— Андрей Львович, — голос секретарши Лены показался Гумилеву испуганным, — с вами просит соединить профессор Покровский Эдуард Никитич.

— Кто это такой? Я же просил ни с кем не соединять!

— Да, Андрей Львович. Но он говорит, что не сможет позвонить позднее. Он работает в вашем научно-исследовательском центре…

— Ну так пусть звонит Бунину! — рявкнул Гумилев. — Мне некогда решать их вопросы…

— … в лагере «Реликт», — продолжала педантичная Лена. — Сейчас он звонит из Хабаровска. Переключить на Бунина?

Андрей запнулся. Из Хабаровска? Лагерь «Реликт»? Да ведь это же та самая база, где сейчас находится Ева!

— Нет, — сказал он после секундного раздумья. — Я поговорю с ним сам.

Он извинился перед экспертами и вышел в отгороженное полупрозрачной стеной помещение, где у него была оборудована комната отдыха с татами для медитаций и макиварой для снятия эмоционального напряжения.

В трубке что-то щелкало, потом слегка задыхающийся голос произнес:

— Алло? Алло? Барышня, но ничего же не слышно!

— Профессор? — перебил Андрей. — Говорите, я слушаю.

— Андрей Львович! Рад вас слышать! Извините, что отвлекаю…

— Все нормально. Вам что, наладили телефонную связь?

— Да нет, — сокрушенно вздохнул профессор. — Спутник по-прежнему не функционирует, сидим, как на необитаемом острове. Я звоню из Хабаровска, выбрался сюда на пару дней.

— Это удачно, — сказал Гумилев. — А Ева осталась в лагере?

— Что? — растерянно переспросил Покровский. — Ева? Да, я как раз насчет Евы вам и звоню. Извините, что беспокою вас, но что-то никак не могу с ней связаться. Телефон у нее недоступен, а дома ваша… э-э… горничная все время отвечает, что ее нет, но не уточняет, когда можно перезвонить… А у нас, между прочим, проект горит!

Сердце Гумилева пропустило несколько ударов.

— Подождите, профессор… Я ничего не понимаю. Зачем вы ищете Еву дома, если она в тайге?

— Андрей Львович, как так — Ева в тайге? Это что же, что ж, поехала к нам и не предупредила? И когда ее ждать? Не время сейчас на вертолете летать, можно спугнуть морлоков!

Андрею стало страшно. Он понимал: прежде всего надо убедиться, что этот старик — не какой-то шут, а настоящий профессор Покровский, что он действительно в Хабаровске, что он, в конце концов, говорит правду — и только потом давать волю эмоциям, но страх был сильнее рассудка.

— Алло! Алло! Андрей Львович! Алло! Ну вот, и здесь неполадки со связью, — бормотал в трубку Покровский.

— Да-да, я здесь. Профессор, Ева должна была появиться у вас на базе в ночь на семнадцатое августа, во время новолуния.

— Ну да, семнадцатого к нам прилетела очередная группа ученых. Но, извините, вашей жены там не было! — старческий голос звучал расстроенно и слегка напряженно: похоже, Покровский не мог понять, то ли Гумилев так шутит, то ли действительно надо волноваться. — Я все-таки не страдаю склерозом!

— Но она присылала мне письма! Каждые три дня, с вертолетом! Пилот отправлял их из Хабаровска!

— Андрей Львович, голубчик! Какой там вертолет раз в три дня! Мы боимся беспокоить морлоков! Я сам добирался сюда на перекладных — сначала на джипе, потом…

— Подождите! — властно прервал его Гумилев. — Я видел видеозаписи! В том числе этих ваших морлоков. И как минимум две записи, на которых моя жена таскает на руках маленькую рыжую гориллу!

— Это не горилла. Это Рыжик — детеныш снежного человека. Наша уникальная находка! — нащупав тему, в которой он чувствовал себя уверенно, профессор, наконец, перестал бормотать и заговорил твердым голосом. — Только его сейчас даже наши грузчики на руки не поднимут — он за лето вымахал так, что теперь весит не меньше центнера! Это Ева его еще по весне нянчила, когда он совсем крохой был, даже говорить не умел…

— Но она сообщала в письмах новости о вашей жизни! — не желал сдаваться Андрей. — Как какой-то Васькин разрисовал лицо краской на манер морлоков и ходил пугал всех на станции. Как кто-то запаролил вход в туалет!

— Да, было такое. Летом — мы об этом Еве писали. Сама она этого не видела. Андрей Львович, — профессор сделал печальную паузу, — регулярная связь с базой стала невозможной после того, как вышел из строя спутник. Ева никак не могла отправлять вам письма. Никак.

Гумилев молчал. Он ощущал только звенящую пустоту внутри себя. Самое страшное уже произошло. Ева исчезла почти три недели назад. Где теперь искать ее следы?

— Спасибо, профессор. Мы разберемся, что произошло, — Гумилев не дал ошарашенному Покровскому попрощаться и положил трубку.

Он вернулся в кабинет и быстро, скомканно довел совещание до конца. Не потому, что видел в этом смысл, а потому, что нужно было ухватиться за какую-то соломинку, чтобы не утонуть в подступающих волнах безумия.

Когда эксперты вышли из кабинета, он открыл почту, нашел последнее письмо от Евы и включил воспроизведение видеофайла.

— Андрей, дорогой, у нас сегодня сказочная погода, — безмятежная Ева сидела в своей лаборатории и говорила в камеру мобильного, который держала в правой руке. — Жаль, что на улицу не выбраться: морлоки сегодня подошли близко к станции, загоняют медведя. С утра такой ор стоял! А Рыжик научился говорить мое имя. Правда, на свой лад. От звериного акцента мы, видимо, никогда не избавимся, — Ева засмеялась и перевела камеру на детеныша снежного человека, игравшего в углу с изрядно покусанным футбольным мячиком. — Рыжик! Иди ко мне, — позвала она, и существо, радостно швырнув мяч в стену так, что он расплющился в блин, рвануло к Еве, забралось к ней на колени и уткнулось носом в шею. — Ну-ну, тише. Как меня зовут? Ну же, как меня зовут?

Существо задумчиво посмотрело на Еву, потом в камеру, которую она держала, и гордо прошепелявило:

— Мам-Ефа! Мам-Ефа! Моя Мам-Ефа!

— Надеюсь, у вас все хорошо, — Ева перевела камеру на себя. — Я очень по вас скучаю, скоро вернусь. А пока мы с Рыжиком передаем вам с Марусей привет! — она схватила малыша за лапку, на которой уже хорошо просматривались двухсантиметровые когти, и помахала ею в камеру.

Запись закончилась.

У Андрея появилось ощущение нереальности происходящего. Абсурд. Вот она — его Ева, она в тайге, воспитывает Рыжика, изучает морлоков, шлет им с дочкой видеоотчеты. С ней все в порядке. И если ничего не предпринимать, подождать до вечера, то она пришлет еще одно сообщение, которое Андрей с Марусей раз десять прокрутят дома, перед тем как няня уложит дочку спать. А через три дня — еще одно. И так будет — он уверен — на протяжении всего времени, оставшегося до конца ее таежной экспедиции. Ничто не нарушит их привычного образа жизни.

А потом она просто не вернется.

Или все-таки вернется?

Андрей подошел к стене кабинета — прозрачной изнутри и непроницаемой снаружи голубоватой плоскости огромной призмы — и посмотрел вниз. У его ног был весь город — и вовсе не в переносном смысле этого слова. Андрей Гумилев — тот, кого принято называть хозяином жизни, состоявшимся человеком, self-made men. Только жена не захотела остаться рядом с ним.

Прежде чем что-то предпринять, он попытался разложить все по полочкам. Ева улетела в Сибирь, но в лагере так и не появилась. Если бы произошла авария, разбился ее вертолет, об этом уже стало бы известно. К тому же она не предупредила Покровского и других ученых о своем приезде. Так, может быть, она и не собиралась в тайгу? И экспедиция была всего лишь предлогом, чтобы улизнуть из дома на целый месяц? Тогда все складывается в единую картину: Ева еще весной задумала свой побег. Запаслась съемками из подземного города ученых, записала десятки коротких видеосообщений, чтобы поддерживать у него иллюзию ее присутствия в тайге. Затем солгала про поездку, ушла из дома и отключила телефон, чтобы избежать неудобных расспросов. И теперь раз в три дня она отправляет ему заготовку, думая, что никто не раскроет ее мистификации.

Измена?

Странно, но это предположение не вызвало у Андрея ярости. Только облегчение — ведь если все сводится к банальному адюльтеру, это означает, что с его женой ничего не случилось. Пройдет еще десять дней, и она вернется — как ни в чем ни бывало — с виноватыми глазами и рассказами об экзотических морлоках.