— Нужно, чтобы новая серия вышла поскорее, потому что мы готовимся к отъезду. Сегодня вечером было бы хорошо. Ты скажешь мне, если новый эпизод начнется сегодня вечером, хорошо?

Молчание.

— Могу я считать это согласием? Было бы проще, если бы у меня был брат, — говорит Джереми телефонной будке. — Алло? Ты слышишь? Или сестра. Я устал все время быть хорошим. Если бы у меня был брат или сестра, мы могли бы быть хорошими по очереди. Если бы у меня был старший брат, у меня лучше бы получалось быть плохим и сердитым. Карл и правда хорошо умеет сердиться. Он научился у своих братьев. Я не хотел бы иметь таких братьев, как у Карла, конечно, но задолбало учиться всему самостоятельно. Чем более нормальным пытаюсь я быть, тем больше мои родители уверены, что я прикидываюсь. Они считают, что это этап, когда я из всего должен вырасти. Они считают, что это ненормально быть нормальным. Потому что нормы больше нет.

И вся эта история с книгой. В духе магазинного воровства. Папа вообразил, что можно пойти и украсть мою жизнь, как вещь из магазина. Я не утрирую. Именно это он и сделал! Я тебе говорил, что однажды он украл хорька из зоомагазина, потому что ему стало перед ним неловко, потом выпустил его дома, и оказалось, что хорек беременный. Пришла эта журналистка, брать у папы интервью, села на один из…

Кто-то стучит в дверь комнаты.

— Джереми, — говорит мать. — У тебя Карл? Не помешаю?

— Нет, — говорит Джереми и вешает трубку. У него появилась привычка звонить в свою телефонную будку каждый день. Когда он набирает номер, раздаются длинные гудки, довольно долго, а потом прекращаются, как будто кто-то взял трубку. На том конце — только молчание, никакого визгливого, похожего на Лисий, голоса, но мирное заинтересованное молчание. Джереми жалуется на все подряд, и тихий некто на том конце провода слушает и слушает. Возможно, это Лиса стоит где-нибудь в телефонной будке и внимательно слушает. Ему интересно, какая инкарнация Лисы слушает его. Есть у Лисы особенность: она никогда не жалеет себя. Она всегда слишком занята. Если бы это действительно была Лиса, она бы повесила трубку.

Джереми открывает дверь.

— Я разговаривал по телефону, — говорит он. Мать входит и садится на кровать. На ней одна из старых фланелевых рубашек отца.

— Ты собрался?

Джереми пожимает плечами.

— Наверное, — говорит он. — Почему ты плакала, когда увидела, что папа сделал с машиной? Тебе не нравится?

— Это все проклятая картина, — говорит мать, — это первая красивая вещь, которую он мне подарил. Надо было заплатить за медицинскую страховку, новую крышу и еду, а он вместо этого купил картину. Я разозлилась. Я ушла от него. Я взяла картину, переехала в гостиницу и сидела там несколько дней. Я собиралась продать картину, но вместо этого влюбилась в нее, вернулась домой и извинилась. Я забеременела тобой, мне без конца хотелось есть и без конца снилось, что кто-то собирается дать мне красивое яблоко, наподобие того, что она протягивает. Когда я рассказала это твоему отцу, он сказал, что не верит ей, она протягивает яблоко, чтобы обмануть, и если ты попытаешься взять его, она вонзит в тебя нож для чистки фруктов. Он говорит, что она — тертый калач и позаботится о нас, пока мы будем в пути.

— Нам правда надо ехать? — говорит Джереми. — Если мы поедем в Лас-Вегас, у меня могут начаться проблемы. Я могу пристраститься к наркотикам, или к азартным играм, или еще к чему-нибудь.

— Ох, Микроб. Ты слишком стараешься быть хорошим мальчиком, — говорит мать. — Ты трудишься над тем, чтобы быть нормальным. Иногда и мне хочется стать нормальной. Возможно, Лас-Вегас подходящее для нас место. Ты берешь книги с собой?

Джереми пожимает плечами.

— Не все. Не могу решить, какие возьму, а какие можно оставить. Мне кажется, если я что-то оставлю, то это навсегда.

— Глупо, — говорит мать, — мы вернемся. Обещаю. Если ты оставишь что-то нужное, отец пришлет тебе. Как думаешь, в библиотеках Лас-Вегаса есть игорные автоматы? Я разговаривала с женщиной из часовни «Адские Колокола», там есть что-то под названием Библиотека Искусств и Любовных ремесел,[12] где хранится принадлежавшее Клео специальное собрание романов ужасов, готических романов и фальшивые копии «Некрономикона».[13] Туда входят через секретный поворачивающийся книжный шкаф. Люди там женятся. Там есть Любовная Лаборатория доктора Франкенштейна, Бальный Салон Маски Красной Смерти и что-то, попросту называемое криптой. Ах да, там есть еще Патио Вампиров и Грот Черной Лагуны, где можно жениться при лунном свете.

— Ты же все это ненавидишь, — говорит Джереми.

— Да, это не в моем вкусе, — признается мать. Потом она говорит: — Во сколько придут твои друзья?

— Около восьми, — говорит Джереми, — ты будешь в карнавальном костюме?

— Мне не нужен карнавальный костюм, — говорит мать. — Я библиотекарь, знаешь ли.

Кабинет отца Джереми — над гаражом. Теоретически никто не должен прерывать его работу, но на практике отец Джереми ничего так не любит, как перерывы, особенно если прерывающий приносит еду. Когда Джереми с матерью уедут, кто будет носить отцу еду? Сердце Джереми каменеет.

Пол покрыт книгами, рулонами и образцами обивочной материи. Отец Джереми лежит ничком на полу, положив ногу на рулон ткани. Это значит, что он думает, а также то, что у него болит спина. Он утверждает, что чувствует себя лучше всего, когда подремывает.

— Я принес тебе чашку «Fruit loops»,[14] — говорит Джереми.

Отец поворачивается и смотрит вверх.

— Спасибо, — говорит он, — который час? Кто-нибудь пришел? Это твой костюм? Мой смокинг?

— Около пяти. Никого еще нет. Нравится? — говорит Джереми. Он нарядился Запрещенной Книгой. Отцовский пиджак ему велик, но он все-таки чувствует себя очень элегантным. Очень зловещим. Мать одолжила ему помаду и перья, и туфли на платформе.

— Это интересно, — признает отец, — и слегка устрашающе.

Джереми ощущает смутное удовольствие, пусть даже прекрасно знает, что отец больше позабавлен, чем устрашен.

— Остальные, вероятно, явятся в образе Лисы или принца Винга. Все кроме Карла. Он будет Птолемеем Креветкой. Он даже написал несколько по-настоящему плохих стихов. Я хочу спросить тебя кое о чем, потому что завтра мы уедем.

— Валяй, — говорит отец.

— Ты правда избавился от романа про меня?

— Нет, — говорит отец. — Не получилось. Хранить его — к несчастью, не хранить — тоже. Не знаю, что с ним делать.

Джереми говорит:

— Я рад, что ты от него не избавился.

— В этом нет ничего хорошего, знаешь ли, — говорит отец, — все только хуже. Это началось, потому что мне надоели гигантские пауки. Я хотел сделать из этого смешную вещицу, чтобы тебе показать. Но потом я написал, что у тебя опухоль мозга, и это перестало быть смешным. Я думал, что смогу спасти тебя — в конце концов, я автор, но болезнь заходила все дальше и дальше. Ты проходил через фазу непослушания. Ты убегал из дому и бил мать. Ты стал настоящим мерзавцем. Но выяснилось, что у тебя опухоль мозга, это-то и заставляло тебя странно себя вести.

— Можно еще спросить? — говорит Джереми. — Ты знаешь, что ты любишь воровать? Ты знаешь, что по-настоящему в этом преуспел?

— Ага, — говорит отец.

— Смог бы ты не воровать какое-то время, если я попрошу? — говорит Джереми. — Мамы не будет рядом, чтобы платить за книги и все прочее, что ты украдешь. Я не хочу, чтобы ты оказался в тюрьме из-за того, что мы уехали в Лас-Вегас.

Отец закрывает глаза и надеется, что Джереми забудет свой вопрос и уйдет. Джереми молчит.

— Да, разумеется, — наконец говорит отец. — Я не буду ничего таскать из магазинов, пока вы не вернетесь домой.