Бобби Крисп, молодой юрист, сообразительный и живой, улыбнулся боссу.

– Вы должны больше мне доверять, сенатор. Вы всего лишь четвертый раз просите об одном и том же. Когда я только начинал у вас, вы просили по семи раз. Я уже занимаюсь этим. Список будет у вас под рукой, как только вы сможете писать, что, вероятно, случится через полчаса после того, как вы отойдете от анестезии. Между прочим, вы никого не знаете по имени Камелия?

– Как? – спросил Кормиер.

– Камелия. Видите эти розовые и голубые цветы на том столе? Их принесли этим утром с запиской, в которой говорилось: "Благодарю за все. Камелия".

– Мужчины! – презрительно произнесла Бет. – То, что вы называете розовыми и голубыми цветами, камелии. Дайте мне взглянуть на эту записку. – Она прочитала ее и пожала плечами. – Все так и есть. Больше ничего.

– Спасибо за проверку, – сказал Крисп. – По чтению у меня э школе были низкие отметки.

– Эй, вы, двое, успокойтесь, – прикрикнул на молодых людей сенатор, потирая подбородок – Камелия довольно странное имя, и я должен был запомнить его. Камелии от Камелии, а?.. – он замолчал, стараясь найти связь между названием цветов и женским именем. Потом покачал головой. – Пожалуй, небольшие провалы памяти – незначительная плата за те перетряски, которые я все еще могу вызвать на Капитолийском холме в мои дряхлые годы. Кто бы она ни была, поздравлений от меня ей не видать.

В этот миг в дверях возникла миссис Фуллер.

– Я сказала пять минут, а прошло значительно больше, – грозно произнесла она. – Честное слово, сенатор, вы самый упрямый и вздорный больной. Мне с такими не доводилось встречаться.

– Хорошо, хорошо. Мы закончили. Знаете, миссис Фуллер, если вы не переменитесь в ближайшее время, я переведу вас из класса крейсерских яхт в категорию бой-баба. – Он улыбнулся и добавил: – Но и в этом случае вы останетесь моей любимой медсестрой. Так что, пожалуйста, поосторожней с этой иголкой.

Сестра протерла ватой левую ягодицу Кормиера и сделала ему инъекцию предоперационного средства. Спустя пятнадцать минут он ощутил во рту сухость, и теплое сияние, от которого все становилось безразличным, окутало его. Подобно огням маяка, потолочные светильники в коридоре промелькнули перед ним, когда его везли в операционную.

Луис Кетчем был высоким, с покатыми плечами ветераном с более чем двадцатипятилетней практикой хирурга. За этот промежуток времени он осуществил сотни операций на желчном пузыре. Ни одна из операций не проходила так гладко, как операция сенатора Ричарда Кормиера. Удаление воспаленного, забитого камнями мешочка прошла очень хорошо, если не считать обычного кровотечения из рядом расположенной печени. Как и сотни раз до этого, Кетчем приказал за последние полчаса операции перекачать больному определенное количество крови.

Анестезиолог, Джон Синглберри, взял пластиковую бутыль с кровью у операционной сестры, молодой женщины, которую звали Жаклин Миллер. Проверив номер бутылки, он подсоединил ее к внутривенной линии. Для ускорения вливания он открыл пошире воздушный патрубок. Кормиер, находясь под глубокой анестезией и дыша через респиратор, спал, лишенный сновидений, и кровь проникала в него из трубки, укрепленной над рукой, подобно огненно-красному серпенту.

Едва перекачиваемая кровь ушла за зеленое покрывало, Жаклин Миллер отвернулась в сторону. Лекарство, которое ей было поручено дать, лекарство, которое она только что ввела в пластиковую бутыль, представляло собой уабайн – быстродействующая и самая сильная форма наперстянки. Его столь трудно обнаружить при химическом анализе, что даже мощные дозы, которые она использовала, практически не поддаются выявлению. Три минуты – все, что требуется для уабайна.

Без всякого предупреждения изображение на кардиомониторе из медленного и плавного сменилось абсолютно хаотичным. Джон Синглберри уставился на золотистый свет, пульсирующий на экране, не веря происходящему.

– Невероятно, Луис! – закричал он. – У него фибрилляция!

Кетчем, который не сталкивался с остановкой сердца в операционной уже много лет, застыл, как парализованный, с погруженными в живот Кормиера руками. Его приказания, когда он все же смог отдать их, оказались неадекватными. Если бы не работа сестер, включая Жаклин Миллер, были бы потеряны драгоценные минуты. Стерильные шторки были быстро вставлены в разрез, и за этим последовали две безуспешные попытки электроимпульсной терапии. Спустя секунды монитор показывал прямую.

Без предупреждения Кетчем схватил скальпель, расширил надрез через нижнюю часть диафрагмы Кормиера. В образовавшееся отверстие он сунул руки, схватил сердце и принялся ритмично его массировать. Ему на помощь бросилась сестра, но все в операционной понимали – это конец. Кетчем продолжал массировать сердце, затем остановился, бросил взгляд на монитор, показывающий прямую линию, и снова взялся за массаж.

В течение двадцати минут он работал руками без какого бы то ни было положительного эффекта. Наконец, он остановился. С минуту в комнате никто не шевелился. Кетчем закусил губу и поверх маски уставился на тело своего друга. Затем две сестры взяли его под руки и, отведя от операционного стола, проводили в комнату для отдыха хирургов.

Стоя поодаль, Жаклин Миллер закрыла глаза, боясь, чтобы они не выдали ее возбужденную улыбку, скрытую под маской. Величайшее приключение в ее жизни закончилось полным триумфом. О, конечно, Георгина сказала ей, куда идти и что делать, но это она сама фактически провела дело. Маленькая Джеки Миллер, повелевающая одним из богатейших людей, самым могущественным нефтепромышленником мира.

Ее охватила нервная дрожь от метаморфозы, происшедшей с ней: девочка из убогого многоквартирного дома, присутствующая на секретном заседании в Оклахоме с президентом "Бичер ойл". Что бы сказал мистер Бичер, если бы он узнал, что женщина, которая передавала ему инструкции, женщина, которая забирала у него четверть миллиона долларов, женщина, которая диктовала каждый его шаг, только что совершила свой первый самостоятельный полет.

Жаклин молча поздравила себя с тем, что судьба свела ее с Георгиной и Садом. Она, правда, мало что о них знает, да это пока и неважно. Когда Георгина будет готова назвать свое Настоящее имя, она узнает больше, а сейчас это ни к чему. Все так занимательно, да и деньги поступают каждый месяц исправно, так что Камелия будет делать все, о чем ее ни попросят, ко всему прислушиваясь и все замечая, что могло бы заинтересовать Сад. Ну, а что касается "Союза ради жизни", они вполне могут обойтись без, дальнейшего участия Джеки Миллер. Хватит бесплатных поездок!

Мексика... Ямайка... Греция... Париж... Жаклин мысленно отметила те места, которые ее манили. Еще один случай, подобный этому, и можно себе позволить побывать там. От перспектив просто кружилась голова.

За ее спиной на узком операционном столе, укрытый по горло простыней, лежал сенатор Ричард Кормиер, и, казалось, что он спит после перенесенной операции. Но этот лишенный сновидений сон отныне будет длиться вечно.

– Леди и джентльмены, пожалуйста, занимайте места и начнем дознание, которое, хочется надеяться, уложится в достаточно разумный период времени.

Подобно стареющей кинозвезде, амфитеатр имени Морриса Твиди в бостонской больнице выдерживал неумолимое давление бегущих лет с грацией и изяществом. Хотя время брало свое и кое-где замечались следы ремонтов, уютный и куполообразный лекционный зал гордо продолжал возвышаться над западным крылом, которое подновляли трижды. Этот зал знавал иные времена, когда семьдесят пять мест, расположенные крутыми рядами, полностью заполнялись обслуживающим персоналом больницы – сестрами, врачами, студентами. Однако в 1929 году после почти пятидесятилетней эксплуатации, главным лекционно-демонстрационным залом больницы стал значительно расширенный амфитеатр, расположившийся в цоколе юго-восточного крыла.