А по поводу «Виноградной Косточки» должна заметить — это одно из самых тихих мест, которые я видела в Нью-Йорке. И цены здесь очень низкие. Так дело обстоит, вероятно, потому, что ресторан находится на безлюдной и далекой окраине Нью-Йорка, практически за городом. Представьте, большой бокал вполне сносного вина стоит всего три доллара! Надо приехать сюда вместе с Бенни.

19 сентября. Увлеклась курсом «Новая политика». Я ещё в своем университете узнала, что на Земле солидные, с многовековой историей лобби фактически были основаны бандитами и пиратами. Теперь мне представилась редкая возможность в деталях проследить эволюцию лобби: шантаж и взятки — основные инструменты теневиков. Американская история замешана на грязных деньгах!

Сегодня в «Космос-клубе» посмотрела программу «Новости Миров». Программу вела Джулис Хаммонд. Я измерила свой пульс: ни одного лишнего удара. Никакой ностальгии. А вечер, в связи с предстоящими выборами, перенесен на следующую неделю, на среду.

Клэр Освальд посчитала своим долгом предупредить меня, что я связалась с опасными людьми, с грязной компанией. Клэр живет с Кайз на одном этаже. Соседки-студентки стараются держаться от Кайз подальше. Долорес добавила к этому, что «Виноградная Косточка» скорее всего находится под негласным надзором полиции или спецслужб. Мораль — об этом в первую очередь надо помнить именно мне, потому что я иностранка.

Может, взять с собой в «Виноградную Косточку» не Бенни, а Хокинса? И поглядеть, не кивнет ли там ненароком Хокинс кому-нибудь из своих?

20 сентября. «Мир тесен!» — восклицают земляне, имея в виду свои необъятные просторы. Правда, однако, заключается в том, что одним из завсегдатаев «Косточки» является Бенни Аронс. Бенни знаком с Уиллом. Уилл Аронсу не симпатичен, это я поняла. Кстати, Бенни пригласил меня съездить в «Виноградную Косточку», а не я его. Похоже, Аронс решил, что я уже вполне созрела для подобных вылазок.

Я буквально высмеяла Аронса: разве будет настоящий поэт пачкать руки в политике? Или Аронс — не настоящий поэт? Аронс ответил, что сейчас он — непризнанный человечеством правовед. Что он этим хотел сказать, мне, вероятно, ещё предстоит узнать.

В общежитии мы наскоро перекусили бутербродами из автоматов и отправились в Ист-Ривер. Вечером владельцы ресторана явно не могли пожаловаться на нехватку посетителей. Уилл в тот вечер отсутствовал, чему я была весьма рада, а Лилиан и Мухаммед оказались тут как тут — мы сели за один столик, и я проболтала с ними часа два.

Это красивая пара. Красивая не только потому, что они прекрасно смотрятся вместе. Они знакомы друг с другом всего семь месяцев, но их отношения столь глубоки и серьезны, словно Лилиан и Мухаммед прожили вместе долгую, трудную и счастливую жизнь.

Они поведали мне, что собираются эмигрировать на Циолковский. Я попыталась их отговорить: Циолковский — безрадостный Мир. Жить там — сущее наказание, на мой взгляд. Люди стараются построить там свой собственный рай на отдельно взятой, отгороженной от всех остальных Миров «железным занавесом» орбитальной станции. Своего рода пионеры, первопроходцы. Быть может, в чем-то я ошибаюсь, предвзято оценивая энтузиазм строителей Мира Циолковского, и просто во мне не силен этот пионерский запал?

Я объяснила влюбленным, что граждане Мира Циолковского, к несчастью, не очень гостеприимны. И вряд ли оплатят перелет Лилиан и Мухаммеда на орбиту, разве что сочтут, что специальности, которыми владеют молодые люди, в большом дефиците на станции. Увы, это не так. Мухаммед — философ, специальность — этика. Лилиан — инженер-электронщик, профессия, распространенная и на Земле, и в Мирах. К тому же Стерн — еврейка. Не верующая, не иудейка, не талмудистка… Но какая-то пометка в личном деле непременно будет. Им нужны не просто законопослушные граждане, но верноподданные — на сто процентов.

Я пожалела молодых и не стала упоминать об Общем Иммиграционном Пакте, Сначала Стерн и Твелву предстоит добраться до Ново-Йорка или какого-то иного Мира и доказать, что они прибыли на орбиту с добрыми и честными намерениями. Только потом на Циолковском подумают: а не принять ли нам этих двоих в свою коммуну? Но и решив их принять, сделают это не с распростертыми объятиями. Каждый из Миров нуждается прежде всего в дешевой рабочей силе, готовой убирать дерьмо, — именно этим и суждено будет заниматься Лилиан и Мухаммеду до конца своих дней.

Я не смогла отговорить людей от полета на Циолковский. Но все же посеяла в их душах по зернышку сомнения. А так… Я была бы рада видеть их на орбите. Но только не на Циолковском — задохнувшихся под серым ватным одеялом старой Революции.

У меня появилось ощущение, что в «Виноградной Косточке» происходит и нечто такое, что мне пока не открылось. Не исключено, конечно, что мне просто передалось беспокойство Долорес, и я потихоньку становлюсь шизофреничкой. И всетаки какая-то тайна витает над этими свечами и над головами Лилиан, Мухаммеда и Бенни — это заметно по тому, как они переглядываются между собой. Бенни сегодня необычайно серьезен. А впрочем, все мои сегодняшние выводы — на уровне ощущений. Никаких факторов.

В рассказе «Украденное письмо» Эдгар По утверждает: если хочешь спрятать какую-либо вещь, положи её на самое видное место. Исходя из этой логики — не является ли «Виноградная Косточка» тихим гнездышком, полным революционеров?

Мы покинули ресторан в третьем часу ночи. Бенни, вооруженный своим знаменитым ножом, провожал меня до самого дома. Мы поднялись ко мне в комнату, и я угостила Аронса чашкой чая. За чаем мы толковали с Бенни о Джеймсе и Фицджеральде. Бенни вновь стал самим собой — раскованный, оживленный, он блистал остроумием. Я ожидала «увертюры» к секс-балету, все-таки глубокая ночь, мы одни, и я сама заманила Аронса наверх, но «увертюры» не последовало. Аронс — гомосексуалист? Или он дал обет воздержания? А может, кто-то затмил меня в его глазах, и не я самое восхитительное создание в мире? Скромно имею в виду всю Вселенную. Тянет перечитать последнее письмо Дэниела. Перечитать в одиночку.

21 сентября. Забыла упомянуть об одном вчерашнем событии. Еще до встречи с Бенни я виделась на семинаре с Хокинсом и Лу. Они посоветовали мне попробовать себя в каком-нибудь новом для меня виде спорта. Принцип: если не вычисляется траектория полета мяча, то совсем не надо мяча. Они сказали, что, если мне и удастся перестроить весь свой рефлексо-двигательный аппарат на земной лад и выучиться играть в гандбол или волейбол на Земле, это сослужит мне плохую службу в Ново-Йорке. Там, на спортплощадках, придется начинать все сначала.

Хокинс предложил мне заняться фехтованием. Он очень удивился, узнав, что я никогда не держала в руках никакого оружия и даже не ведаю, с какой стороны за него браться. Кажется, я хохотала чуть ли не до коликов в животе. В спортцентре есть секция фехтования. Группа новичков занимается утром по четвергам. Так что сегодня я начну.

Они практикуют два вида фехтования, или две «школы»: спортивное фехтование и самооборона. Полагаю, Хокинс был уверен, что я выберу «самооборону». Тихое мирное времяпрепровождение. Смешной человек! Уж если я несусь куданибудь, то непременно — сломя голову!

Поначалу ты выглядишь на дорожке страшно неуклюжей. Позы и шаги кажутся тебе надуманными, искусственными. Но мало-помалу ты втягиваешься. Я никогда прежде не занималась требующим физических усилий видом спорта, в котором должна была бы одолевать, переигрывать партнера-соперника. Шахматы в этом плане — ясно, не в счет. А тут, на дорожке, только-только оперившиеся новички уже старались держаться с грацией балетных танцоров. Физическая нагрузка притом достаточно велика, это мне подходит. Я сразу ощутила, как отяжелели икры ног.

На семинаре «Развлечения» сегодня мы вновь знакомились с музыкой двадцатого века. В течение двух часов слушали джаз, рок, блюзы. О диксиленде, правда, никто и не заикнулся.

26 сентября. Не бралась за дневник несколько дней. Их я провела в больнице. Трудно даже писать об этом.