Они проехали мимо загона, где по первой весенней траве бродили ухоженные лоснящиеся лошади, и другого, поменьше, с небольшой отарой тонкорунных овец и лежавшей на солнечном пригорке чёрно-белой овчаркой. Показался просторный усыпанный гравием подъездной двор, ослепительно белый, украшенный нежно зелёным плющом дом.

   - Ты не останешься на обед?

   - Нет, отец, - она улыбнулась, - у меня назначена встреча. Передай мой привет матери Наследника. И наилучшие пожелания.

   - Обязательно. Она очень хорошо к тебе относится.

   - Я знаю и ценю её отношение, отец. И спасибо за беседу.

   - И тебе, - Сторрам улыбнулся. - Кто ещё оценит меня не как дельца, а как просветителя, - и комично вздохнул.

   Они одновременно рассмеялись. Машина плавно остановилась точно напротив крыльца, Сторрам вышел и захлопнул дверцу, шутливо козырнул, хотя был в штатском. За лобовым стеклом качнулся в ответном приветствии леопардовый тюрбанчик, и машина уехала. Сторрам повернулся и, не спеша, стал подниматься по белым, отмытым до блеска ступеням к приветливо открывающейся перед ним двери.

   Сигареты не шибко понравились. Большинство их сочло слишком слабыми.

   - Трава травой.

   - За что только голозадые такие деньжищи за них отваливают.

   - Ага, я в зале видел. Цены-ы... обалдеть, не встать.

   Гаор, понимая, что обидеть его никто не хочет, он сам давно привык к дешёвым "солдатским" сигаретам, на дембеле первое время удивлялся, за что такие деньги платят, только со временем научившись различать сорта дыма, а потому молча слушал, попыхивая сигаретой: он курил четвёртым и мог докуривать, как хотел.

   - Ладноть вам, мужики, дарёному коню в зубы не смотрят.

   - А это чего? - сразу спросил Гаор.

   Ему со смехом перевели на дуггурский. На его счастье, как он хорошо понимал, его незнание большинство смешило, а то бы солоно пришлось. Чужаков нигде не любят. Как на фронте тогда издевались над непонятно как попавшим в строевую часть хилым очкастым парнишкой, а когда узнали, что дурак сам, добровольцем пошёл... Дурачок был не в его, в другом отделении, вмешиваться он не мог, а затюкать очкарика просто не успели: попали под бомбёжку на марше, многих не досчитались потом. Может, из-за того дурачка, что всем и всему верил - крикнули ему: "А ты стой!", - он и остался стоять живой мишенью вместо того, чтобы со всеми сигануть в кювет, вот и остался лежать на дороге в ожидании "трупняков" - похоронной команды, он и к Туалу тогда в первый раз в редакции отнёсся... не шуганул по-армейски. А потом уже понял, что когда Туал говорит, ему надо только слушать и запоминать, и благодарить за науку, когда Туал вместо Кервина, а бывало и такое, брался "крестить" его заметки. Кервин ему по дружбе кое-что и спускал, и не хотел "портить самобытность", а Туал был беспощаден. Да они все возились с ним. Кервин, Туал, Арпан, даже Моорна. А то ей, кроме него, спутников не было, да и художественные галереи, спектакли, концерты - Моорна о них, в основном, и писала - туда женщина могла и в одиночку ходить. Поздно понял, дурак, что это она его "приобщала к художественным ценностям", да ещё старалась, чтобы он не обиделся. Дураком был, таким, видно, и останется, всё до него как до жирафа из анекдота доходит.

   Время уже обеденное, гасятся и растираются в пыль окурки, встают, отряхивая, оправляя комбезы. Гаор ещё раз оглядел пустую пачку.

   - А то попробуй, - сказал Волох, - седни без обыска заходим.

   - Ты, паря, только с глаз убери, - посоветовал ещё кто-то.

   И увидев, как он ловко упрятал её под комбез, одобрительно хмыкнули.

   - Умеешь.

   В праздник да ещё днём запускали и впрямь без обыска, даже не пересчитывая, и Гаор в спальне сразу перепрятал пачку в тумбочку, под пайковую коробку. Была у него одна мыслишка, но... вот когда получится, тогда и получится, а пока комбез на крючок и в умывалку бегом, обед уже на столе. А солнце высоко, он его и после обеда прихватит, и надышится и... да нет, турника ему сегодня хватит.

   О его походе за косынкой больше трещали за женским столом, а за мужским больше обсуждали, чего он за такое с Кисы получить должон. И дразнили Махотку, пока Старший не рыкнул.

   - А ну угомонились, он же дурак, тоже полезет куда.

   - Не полезу, - буркнул Махотка, обиженно глядя на Гаора, - я не такой. Мне это по хрену.

   После обеда, когда Гаор со всеми одевался опять на выход, Старший подозвал его.

   - Мотри, не глупи так. Ты не видел, а сволочь эта выцеливала тебя из пистоля.

   - Так, - кивнул Гаор. - Понятно. А чего не выстрелил?

   - Хозяин у него пистоль отобрал. А дважды не везёт.

   - Спасибо, - улыбнулся Гаор, - я осторожно.

   Старший вздохнул, почесал в затылке и... окликнул Асила.

   - Ты наверх? Пригляди за этим... а то умеет вляпываться дурак. Двадцать пять уже у него есть. Того и гляди, ещё наработает.

   - Пригляжу, - кивнул Асил, внимательно глядя на Гаора.

   Гаор невольно поёжился.

   Солнце уже клонилось, сильнее пахло землёй и странно приятной сыростью. Перед тем, как спускаться вниз, Гаор снова взглядом проследил свой путь к эмблеме и обратно и удивился: как это он не навернулся? Да, дуракам везет да по-дурацки. И Киса эта ему не нужна, не будет он с малолеткой связываться, и двадцать пять "горячих" сейчас получит. Но что же ему с этой сволочью спецурной делать? Тесно им на одной земле становится.

   После ужина Гаор переоделся, оставив только штаны и рубашку на голое тело, и пошел к надзирательской. Дверь была полуоткрыта, и он просто встал перед ней, не зная, что ему делать: стучать или сразу заходить, или ещё как. Жалел, что не спросил у Старшего, но уходить и возвращаться не хотел: могут и прибавить.

   Его довольно быстро заметили.

   - Ага, явился, заходи.

   Гаор осторожно переступил порог. До этого он бывал в надзирательской только на выдачах, а сейчас... столы стоят по-другому, вдоль дальней стены две койки, рядом на маленьком столике электрочайник, какая-то снедь в кульках, армейские кружки... всё это он быстро осмотрел исподлобья, опасаясь поднять глаза и схлопотать за "наглость".

   -Ну и сколько тебе положено?

   - Двадцать пять "горячих", господин надзиратель, - ответил Гаор, не поднимая глаз.

   - А за что?

   - За глупость, господин надзиратель.

   Один из надзирателей засмеялся и отошёл куда-то ему за спину. Обернуться Гаор не посмел.

   - Тогда всё правильно. Вас, дураков волосатых, только так и можно учить, до вас всё только через задницу доходит. Ну, давай, рубашку на голову, штаны спускай и становись.

   Дубинкой ему указали на торец одного из столов. Гаор подошел к нему, как велено, задрал себе на голову рубашку, оголяя спину, расстегнул и спустил штаны, вернее, они сами упали к его ногам, встал "столиком", упираясь ладонями.

   - Ну, - надзиратель даже поплевал себе на ладони, перехватывая дубинку. - Считать не надо, волосатик, не труди мозги, их у тебя всё равно нет, с этим я и сам справлюсь.

   О чём это он? - удивлённо подумал Гаор, слушая гогот второго надзирателя и свист разрезаемого дубинкой воздуха.

   Дубинка ложилась звучно, но неожиданно мягко, и больше приходилось по ягодицам, чем по спине. Счёт про себя Гаор всё-таки вел и, получив последний удар, по возможности, незаметно перевёл дыхание. Но выпрямился только после приказа.

   - Чего ждёшь? Одевайся давай, а то выставил свою задницу.

   Гаор осторожно выпрямился, подтянул и застегнул штаны, опустил рубашку. Ну, теперь отпустят или что своё, сверх хозяйского приказа придумают?

   - Десантура или горные егеря? - спросил второй надзиратель.

   Он, пока напарник бил Гаора, успел заварить чай и теперь сидел на койке с дымящейся кружкой в руках. Дубинка лежала рядом.