У Нанги ушло три недели на поиски проходов сквозь бюрократические лабиринты, преграждавшие вход в Сугамо. Некоторую помощь оказал его заместитель министра, хотя сам он и понятия не имел о том, что его подпись на каком-то там документе, отпечатанном в трех экземплярах, помогла Нанги разрубить гордиев узел и пройти через бронированные двери этой тюрьмы.

Запах скорее поражения, нежели безысходности наполнял атмосферу внутри Сугамо. Повсюду бросались в глаза решетки, и после проведенных там нескольких часов полосатый солнечный свет начал казаться Нанги нормальным.

Поскольку Макита-сан перестал считаться преступником класса А и находился в процессе оправдания, ему позволили сидеть напротив Нанги без обычно устанавливаемой между узником и посетителем стальной сетчатой перегородки. Нанги припомнил, что видел Ёитиро Макиту всего один раз, на какой-то фотографии в газете, где сообщалось о его назначении министром военного снаряжения. Тот мужчина был крепок и плотен, словно китаец, у него было приятное широкое лицо и сильные развернутые плечи. Макита, который появился теперь перед ним, имел совершенно другой вид. Он потерял большую часть своего веса, и плоть на его сравнительно ширококостном теле была истончена до предела, как говорят, кожа да кости. Нездоровая бледность придавала ему вид больного желтухой.

Однако, что было самым странным, его лицо не лишилось своей округлости. Пожалуй, даже эта его луноликость необъяснимым образом увеличилась — настолько, что его черты казались расплывшимися и глаза, казалось, утонули в мягких складках кожи.

Нанги ни тоном, ни жестом не выразил и намека на свое беспокойство. Представляя себя, он ограничился формальным поклоном, Макита рассеянно кивнул:

— Очень любезно с вашей стороны, что вы пришли. — Как будто он в точности знал, с чего это вдруг появился Нанги. — Сейчас время для моих упражнений! — Он неопределенно махнул рукой. — Я надеюсь, это не причинит вам чрезмерных неудобств, если вы составите мне компанию снаружи.

В Сугамо вариант “снаружи” представлял собой узкую полоску внутреннего дворика между двумя зданиями, сложенными из кирпича и обнесенными заборами. На одном конце была кирпичная стена, слишком высокая для того, чтобы человеческое существо могло взобраться на нее, но все равно увенчанная спиралями колючей проволоки. На другом конце стояла остекленная сторожевая башенка. Гудрон, по которому они прогуливались, был жестким и неподатливым.

— Пожалуйста, извините мне мое молчание, — сказал Макита. — Я тут отвык разговаривать — не с кем, разве что с самим собой.

Он прогуливался с руками, сцепленными за поясницей; его огромная голова была опущена вниз, глаза смотрели на кончики тюремных ботинок. Он уже начал по-стариковски шаркать ногами.

Нанги был теперь ни в чем не уверен. Могла ли эта выжженная изнутри оболочка человека стать его сэмпаем? Теперь, когда он вошел в физический контакт с этим мужчиной, это выглядело маловероятным. Казалось, что его лучшие дни уже позади. Нанги уже собирался извиниться за свою ошибку и смириться с потерей лица как с кармой, когда Макита повернулся к нему.

— Так что же во мне такого, что побудило вас разыскивать меня здесь, в глубинах преисподней, молодой человек?

— Я ищу свой путь в новой Японии, путь канрёдо! — Нанги произнес это слово автоматически, почти не думая.

— В самом деле? — Голова Макиты приподнялась. Они снова начали ходить, и Макита спросил: — В каком министерстве вы работаете?

— В Министерстве торговли и промышленности, Макита-сан, в управлении полезных ископаемых.

— Гм... — Казалось, Макита утонул в мыслях, однако Нанги заметил, что это уже не тот шаркающий ногами старик, каким он был в начале их прогулки. — Я скажу вам, что я об этом думаю, Нанги-сан. Американцев сейчас интересуем не мы, не проигравшая войну держава — они больше всего боятся роста всемирной коммунистической угрозы. Когда главное командование союзников впервые открыло здесь тюрьму, они были непреклонны в одном: они заявили, что поскольку мы-де сами навлекли на себя наши экономические беды, то союзники, мол, не обязаны отвечать за это и не собираются ставить нас обратно на ноги.

Это весьма любопытно, Нанги-сан, потому что как только они обнаружили, что подобная политическая линия может привести к полному крушению нашей внешней торговли и вызвать здесь коммунистическую революцию, они сменили свой курс на сто восемьдесят градусов и стали настаивать на том, чтобы государство получило полный контроль над всеми экономическими мероприятиями.

Это хорошо для нас, кто идет по пути канрёдо. Но более того, они выдернули самый опасный шип на нашем пути — “дзайбацу”. Как вам известно, Нанги-сан, эти гигантские картели были нашими главными противниками перед войной и во время ее. Они похищали экономическую власть у нас, чиновников, при первом удобном случае. Однако этим самым они подготовили свою собственную погибель. Главное командование оккупационных войск справедливо решило, что за нашу военную экономику ответственность лежит на “дзайбацу”, и они были запрещены. Министерства теперь набрали силу, будто вступили на землю обетованную.

Сейчас Япония воспринимается как своего рода оплот Америки против будущего распространения коммунизма в этой части мира. До моего сведения дошло, что основной приоритет верховного командования союзников состоит в том, чтобы сделать нашу послевоенную экономику жизнеспособной! — Макита остановился и повернулся к Нанги. — А известно ли вам, молодой человек, как именно они предполагают сделать это?

— Боюсь, что нет!

— Внешняя торговля, разумеется. — Они снова начали прохаживаться взад-вперед под пристальными взглядами охранников. — В этих условиях мне кажется очевидным, что Министерство торговли и промышленности изжило себя.

Наступила пауза. Нанги показалось, что за пределами тюремных стен поднимается ветер. Солнце закрылось густой темно-серой тучей. Нанги сглотнул, сознавая, что барометр падает. Надвигалась гроза.

— Все в Министерстве торговли и промышленности расколоты на два лагеря, — сказал Нанги. — Одна половина верит в реконструкцию через производство и ориентацию на наращивание тяжелой промышленности. А другая половина выступает защитниками контроля над инфляцией и ориентации на легкую промышленность, что должно принести немедленные выгоды благодаря нашему огромному и дешевому рынку труда.

Макита засмеялся.

— И какой же стороны придерживаетесь вы, защитник канрёдо?

— По правде говоря, никакой.

— Вот как? — Макита остановился и всмотрелся в лицо Нанги, затемненное сумерками. — Объяснитесь, молодой человек.

Нанги собрался в комок. Это была одна из тех идей, которые он сформулировал, но не мог поделиться ими ни с кем в своем министерстве. И теперь он хотел посмотреть, была ли права оба-тяма, направляя его к Маките.

— Мне кажется, что мы должны посвятить себя расширению тяжелой промышленности, если бы только не высокая стоимость конечного продукта. Однако игнорировать валютную реформу было бы, по моему мнению, серьезной ошибкой. Если инфляции позволить расти бесконечно, то уже не будет иметь значения, какой вид промышленности мы начнем создавать. Все рухнет, как стены дома при землетрясении.

Макита стоял прямо, и у Нанги возникло впечатление, что тот смотрит на него так, словно видит впервые. В наступившем молчании можно было отчетливо различить грохотание грома, приглушенное высокими стенами. Однако стоило попасть сюда ветру, как гром начинал отдаваться неясными сдвоенными колебаниями, будто звучал храмовый гонг, обращающийся к богам с мольбами. Стало уже совсем темно, преждевременный вечер готовился перейти в раннюю ночь. Глаза Макиты неистово сверкали во мраке, подобно алмазам на дне колодца.

— Довольно интересная теория, Нанги-сан. Да. Но для того чтобы провести ее в жизнь, нам будет необходимо министерство, которое выходит за рамки Министерства торговли и промышленности, например, торговая палата или какое-нибудь другое из существующих сейчас. Вы согласны? — Нанги кивнул. — Нам понадобится большое министерство с более широкими полномочиями, основными функциями которого будут внешнеторговые операции! — Его голова развернулась, как у огромного хищника. — Вы понимаете это, Нанги-сан?