Несомненно, французский план был логичен и практичен и обещал ускорить работу конгресса. Разрешение всех главных вопросов и установление порядка занятий он передавал исключительно в руки четырех главных держав-победительниц, вынесших на себе всю тяжесть войны; он проводил точную разграничительную линию между прошлым и будущим, а «отмена всех предыдущих особых соглашений между некоторыми из союзников» сразу разрушала всю паутину тайных договоров, заключенных под давлением военной необходимости. Этот план сближал четыре великие державы, имевшие право решать все вопросы, и гарантировал им полную свободу действий.

По зрелом размышлении полковник Хауз пришел к выводу, что необходимо как можно скорее заключить предварительный мирный договор с Германией. Эти предварительные мирные условия легко можно было сочетать с основными принципами, указанными французами. К этому приему часто и с успехом прибегали в прошлом. При заключении предварительного мира воюющие стороны устанавливают только главные пункты, а впоследствии, по прекращении войны, они совместно вырабатывают способы их практического применения. Французское предложение не помешало бы президенту Вильсону, если бы он того пожелал, добиваться наиболее мягких условий для побежденного неприятеля или такого распределения захваченных вражеских территорий, которое по его мнению оказалось бы в конечном счете наилучшим. Конечно, серьезные расхождения во мнениях были бы неизбежны, но они возникли бы естественным путем, и каждое достигнутое решение облегчило бы разрешение менее важных проблем. Соглашение между «Великой четверкой», как впоследствии стали называть представителен великих держав-победительниц, было необходимым условием легкого и быстрого заключения мира.

Но французский план совсем не понравился Вильсону, ибо этот план сразу разрушал всю ту картину мирной конференции, которую нарисовало честолюбие и воображение президента. Вильсон совсем не желал быстро сговориться с европейскими союзниками; он не хотел встречаться с их полномочными представителями за круглым столом; он надеялся, что в течение долгого времени он будет пребывать на самой вершине мира, одергивая то союзников, то немцев и предписывая законы всему человечеству. Он полагал, что может апеллировать к народам и парламентам через головы их собственных правителей и, как мы видели, уже обнаружил намерение пойти на такой шаг. Несомненно, французское предложение было изложено несколько неосторожно и в некоторых своих частях носило почти циничный характер. Высокие идеалы трактовались в нем так, как если бы они были лишь украшением для договоров, заключенных на основе здравого смысла. Президент понимал, что измученные войной европейские союзники больше всего стремятся к быстрому заключению мира и что чем больше он будет оттягивать его, тем большего он сможет добиться. Поэтому на французскую ноту от 29 ноября ни он, ни Лансинг не дали никакого ответа, а на французское предложение об отмене тайных договоров не было обращено никакого внимания. Все дела старого света приостановились; вожди государств не пожелали сойтись вместе для достижения прочного, доброжелательного и добросовестного соглашения, и правительственные круги в каждой стране были заняты усиленной разработкой своих собственных точек зрения.

Французы скоро примирились с этой отсрочкой. Если президент Вильсон ехал в Европу не только для наказания немцев, но и для того, чтобы поучать французов, то, пожалуй, не приходилось жалеть о том, что французские армии прочно укреплялись на Рейне и что мирная конференция, когда она соберется, будет стоять лицом к лицу со совершившимся фактом. Великобритания все еще была охвачена избирательной лихорадкой, и результаты выборов еще не были известны. Имперский военный кабинет заседал почти каждый день и изучал будущую мирную обстановку. За все это время союзники совещались только один раз, когда 2 и 3 декабря в Лондоне встретились Ллойд-Джордж, Клемансо и Орландо. На этот раз Хауз был болен и явиться на совещание не мог. На этом совещании, где обсуждались различные связанные с перемирием вопросы, было лишь постановлено образовать междусоюзническую комиссию, которая должна установить сумму репараций и контрибуций, которую могут уплатить неприятельские страны; далее, совещание постановило, что германский император и его соучастники должны быть преданы международному суду и что до подписания мирных условий в Париже или в Версале должна состояться межсоюзническая конференция. День созыва этой конференции предполагалось назначить после прибытия президента Вильсона.

Драгоценное время уходило, и силы победителей постепенно убывали, а между тем союзники охотно соглашались на промедление. Несомненно, все эти руководящие государственные люди слишком полагались на то, что мир неопределенно долгое время будет оставаться у их ног и что они смогут решить на досуге его будущие судьбы. Всего сильнее была эта иллюзия у президента Вильсона. Он желал председательствовать на мирной конференции. Когда Хауз тактично объяснил ему, что на конференции, заседающей в Париже, может председательствовать только француз, президент заявил, что он хочет принимать участие в ее работах в качестве делегата. Его лучшие друзья в США настойчиво советовали ему не спускаться на арену. Посетить Европу и обсуждать главные вопросы с европейскими государственными деятелями на совещаниях, не носивших публичного характера, было вполне допустимо и даже желательно; но оставлять благородное уединение президентского кресла ради грубой суматохи надолго затянувшейся мирной конференции значило бы отказываться от очень существенных преимуществ. Все три европейских премьер-министра вполне поддерживали эти советы американских друзей президента. Их тревожила мысль, что глава государства, лицо, облеченное высшей властью, будет заседать вместе с ними как равный, сохраняя в то же время неотъемлемое превосходство своего ранга. Они много слышали о своенравном темпераменте и манерах Вильсона, и это их несколько страшило. Но личные желания президента возобладали над доводами его советников, и вожди союзных государств в конце концов пришли к выводу, что этот ошибочный шаг президента окажется, пожалуй, им на руку. Если он предпочитал сойти со своего пьедестала, то они вряд ли от этого что-либо проигрывали. Хауз уверил их, что в личных отношениях президент отличался приветливостью. И президент поступил по-своему.