, твой самолет и небо.

— А я никогда не летала. Наверное, страшно будет…

— Я тебя, как-нибудь прокачу. Это совсем не страшно, наоборот, очень красиво! — он сильнее сжал ее ладонь. — А остальное ты знаешь. Окончил училище и сразу в полк, на фронт. Сперва откровенно не везло, потом, вроде разлетался. Даже сбивать начал.

Деревня внезапно кончилась. Впереди только темная степь, только вдали блуждают тусклые синеватые огоньки: это по фронтовым дорогам носятся автомашины. Они постояли, посмотрели в эту темноту и, синхронно развернувшись, медленно пошли обратно.

— А ты был в Харькове? — неожиданно спросила она, — Правда красивый город?

— Нет, мы неподалеку стояли. Я город только с неба, издалека видел. Знаю, только, что в Харькове самые красивые в мире девушки. Я в этом убеждаюсь, стоит только на тебя посмотреть.

Она смущенно улыбнулась и поправила волосы. Так они шли, тихо переговариваясь, не обращая внимания на крепнущий мороз ни на начавший сыпаться мелкий снег. Она щебетала как птичка, рассказывая про свою учебу в институте, про довоенную жизнь. Дойдя обратно до хаты, где жила Таня, как то незаметно остановились. За разговорами время пролетело быстро, когда Виктор случайно глянул на часы: было начало одиннадцатого, но уходить не хотелось. Она заметила его движение и сказала с сожалением:

— Тебе уже пора, да?

Виктор не ответил, молча сгреб ее в охапку и принялся жадно целовать. Она испуганно пискнула, уперлась ему в грудь, но потом обмякла, обхватив руками его шею, подставила лицо поцелуям. Губы у нее были мягкие, податливые. Целоваться она умела хорошо.

Наконец Таня зашептала: — Хватит… хватит, — и высвободилась из его объятий. Она стояла, часто дыша, шальными глазами глядя на Виктора. — Не надо… так быстро… не надо. Иди, тебе уже пора… иди, — сбивчиво шептала она, судорожно поправляя то воротник своего пальто, то шапку.

Увидев, как у него грустно поникли плечи, неожиданно улыбнулась и снова, в ее удивительных глазах, заплясали бесенята. Быстро подскочив к Виктору, она чмокнула его в щеку и, ловко увернувшись от объятий, смеясь, побежала по дорожке к дому.

Виктор стоял и смотрел ей в след, а потом долго вглядывался в темноту хаты. Его сердце переполняла нежность и неожиданная радость. Его жизнь здесь начинала приобретать какой-то смысл…

Буржуйка раскалена докрасна, в землянке жарко и накурено. В меховом комбинезоне ощущение такое, как будто сидишь в бане. Но и снять его нельзя — команда на вылет может поступить в любую минуту. Виктор с Вахтангом лежали на лавках, обливаясь потом, нехорошо посматривая в сторону солдата-дневального.

Едва не свалившись на ступеньках, в землянку ворвался комиссар, рот у него был перекошен, глаза дикие.

— Срочно на вылет, — закричал он, — юнкерс над аэродромом.

Они выскочили из землянки и увидели, как к аэродрому на высоте километра полтора подходит двухмоторный фашистский бомбардировщик. Он шел как будто неторопливо, под самой кромкой облаков. Взлетела дугой запоздалая зеленя ракета и со старта медленно пошла в разбег пара МиГов. Сегодня там дежурили Шубин и Игорь на машине Саблина. Но слишком поздно, от Юнкерса уже отделилось несколько бомб и они, ускоряясь, понеслись к земле. Виктор галопом бежал к стоянке, но уже никак не успевал. Свист бомб все нарастал, раздирая нервы и он, не выдержав рухнул в снег, закрывая голову руками.

— Ложи-и-ись, — разнесся над аэродромом, перекрывая вой падающих бомб, чей-то зычный крик. Через секунду заахало больно ударив по ушам, задрожала земля, раздираемая сталью и взрывчаткой, над аэродромом завизжали осколки. Виктора словно подбросило, снег залепил лицо, забил раззявленный рот, набился в нос, в уши.

Немного выждав и отфыркавшись, он поднял голову. Вроде живой, крови нигде не видно. МиГи уже оторвались от полосы, но Юнкерс, словно издеваясь, покачал крыльями и тут же растворился в облаках.

Неподалеку от Виктора зашевелился сугроб и из него выбрался Вахтанг. Он испуганно озирался, а руки его, казалось, жили самостоятельной жизнью. Они, словно сами по себе, шарили по его телу, обследуя сантиметр за сантиметром. Наконец Вахтанг медленно, словно боясь, опустил глаза и на лице его, тот час появилось неописуемое выражение счастья. Весь вывалянный в снегу, он выглядел так смешно, что Виктор не выдержал и захохотал, тыча в Вахтанга пальцем и молотя по снегу кулаком. Вахтанг тоже засмеялся, только смотрел он при этом, почему-то на Виктора…

Возбуждение медленно проходило и летчики, отряхнувшись и пересмеиваясь заспешили к стоянкам. Как оказалось, отделалась эскадрилья сравнительно легко. Только одному оружейнику мерзлым комом земли ушибло ногу, да осколками изрешетило безмоторную Шишкинскую десятку. Механики ходили вокруг нее молча, как возле покойника. Выглядела десятка словно узник Бухенвальда. От близкого взрыва издырявленная обшивка провалилась, и шпангоуты выступали голодными ребрами дистрофика.

— Отлетался, — сказал подошедший Палыч и дурашливо улыбаясь, стянул с головы ушанку. В толпе техников послышались нервные смешки, шутки. Народ начал постепенно приходить в себя…

Обед сегодня почему-то привезла одна Галка. Настроение у Виктора испортилось. Он рассчитывал увидеть Таню еще утром, за завтраком, когда не сложилось, надеялся, что обязательно повидается в обед. А тут такой облом… в голову сразу полезли панические мысли. Не приснился ли ему вчерашний вечер? А может Таня испугалась напора и теперь его избегает? Виктор, загрустил, и вяло болтал ложкой в тарелке с лапшой

Положение спасла Галка, подавая ему тарелку с пюре, она заговорщицки подмигнула и, понизив голос, сказала: — Тебе рыжая привет передавала! Сказала, чтобы хорошо кушал и набирался сил.

Виктор засиял, словно новенький пятак. Хандра моментально и бесследно испарилась. Значит, Таня все-таки про него помнит, думает о нем.

После обеда ему пришлось лететь ведомым у комиссара. Виктор летел с ним впервые и немного волновался. Беспокойства добавляло и то, что на комиссарской машине не было передатчика. Он как то привык уже летать с Шубиным, понимая его без слов. Знал, что командир всегда прикроет, найдет правильное решение. Комиссар же пока был для него темной лошадкой.

После взлета он пристроился к истребителю Зайцева, привычно закрутил головой, наблюдая за воздухом. Сразу же стала видна разница поведения в воздухе его командиров. Если Шубин постоянно маневрировал, часто ложил машину на крыло, чтобы видеть все что твориться вокруг, то комиссар, как лег на курс, так и пошел по прямой. При этом, он смотрел только вперед и по сторонам, не оглядываясь. За все время их полета он ни разу не посмотрел в сторону ведомого. Виктору пришлось смотреть, что называется, за двоих. Под конец вылета он взмок, а натруженная шея неприятно ныла. Хорошо еще, что противника в небе он так и не встретили…