В одном из боевых вылетов на разведку его пара в ущелье попала в облака. Высокая была кучевка, и «перепрыгивать» не стали. Ну что там — 2–3 секунды — и проскочили. Из облаков выскакивают, а ущелье делает поворот на 90 градусов, и впереди — отвесная гора. Крикнув в эфир ведомому «Форсаж!», включил и как мог энергично потянул ручку управления на себя. А вверху — тоже облака. Влетел в них, и дальше — уповал лишь на удачу. Пронесло и в тот раз. Потом на аэродроме, после посадки, обычно некурящий Смирнов закурил и очень долго переживал этот полет. Рассказывая о происшедшем, говорил, что в те мгновения больше всего боялся за своего ведомого. А когда выскочил за облака и осознал, что его пронесло, то просто не смог запросить в эфире ведомого — боялся, что никто не ответит. Но тот, спустя минуту, сам вышел на связь: «Форсаж выключи, а то догнать не могу».

А то, опять же у Саши Балько в одном из полетов, сразу после взлета начал открываться фонарь кабины и сорвавшаяся с фиксатора деталь фонаря стала долбить летчика по ЗШ. Случай, надо сказать, весьма опасный. На 21-х с креслом КМ, где фонарь открывается вбок, подобная неприятность стоила жизни не одному летчику. Но Сане и в тот раз повезло. Он успел опуститься в кресле и, как потом выяснилось, — очень вовремя. Уже на земле выяснилось, что ЗШ оказался пробит. В таком положении, едва выглядывая из кабины, он смог произвести экстренную посадку. В тот же день в Кабуле садилась «тушка» Командующего, и на посадке у них подломилась передняя стойка. Когда прилетевший с Командующим корреспондент «Комсомолки» решил написать о геройстве экипажа Ту-134, ему подсказали, что у соседей на МиГах только что был эпизод посерьезнее. Потом и статья была про Сашу…

1* Инженерно-авиационная служба и аэрофотослужба.

Рядом с молодыми пилотами в Афганистане летали и опытные летчики — к-ны Шульгин (командир звена) и Моргунов. Кабул, зима 1981-82 гг.

Вот уж за кем на той войне смерть по пятам ходила. И все же «окаянная с косой» его настигла. Саша Балько погиб уже намного позже, уцелев и на второй ходке на войну в 1984-85 году. 17 сентября 1987 года, во время соревнований по воздушной разведке на аэродроме Буялык, обнаружив цель, он на предельномалой высоте начал по карте считывать координаты, всего на доли секунды отвлекшись от пилотирования. Что в конечном счете произошло тогда, в те доли секунды, так и осталось тайной. Рули были даны на вывод со снижения довольно энергично, но все же самолет столкнулся с землей…

Новый 1982 год встречали душевно и весело, как одна большая семья. Выпустили большую стенгазету со стихами и шаржами. Сначала отметили по Кабулу, а затем — по Москве. Немного выпили, постреляли ракетницами в небо, взаимопоздравились с транспортниками 50-го ОСАП, и к часу ночи угомонившись, улеглись спать. А первым утром нового года продолжилась война.

В апреле 1982 года, когда я уже достаточно полетал ведомым, мне дали допуск на полеты в качестве ведущего. И после этого я летал в основном в паре с Иваном Дмитриевичем Коцарем. Лишь когда нас привлекали на удары, то мы летали ведомыми — на атаки наземных целей у нас даже допусков в то время не было. А у Ивана еще 3-й класс к тому же был, его на 2-й поднатаскали уже здесь, в Кабуле. Еще помню, что на спарке он летал на проверку с п-ком Галяховым, председателем квалификационной комиссии ВВС. Вот ведь мужик тоже был! — ему бы сидеть в Москве и бумажки проверять, перекладывая из кучки в кучку. А он, под видом принятия на класс, на войну приехал. А у кого- то язык поворачивался сказать: «Ну вот, за орденами приехал!» Какие ордена?! На войне иногда сбивали — и не разбирались, кто в кабине — полковник из Москвы или лейтенант из глуши.

Подлетывал у нас иногда на спарке, проверяя технику пилотирования и Командующий ВВС 40-й Армии генерал-майор В. Г Шканакин. Пилотажная зона была в районе н/п Бараки, и сбивали там частенько, особенно вертолетчиков. Но генерал туда летал всякий раз, когда бывал у нас. Довелось слетать с ним однажды по дублирующим приборам и мне. Он остался доволен моей техникой пилотирования, и я тогда гордился, что не стушевался и слетал как умею.

Именно потому, что у нас не было соответствующего уровня подготовки, мы с Иваном оставались среди «штатных» разведчиков, таких было три-четыре пары, в основном молодежные, как наша. А «ударниками» — кто ходил на удары — были «старики», летчики первого класса. Однажды, во время Панджшерской операции, мне довелось наблюдать, как наши работали «зажигалками» — зажигательными баками ЗБ- 500. Мы в тот день со Смирновым ходили по «треугольнику» Кабул — Газни — Гардез — Кабул. Тогда в районе Бараки душманы зажали разведроту. Десантники понесли большие потери, выручая разведчиков. И одному из звеньев нашей эскадрильи поставили задачу нанести по этому квадрату удар возмездия. Такая практика применялась тогда часто. Если наши войска несли в каком-либо районе неоправданно большие потери, то «слово» предоставлялось авиации. Так вот, в районе Бараки есть долина, и в ней — дорога. По ней мы частенько выходили в район третьего разворота кабульского аэродрома. Там еще находились позиции наших ЗРК С-75. Вот в этом районе наши и восстанавливали «статус кво» при помощи ЗБ-500. Бросали с малой высоты, где-то 100–200 метров, а мы со Смирновым как раз пролетали над этим местом и все наблюдали. Ничего особенного, никакого «моря огня» — бак падает, загорается, метров через 100 от первого очага вспыхивает следующий, уже меньший по площади, и так — по мере удаления, с затуханием. Да и точность бомбометания с помощью ЗБ была «очень» высокой. Ну, да что тут поделаешь, ведь на МиГ-21Р прицел был «супер» — не только для бомбометания, но и для любого боевого применения «по земле». Одно название за все говорит: ПКИ — прицел коллиматорный летчика, почти то же, что за 50 лет до того на И-16. Но история с ЗБ, это эпизод из числа единичных. А так, в основном по земле работали НУРСами и авиабомбами калибра 250 кг, изредка 500 кг.

Тогда же, во время Панджшерской операции, мы с Иваном Коцарем выполняли фотографирование в районе Бамиана. Ущелье длинное, более 60 км. В конце ущелья есть горушка, отметка на карге 5800 м (реально оказалось 6800). Под этой горой, внизу ущелья, был грунтовый аэродром, и именно здесь ущелье делает тот злой поворот на 90 градусов в сторону Пули-Хумри и Баглана, из-за которого чуть не гробанулся Смирнов. Предполагали, что как раз сюда легкомоторная авиация из Пакистана доставляет оружие и боеприпасы. Вот нам и предстояло отфотографировать этот «райский уголок» в Панджшерской ущелье. Первый вылет не получился, помешала облачность. Пришлось перелетывать.

И мы снова полетели парой — и снова по всему маршруту под нами десятибальная облачность. Летим строго по курсу и времени, «копейка в копейку» выдерживая заданную скорость. И как раз, когда вышло расчетное время выхода на цель, внизу появился разрыв. В него мы пробили облачность, и оказались точно в заданном квадрате. Задание мы успешно выполнили. Тогда я впервые загордился сам собою: «Все же кое-что уже умею».

МиГ-21Р в горах, в условиях высокогорья и жары зарекомендовал себя по сравнению с Су-17 очень маневренной машиной, однако по навигационным системам, по вооружению МиГ не шел с Сухим ни в какое сравнение, но это я оценил уже потом, спустя два года. А пока я был горд тем, что могу вот так, без привязки к ориентирам — по часам и компасу долететь туда, куда надо.

Но на войне бывало всякое. Случалось, что от комэска получали «по первое число» за свое безрассудство, а иногда — и глупость. Однажды я завел Ваню парой в такие мощно-кучевые облака, что думал, уже не «выгребем» оттуда. Иван был не просто ведомым, Ваня был умница. Он мне часто и во многом помогал — и на земле, и в небе. В тот раз он тоже не подвел, удержавшись й боевом порядке в казалось бы, невероятных условиях. Прилетели мы тогда, зарулили — и молчок… А БАНО-то на обоих самолетах — побиты. Дешанков когда прознал об этом, вызвал и долго «песочил», используя все богатство русского языка. Закончил он так: «Еще раз нечто подобное повторится, я вас…»