Гарп понимал, что ему следовало бы заранее предупредить Эллен о мерзкой политике литературных журналов. Разумеется, на сей раз журнал напечатал длинное эссе, написанное целой группой джеймсианок, которые не замедлили откликнуться на смелое заявление Эллен, что они ее попросту использовали и теперь она их ненавидит. Обычная полемика, обожаемая журналами. Но особенно сильно Эллен была уязвлена тем, что издатель журнала предал ее, сообщив джеймсианкам, что она, Эллен Джеймс, теперь живет с пресловутым Т.С.Гарпом!

Таким образом, джеймсианки получили сочный кусок и тут же впились в него когтями и зубами— ах, Эллен Джеймс, бедная девочка! Ей совершенно запудрил мозги этот антифеминист и мерзавец Гарп! Предатель собственной матери! Самодовольно ухмыляющийся и наживающий себе капитал на том, что поносит женское движение! В некоторых местах для описания взаимоотношений Гарпа с Эллен Джеймс использовались такие слова, как «обольщение», «скользкий тип» и «тайная интрижка».

«Простите! Мне так жаль!» — написала Эллен.

— Ничего, все нормально, ты ни в чем не виновата, — поспешил утешить ее Гарп.

«Но я же не антифеминистка!»

— Ну конечно же нет! — воскликнул Гарп.

«Они все мажут только белой краской или только черной!»

— Точно, так и есть! — подтвердил Гарп.

«Потому-то я так их и ненавижу! Они требуют, чтобы ты была как они — или сразу зачисляют тебя в разряд врагов».

— Да, да, ты совершенно права, — сказал Гарп. «Как жаль, что я не могу говорить!»

Тут она окончательно раскисла и горько расплакалась у Гарпа на плече; ее гневное бессловесное клокотание даже Хелен заставило оторваться от книжки и вылезти из дальней комнаты огромного дома; даже Дункан выбрался из своей любимой темной комнаты, даже крошка Дженни проснулась в своей колыбельке.

И тогда Гарп, что было в высшей степени глупо, решил открыть огонь по этим взрослым психопаткам, по этим фанатичкам, которые — даже когда избранный ими «символ веры» отверг их — продолжали настаивать, что знают об Эллен Джеймс больше, чем она сама.

«Эллен Джеймс — не символ, — писал Гарп. — Она — жертва насилия! Человек, которого изнасиловали и изуродовали, лишив языка, еще до того, как он достаточно повзрослел, чтобы самостоятельно принимать какие-то решения, — тем более относительно секса и мужчин». Так он начал свою статью, и эту статью они, разумеется, опубликовали сразу — им всегда нравилось подливать масло в огонь. Кроме того, это была первая публикация Т. С. Гарпа с тех пор, как вышел его знаменитый роман «Мир глазами Бензенхавера».

Строго говоря, публикация была не первая, а вторая: вскоре после гибели Дженни Гарп опубликовал свое первое и единственное стихотворение. Очень странное, посвященное презервативам.

Гарп чувствовал, что его жизнь здорово подпорчена этим изобретением мужчин, желавших избавить себя (и других) от последствий «плотского вожделения». Мир в наши дни, как представлялось Гарпу, просто задыхается от презервативов — презервативы валяются ранним утром на парковочных площадках, презервативы находят дети в песочнице или на пляже, презервативы используются даже для передачи посланий (один такой был как-то раз прикреплен к ручке входной двери в их крошечной квартирке в Стиринг-скул). Презервативы, не смытые струей воды, валялись в писсуарах и унитазах спален Стиринг-скул. Презервативы, нагло блестя, лежали у всех на виду в общественных туалетах. Однажды презерватив был брошен к ним в почтовый ящик вместе с воскресной газетой. А однажды — прилеплен к выхлопной трубе их старенького «вольво»; кто-то, видно, ночью воспользовался их машиной, но отнюдь не затем, чтобы на ней покататься.

Презервативы находили Гарпа повсюду — так муравьи находят сахар. Он совершал долгие путешествия, он переезжал с континента на континент и находил их в биде безукоризненно чистого во всех прочих отношениях и абсолютно незнакомого гостиничного номера… или на заднем сиденье такси, словно выдранный с корнем глаз крупной рыбины… или в собственном ботинке, когда утром поднимал его с пола в коридоре отеля. Отовсюду презервативы сходились к нему и злобно стремились его удивить.

Презервативы и Гарп были знакомы очень давно. Каким-то образом они соединились с самого начала. Как часто он вспоминал, какой ужас вызвали у него презервативы, обнаруженные в жерле пушки!

Стихотворение было честное, но слишком большое и непристойное, поэтому почти никто не читал его. Гораздо больше людей прочитали его эссе об Эллен Джеймс и ее споре с джеймсианками. Вот это новость; вот это скандал! Как ни печально, но Гарп понимал, что такие вещи читателям гораздо интереснее, чем искусство.

Хелен умоляла его не попадаться на этот крючок, не впутываться в историю с джеймсианками. Даже Эллен Джеймс сказала Гарпу, что это только ее сражение и его она о помощи не просила.

— Опять костьми ложишься, вроде как сад перекапываешь! — сердилась Хелен. — Или книжные полки строишь!

Но Гарп писал — сердито и хорошо; и он гораздо четче и жестче обозначил то, что хотела выразить своим эссе Эллен Джеймс. Он с горячностью заступался за тех серьезных женщин, которые искалечили себя в знак солидарности, и нападал на компанию джеймсианок, говоря, что «они — то самое дерьмо, которое и придает феминизму такой дурной оттенок». Он не мог отказать себе в удовольствии положить их на лопатки, и, хотя он сделал это хорошо, по всем правилам, Хелен совершенно справедливо спросила:

— Для кого ты это пишешь? Кто — эти серьезные женщины, которые так и не поняли, что джеймсианки совершенно безумны? Нет, Гарп, ты ведь сделал это именно для них — даже и не для Эллен, а для них, для этих чертовых джеймсианок! Ты сделал это, чтобы к ним подобраться. А зачем? Господи, да не пройдет и года, как все забудут, что они делали и почему. Это же простолюдя, глупая мода, Гарп, а ты почему-то не можешь просто плюнуть на них. Почему?

Гарп тут же надувался и молчал, что естественно для человека, который понимает, что другие-то правы, но хочет сам быть прав — любой ценой! А потому все время думает: что, если все-таки я ошибся? Это чувство заставляло Гарпа сторониться абсолютно всех — даже Эллен Джеймс, которая очень сожалела, что все это затеяла.

— Но ведь это они все затеяли! — уверял ее Гарп. «Не совсем. Это затеял мужчина, который впервыене только кого-то изнасиловал, но и нанес несчастной жертве такое увечье, чтобы она никому ничего не могла рассказать!» — написала Эллен Джеймс.

— Ладно, — сказал Гарп. — Ладно, хорошо. — Печальная истина, высказанная Эллен, причиняла ему боль. Но разве он не хотел всего лишь ее защитить?

Команда борцов Стиринг-скул одержала победу над командой Бата в финале сезона со счетом 9:2 и завоевала второе место в соревновании команд Новой Англии, а также обрела собственного чемпиона в весе 167 фунтов, с которым Гарп лично занимался больше всего. Но теперь спортивный сезон был закончен, и Гарп, писатель в отставке, в очередной раз изнывал от безделья.

Много времени он проводил в обществе Роберты. Они подолгу играли в сквош, сломали за три месяца четыре ракетки и мизинец на левой руке Гарпа. А однажды Гарп, не подумав, так размахнулся ракеткой через плечо, что Роберте это стоило девяти хирургических стежков на переносице. По окончании футбольной карьеры Роберте ни разу ничего на лице не зашивали, и она горько жаловалась всем на постигшее ее несчастье. Зато однажды, когда они менялись площадками, длинноногая Роберта нечаянно так заехала Гарпу коленом в причинное место, что он больше недели ходил прихрамывая.

— Честное слово, — сказала им Хелен, — вам обоим стоило бы отправиться путешествовать и на свободе предаться знойным африканским страстям. Это было бы куда безопаснее. Для всех.

Однако Гарп и Роберта считали себя закадычными друзьями, и даже если какие-то «неподобающие» желания и возникали — как у Гарпа, так и у Роберты, — оба мигом превращали все в шутку. Кроме того, Роберта наконец четко и хладнокровно организовала свою любовную жизнь; как и всякая настоящая женщина, она особенно ценила уединение. И еще ей очень нравилось быть директором фонда и править в Догз-Хэд-Харбор. Роберта приберегала свое сексуальное «я» для довольно частых (но не слишком) наездов в Нью-Йорк, где у нее всегда хватало любовников.