— Возможно, когда Дженни пойдет, я и соглашусь, — сказала она Гарпу. — А пока что, знаешь, я совершенно счастлива уже тем, что у меня хватает времени читать, просто читать.
Как писатель, Гарп одновременно и завидовал людям, которые много читали, и не доверял им.
У них обоих развивалась странная боязнь перемен, которая их даже беспокоила; вот и сейчас они так тщательно обдумывали каждый свой дальнейший шаг, словно были глубокими стариками. Разумеется, Гарп всегда был одержим идеей безопасности своих детей; и только теперь он наконец понял, что стремление Дженни Филдз продолжать жить вместе с сыном отнюдь не было таким уж ненормальным.
В общем, семейство Гарпов решило остаться в Стиринге. У них сейчас вполне хватало денег на любые возможные расходы; Хелен не обязана была ни работать, ни вообще что-либо делать, если сама не захочет. А вот Гарп никак не мог сидеть без дела.
— Ты будешь писать, — сказала Хелен усталым тоном.
— Нет, пока что не буду, — возразил Гарп. — И возможно, не буду никогда. Но некоторое время точно не буду.
Это заявление даже немного испугало Хелен — она сочла его признаком преждевременного старения; однако ей пришлось смириться и разделить беспокойство мужа, его желание непременно сохранить все, что он пока имел, включая рассудок. И она понимала, насколько уязвима сейчас их супружеская жизнь и их любовь, которую во что бы то ни стало надо сберечь.
Так что Хелен не сказала Гарпу ни слова, когда он пошел на кафедру физкультуры и предложил себя в качестве замены Эрни Холму.
— Вам необязательно мне платить, — сказал он на кафедре. — Деньги для меня в данном случае значат мало; я просто хочу быть здесь тренером по борьбе.
Разумеется, на кафедре понимали, что с этой работой Гарп вполне справится. Более того, в Стиринг-скул всегда была хорошая команда борцов, а без должной замены для Эрни Холма секция, конечно же, начнет распадаться.
— Вы не хотите получать у нас жалованье? — удивленно спросил его заведующий кафедрой.
— Точнее, я не нуждаюсь в оплате, — пояснил Гарп. — Я нуждаюсь в работе, хочу что-то делать, заниматься чем-то иным, чем писательство.
Кроме Хелен, никто на свете не знал, что Т. С. Гарп умел делать только две вещи: писать и заниматься борьбой.
Пожалуй, Хелен была и единственной, кто знал, почему в данный момент он не мог писать. Впоследствии ее теория найдет отражение в работах известного критика А.Дж.Хармса, утверждавшего, что творчество Гарпа постепенно утрачивало яркость из-за того, что он все чаще обращался к своей личной жизни. «По мере усиления автобиографичности творчество Т. С. Гарпа как бы мельчало, стиль становился менее уверенным. Он словно понимал, что бесконечное копание в собственной памяти — процесс не только болезненный для него в личном плане, но и самым прискорбным образом сказывающийся на его произведениях, которые становятся как бы все более «жидкими», все больше теряют художественность», — писал Хармс. По мнению критика, Гарп давно утратил свободу правдиво воображать и изображать жизнь, хотя еще в юности обещал это себе — и всем нам, — доказав свое умение своим блестящим рассказом «Пансион „Грильпарцер“. Хармс полагал, что теперь Гарп мог быть действительно правдив, только вспоминая, а такая форма творчества — столь отличная от художественного воображения — оказалась для него не только психологически болезненна и физиологически вредна, но и куда менее плодотворна.
Однако задним числом Хармс сделал правильный вывод; Хелен тоже понимала, что это и есть главная проблема Гарпа, — с того самого дня, когда он решил работать тренером в команде борцов Стиринг-скул. Они оба знали, что ему никогда не стать таким тренером, как Эрни, но он сумеет поддержать должный уровень, так что его борцы будут гораздо чаще выигрывать, чем проигрывать.
— Попробуй сочинять волшебные сказки, — предложила Гарпу Хелен; она чаще задумывалась о его писательской деятельности, чем он сам. — Попробуй сам что-нибудь придумать — от начала и до конца. Что-нибудь абсолютно вымышленное, волшебное. — Она никогда не говорила: что-нибудь вроде «Пансиона „Грильпарцер“; даже не упоминала никогда это произведение, хотя знала, что Гард теперь согласен с нею: это лучшее из всего, что он написал. Как ни печально, но „Пансион“ был самой первой его вещью.
А теперь, стоило Гарпу сесть за письменный стол, он видел перед собой только голые факты своей личной жизни: серую парковочную площадку в Нью-Гемпшире, неподвижное маленькое тело Уолта, лоснящиеся куртки и красные шапки охотников, бесполый ханжеский фанатизм Пух Перси. Но и эти образы уплывали как бы в никуда, и большую часть времени Гарп старался проводить в суете, связанной с обустройством нового дома.
Мидж Стиринг-Перси, подарившая свой фамильный особняк Стиринг-скул, так и не узнала, кто его купил. А если Стьюи Второй и вызнал всю правду, у него, по крайней мере, хватило ума не рассказывать об этом матери, в голове которой неприятные воспоминания о Гарпе были почти стерты более свежими воспоминаниями о любезнейшем мистере Смонсе. Мидж Стиринг-Перси умерла в частной лечебнице в Питтсбурге; Стьюи Второй давно перевез туда мать — поближе к себе и своему любимому производству алюминия.
Но только Господу Богу известно было, что случилось с Бедняжкой Пух.
Хелен и Гарп привели в порядок старый особняк Стирингов, как его здесь называли почти все. Фамилия Перси как-то очень быстро поблекла и исчезла из обихода; Мидж и ту по большей части называли теперь не иначе как Мидж Стиринг. Новый дом Гарпа, отремонтированный и покрашенный, стал подлинным украшением как самой Стиринг-скул, так и ее окрестностей. И когда ученики школы показывали кампус своим родителям или будущим однокашникам, они весьма редко говорили: «В этом доме живет Т. С. Гарп, знаменитый писатель. А сперва это был фамильный особняк Стирингов, его построили примерно в 1781 году». Гораздо чаще ученики давали по поводу этого дома куда более веселые пояснения, например: «А здесь живет Т. С. Гарп, наш тренер по борьбе». И родители вежливо переглядывались, а будущие ученики школы непременно спрашивали: «А правда, что борьбой в Стиринг-скул занимаются по-настоящему?»
Очень скоро, думал Гарп, Дункан тоже станет учеником Стиринг-скул — перспектива безусловно приятная. Гарпу не хватало сына в спортивном зале и на занятиях борьбой, но он был счастлив, что Дункан нашел свое место в спорте: плавательный бассейн; сюда его привела то ли сама его природа, то ли неполноценное зрение, а может, то и другое, но в бассейне он чувствовал себя как нельзя лучше, буквально как рыба в воде. Дункан иногда заходил в зал к Гарпу, кутаясь в огромное полотенце и еще дрожа после долгих заплывов, и, чтобы согреться, садился на мат под одним из калориферов.
— Как успехи? — всегда спрашивал Гарп. — Ты ведь не насквозь промок, а? Смотри мат не промочи!
— Не промочу, — отвечал Дункан. — У меня все отлично.
Гораздо чаще в борцовский зал заглядывала Хелен. Она опять с головой погрузилась в чтение и читала все подряд; и в зал она приходила, чтобы читать. «Это все равно что читать в сауне», — твердила она. Сидя на матах, она лишь изредка поднимала глаза от книги — когда слышала чересчур громкий удар тела об пол или крик боли. Единственное, что всегда очень мешало Хелен читать, — это постоянно запотевавшие очки.
— Мы уже люди средних лет? — спросила Хелен Гарпа как-то ночью. Ясными ночами из передней гостиной их прекрасного обновленного дома хорошо были видны освещенные прямоугольники окон в изоляторе имени Дженни Филдз и исчерна-зеленая лужайка, за которой всю ночь горел фонарь над дверью, ведущей в пристройку, где в детстве жил Гарп.
— Господи! — сказал Гарп. — Средних лет? Да мы с тобой уже пенсионеры! Мы перепрыгнули средний возраст и сразу очутились в мире людей пожилых.
— Тебя это огорчает? — осторожно спросила Хелен.
— Пока нет, — сказал Гарп. — А если начнет, я придумаю что-нибудь еще. А в общем, я в любом случае что-нибудь придумаю! Знаешь, Хелен, мне иногда кажется, мы во всех отношениях слишком сильно вырвались вперед. И теперь можем себе позволить довольно длительный тайм-аут.
