1. Крю

Прошло три года, четыре месяца, два дня и несколько часов с того момента, как я впервые увидел ее.

Самая красивая девушка, которую я когда-либо видел.

Абсолютное проклятие моего существования.

Она поступила в Ланкастерскую подготовительную школу-интернат в первый день нашего первого года обучения, и никто не знал, кто она такая.

Свежая и непроверенная, открытая и принимающая с этой чертовой улыбкой, которая, кажется, навсегда запечатлелась на ее лице. Каждая девочка в нашем классе сразу же попала под ее чары. Они следовали за ней, куда бы она ни пошла. Отчаянно хотели стать её подружками, даже боролись за желанное место лучшей подруги. Они копировали ее непринужденный стиль, и она поднимала шум в школе каждый раз, когда причесывалась по-другому или надевала новую пару сережек, ради всего святого.

Даже старшеклассницы тянулись к ней.

Полностью очарованные, казалось бы, обычной невинной зеленоглазой девушкой, которая едва ли сказала мне десять слов за все время своего пребывания здесь.

Я слышал не от одного человека, что я ее пугаю. Я — все, чего она боится, и так и должно быть.

Я бы съел ее. Поглотил ее целиком — наслаждаясь каждой секундой.

И она это знает.

Мы противоположны во всех отношениях, о которых вы только можете подумать, но в то же время мы негласно равны. Это самая странная гребаная вещь.

Она лидер, за которым все следуют, и она спокойно управляет школой, как и я. Хотя ее корона легкая. Изготовлена из крученого стекла, обладает воздушным шипением и не вызывает никаких ожиданий. В то время как моя тяжелая и громоздкая, она напоминает мне о моем долге перед семьей. Напоминает о названии.

Ланкастер.

Мы одна из самых богатых семей в стране, если не во всем мире. Наше наследие уходит корнями в прошлое. Я владею этой школой — в буквальном смысле — и всеми в ней. За исключением одного человека.

Она даже не смотрит на меня.

"Почему ты так пялишься?”

Я не утруждаю себя тем, чтобы посмотреть в сторону моего лучшего друга, Эзры Кэхилла, когда он задает мне этот глупый вопрос. Мы стоим у главного входа в школу в понедельник после перерыва на День благодарения, свежий утренний воздух достаточно холодный, чтобы он мог проникать сквозь мое толстое шерстянное пальто. Мне следовало надеть пальто потеплее. И я чертовски уверен, что не зайду внутрь. Не сейчас.

Я делаю это почти каждое утро: жду прибытия королевы, того дня, когда она действительно признает меня.

В настоящее время я работаю с нулевым процентом подтверждения.

"Я не пялюсь," — наконец говорю я Эз ровным голосом. Безразлично.

Внешне я веду себя так, как будто мне насрать на всех и на все. Так будет проще. Поверьте мне, я прекрасно понимаю, что я полное клише, но это работает. Проявлять заботу — значит признать свою уязвимость, а я наименее уязвимый ублюдок во всей этой школе.

Дерьмо соскальзывает с моей спины. На меня никогда не возлагают никаких ожиданий. Мои старшие братья думают, что я самый счастливый из всех нас, но я так не думаю.

По крайней мере, они признаются на постоянной основе. Иногда мне кажется, что мой отец напрочь забывает о моем существовании.

“Ты снова ее ищешь”.

Я поворачиваю голову в сторону Эзры, мой взгляд жесткий и холодный, хотя он игнорирует меня, его единственное признание, которое он осознает, — это ухмылка, изогнувшая его губы. “Когда я этого не делаю?” Вопрос очень острый. Как пощечина, не то чтобы его это волновало.

Этот ублюдок на самом деле смеется надо мной. “К черту все это ожидание. Как давно это было? Тебе следует поговорить с ней.”

Я меняю позу, прислоняясь к холодной колонне, все мое тело расслаблено. Это повседневная рутина. Хотя глубоко внутри я весь сжался, мой взгляд снова устремлен на нее. Еще раз. И так всегда.

Рен Бомонт.

Она неторопливо идет по дорожке ко входу в школу. Ко мне. С безмятежной улыбкой на лице она излучает свет, отбрасывая свой уникальный луч на всех, кто проходит мимо, погружая их в транс. Она приветствует всех — кроме меня — своим высоким голосом, говоря им приятное "доброе утро", как будто она, блядь, Белоснежка. Дружелюбная и милая, и такая чертовски красивая, что почти больно смотреть на нее слишком долго.

Мой взгляд падает на ее левую руку, где тонкое золотое кольцо плотно облегает безымянный палец, а на нем покоится единственный крошечный бриллиант.

Кольцо-обещание, которое она получила на одной из тех долбанутых церемоний, где множество будущих дебютанток подросткового возраста выставляются на параде в море пастельных платьев, вырезанных скромными линиями. Не видно ни дюйма скандальной кожи.

Их кавалеры — это их папы, важные люди в обществе, которым нравится владеть вещами, в том числе женщинами. Такими, как их дочери. Где-то вечером их подвергают мучительной церемонии, когда они поворачиваются лицом к своим отцам и повторяют им обет целомудрия, в то время как кольцо надевается им на пальцы. Как будто это свадьба.

Чертовски странно, если вы спросите меня. Рад, что мой отец не заставил мою старшую сестру Шарлотту пройти через это дерьмо. Похоже, ему бы это понравилось.

Наша маленькая Рен девственница и гордится этим. Все в кампусе знают о речах, которые она произносит перед другими девушками, о том, как беречь себя для своих будущих мужей.

Это чертовски жалко. Когда мы были младше, девочки из нашего класса слушали Рен и соглашались с ней. Они должны спасать себя сами. Ценить их тела и не отдавать их нам, отвратительным, бесполезным существам. Но потом мы все стали немного старше и завязали отношения или перепихнулись. Одна за другой ее подруги теряли девственность.

Пока она не стала последней девственницей в выпускном классе.

“Ты просто тратишь свое время, Ланкастер”, - говорит другой мой самый близкий друг, Малкольм. Этот ублюдок богаче Бога и родом из Лондона, так что все девушки в кампусе бросают в него свои трусики, благодаря его британскому акценту. Ему даже не нужно просить. ”Она настоящая ханжа, и ты это знаешь"

"Это половина причины, по которой он хочет ее", — съязвил Эзра, зная правду. “Он умирает от желания развратить ее. Украсть все ее первое у того мифического будущего мужа, который у нее когда-нибудь будет. Тот, которому насрать, девственница она или нет.”

Мой друг не ошибается. Это именно то, что я хочу сделать. Просто чтобы сказать, что я могу. Зачем беречь себя для какого-то фальшивого мужчины, который только и сделает, что разочарует тебя в первую брачную ночь?

Так чертовски глупо.

Малкольм созерцает Рен, когда она останавливается и разговаривает с группой девушек, все они моложе ее. Каждая из них порхает вокруг нее, как будто она их мама-птичка, а они все ее зависимые дети, жаждущие хоть капельки внимания с ее стороны.

“Я бы тоже не прочь попробовать ее”, - бормочет Малкольм, его взгляд сужается, когда он продолжает смотреть на нее.

Я посылаю ему убийственный взгляд. “Тронь ее, и ты, блядь, покойник”.

Он запрокидывает голову и смеется. “Пожалуйста. Меня не интересуют девственницы. Я предпочитаю, чтобы у моих женщин был небольшой опыт.”

“Мне определенно не нравится, когда они боятся пениса”, - добавляет Эзра, сжимая свое барахло для наглядности.

Игнорируя их смех, я снова сосредотачиваюсь на Рен, мой взгляд блуждает по ее телу. Темно-синий пиджак с гербом Ланкастеров, белая рубашка на пуговицах под ним, ее полная грудь натягивает ткань. Плиссированная клетчатая юбка, доходящая ей чуть выше колена. Всегда скромная, наша Рен. Белые носки с маленькой оборкой, на ногах Док Мартен.

Ее единственный признак бунта — хотя и незначительный. Эти туфли повергли девочек из Ланкастера в настоящий штопор, когда она появилась в них в школе в тот день, когда мы вернулись с зимних каникул на первом курсе. Это сбило девушек с толку. Все в Ланкастере носили мокасины. Это было негласное правило.

До Рен.