“Я хотела уехать из города”, - признаюсь я, понимая, что на самом деле больше нет никого, с кем я хотела бы поехать. Я подумывала о том, чтобы спросить Мэгги, но она все еще не разговаривает со мной после инцидента с Фиг, так какой в этом смысл? Она, наверное, ненавидит меня, и она была моим последним настоящим другом.
“Куда ты думала отправиться? Куда-нибудь где тепло?”
“На самом деле, я думаю о месте, где есть горы с большим количеством снега. Звучит уютно — жить в бревенчатой хижине и пить горячий шоколад у камина.” Произнося эти слова вслух, я уверена, что звучу как глупая маленькая девочка.
“Ты не хочешь поехать куда-нибудь в тропики? Большинство людей хотят отправиться на пляж зимой. А как насчет Арубы?”
Тропический отдых — это бикини и много кожи. Парни косятся на меня и мою грудь. Я ненавижу выставлять ее напоказ. Она просто такая… большая.
“Я не хочу ехать на Арубу, папа”, - говорю я тихим голосом.
"Ладно. Это прекрасно. Как насчет того, чтобы я попросил Веронику поискать для тебя несколько мест? Она может провести небольшое исследование, найти для тебя пару вариантов”, - предлагает он.
“Кто такая Вероника?”
“Моя помощница. Она начала работать несколько месяцев назад. Я знаю, что рассказывал тебе о ней”.
“Оу. Хорошо. Да, конечно. Это было бы здорово.”
“Просто пытаюсь помочь тебе, Тыковка. Я знаю, что ты занята в школе с выпускными экзаменами и всеми своими проектами в конце семестра. Вероника действительно отлично справляется с организацией поездок. Она все время занимается моими делами.”
“Спасибо. Это было бы здорово.” Я действительно хотела спланировать эту поездку самостоятельно, но, похоже, никто не может позволить мне что-то делать самой. И я позволяю этому случаться. ”Я думаю, что, возможно, пойду завтра на выставку".
“С твоей матерью?”
“Нет. Она, вероятно, не захотела бы пойти со мной.” Я пыталась поговорить с ней об этом конкретном художнике несколько недель назад, когда впервые услышала о показе, но она не заинтересовалась.
В последнее время она редко интересуется тем, что я делаю.
Его голос становится суровым. “Я не хочу, чтобы ты ходила одна”.
"Почему нет? Я уже бывала на этих выставках раньше. Я знакома с этим районом.” Это в Трайбеке, и не в ужасном районе или что-то в этом роде, но для моего отца каждый район плох, когда дело касается меня.
“Но никогда в одиночку. Я организую для тебя машину. Ты просто позвонишь в офис завтра, когда будешь готова к тому, чтобы тебя забрали, и они приедут за тобой ”.
“Папа. Я могу просто взять такси… — начинаю я, но он перебивает меня.
“Абсолютно нет. Ты воспользуешься моим водителем.” По тону его голоса я знаю, что он не позволит мне сделать ничего другого.
“Хорошо”. Мой голос звучит мягко, и я на мгновение закрываю глаза, жалея, что у меня не хватает смелости сказать ему, что я сделаю все, что захочу.
Но я этого не делаю. Я никогда этого не делаю.
“Твоя мама дома?” он спрашивает.
”Нет. Она ужинает с друзьями".
Он издает неприятный звук. “Друзья. Я уверен. Что ж, увидимся как-нибудь завтра днем. Я приеду около двух.”
“Подожди минутку, тебя что здесь нет?”
“Я во Флориде. Вернусь завтра.” Мелодичный женский голос что-то говорит на заднем плане, и я слышу, как мой отец отключает телефон, чтобы поговорить с ней. “Мне нужно идти, Рен. Увидимся завтра. Люблю тебя.”
Он заканчивает разговор, прежде чем я успеваю ответить. Я бросаю телефон на диван и откидываю голову назад, уставившись в потолок. На сложную и очень дорогую люстру, которая сияет у меня над головой. Все в этом доме дорогое. Некоторые предметы даже бесценны.
Как будто я не могу ни к чему из этого прикоснуться. Слишком боюсь, что могу сломать что-то незаменимое. Искусство. Статуи. Вещи, которые важны для моей матери, моего отца.
А я? Их дочь? Иногда я задаюсь вопросом, имею ли я значение. Если я стала всего лишь еще одним объектом, которым они любят хвастаться.
Произведение искусства, которое все еще нуждается в большом количестве редакции.
Я встаю с дивана и брожу по дому. Дальше по коридору, мимо гигантских картин, которые висят на стенах. Те, на которых светят фонари, идеально освещая их, чтобы все на улице могли видеть их, когда проходят мимо. Те, кто ценит изобразительное искусство, умерли бы за то, чтобы войти в этот дом. Чтобы хотя бы мельком взглянуть на картины, скульптуры и предметы, которые наполняют нашу квартиру.
Я их даже больше не вижу. Они бессмысленны.
Как и я.
Я запираюсь в своей комнате и пытаюсь рассмотреть ее критическим взглядом. Там нет цвета. Моя мама сделала это нарочно, чтобы это не противоречило ни одному из произведений искусства, которые она могла бы выставить здесь. Потому что да, даже моя спальня — потенциальная витрина для ее творчества. Картина, которую мой отец купил мне в прошлом году на день рождения, висит на стене. Это холст с отпечатками губной помады, хотя их и не так много, как на картине, которую я действительно хочу, на этой уже красуются следы пожеванной жвачки, которая прилипла в некоторых местах. Это довольно мерзко. Мне пришлось притвориться, что мне это понравилось, когда он подарил ее мне. Отворачиваясь от картины, я смотрю на белый пододеяльник на своей кровати. Черные и серо-стальные подушки, сложенные у серебристого металлического изголовья кровати. Белая мебель. Черно-белые фотографии на стенах, все из разных времен. Когда я была младше и у меня были настоящие друзья. До того, как мы все изменились, повзрослели и отдалились друг от друга.
Теперь мы общаемся в инстаграм с помощью комментариев и случайных сообщений. Они все переехали, а я чувствую себя застрявшей.
Я ловлю свой взгляд в отражении зеркала в полный рост, висящего на стене, и подхожу к нему, разглядывая себя. Я переоделась в джинсы и черную толстовку перед тем, как покинуть кампус, и если бы моя мама увидела меня прямо сейчас, она бы сказала, что я выгляжу неряшливо.
Может быть, и так. Но, по крайней мере, мне комфортно. Сначала я срываю толстовку, мой взгляд опускается на мою грудь, и я не могу не нахмуриться. Я ненавижу, как она натягивается на моей простой белой хлопчатобумажной футболке. Моя мама постоянно уговаривает меня сесть на диету, но я не думаю, что это поможет. В конце концов, у меня все равно будет моя грудь, которая совсем не похожа на ее. Она плоская. Ее тело почти мальчишеское, и она упорно трудится, чтобы сохранить его таким.
Пока я здесь борюсь со своими изгибами и пытаюсь сдержать свою грудь с помощью самых жестких бюстгальтеров, которые я могу найти, чтобы доставить ей удовольствие.
Это утомительно — притворяться той, кем я не являюсь. Я срываю футболку и бросаю ее на пол, пинком отбрасывая в сторону. Я снимаю свою обувь. Стягиваю с себя носки. Затем я снимаю джинсы, швыряя их так, что они с громким хлопком ударяются о стену.
Пока я не стою посреди своей спальни в одном нижнем белье.
Девочки моего возраста носят стринги или кружевные сексуальные трусики. Прозрачные бюстгальтеры или бюстгальтеры без косточек, а иногда ходят и вовсе без бюстгальтера. Они носят эти вещи для себя, чтобы придать себе уверенности. Чтобы чувствовать себя сексуально. Чтобы наброситься на мальчиков или девочек, или с кем бы они ни были. Кому бы они ни позволили снять слои и посмотреть, что у них под одеждой.
Я вообще не смотрю на нижнее белье таким образом. Это просто повседневные вещи, которые я ношу, кажется, целую вечность. Я начала развиваться в раннем возрасте, например, в пятом классе, и мне было так неловко, когда мне приходилось подгонять свой первый бюстгальтер, а продавец восклицал по поводу моего большого размера чашки в таком юном возрасте. То, как моя мать смотрела на меня, в ее взгляде мелькнуло несомненное отвращение.
Моя грудь всегда казалась мне обузой.
Протянув руку за спину, я расстегиваю застежку, одежда соскальзывает с моего тела, и я позволяю ей упасть на пол. Мои груди свободны, мои соски твердеют, чем дольше я смотрю на них. Они розовые, ареолы большие и совсем не похожи на то, что я видела в социальных сетях, где у всех девушек маленькие груди и красивые соски.
