– А что, если Сарычев и впрямь этот рай земной нашел? Со сладкими реками и целебными травами, с древом познания? Это же спасение для человечества! – Зяблик даже сел на куче тряпья, составлявшей его постель.

– Странный ты человек, – сказал Цыпф. – В бессмертие души веришь, человечество спасти надеешься. А как у тебя с третьей составляющей – любовью?

– Нормально. Ты Верку, дуру, не слушай.

– Я не про ту любовь спрашиваю. Я про любовь в широком смысле – к ближним, к дальним, к себе самому.

– С этим туго. – Зяблик удрученно покачал головой. – Врать не буду. Тут скорее не любовь, а ненависть…

– Вера, надежда, ненависть, – повторил Цыпф с расстановкой. – Хорошенькое сочетаньице.

Зяблик хотел что-то возразить (по роже ясно было), но ему помешал Чмыхало. Не отрываясь от бинокля, он сказал:

– Хватит болтовню болтать… Кара тетен! Черный дым!

Выскочив наружу, они сразу рассеялись, как брошенная со всего маху горсть горошин, и каждый добирался до цели своим, давно намеченным и до мелочей знакомым маршрутом. Смыков кружным путем, через пустырь, – к Лилечкиным окнам. Чмыхало с тыла – в соседний подъезд, где в смежной квартире уже лежала кувалда, которой в случае крайней необходимости можно было проломить кирпичную стену. Зяблик и Цыпф напрямик, к дверям.

Западня готова была вот-вот захлопнуться, когда Зяблик сбавил ход и недовольно буркнул:

– Ша, Лева! Отбой. Считай, тревога была учебной.

Навстречу им уже спешила взволнованная Верка и какой-то неладно скроенный и вовсе уж несуразно сшитый старик с дремучей бородой до пояса – ну чисто леший. Когда они сошлись поближе, стало видно, что страховидный гость взопрел, как лошадь после долгой скачки.

– Спокойнее, зайчики! – предупредила Верка. – Тут вас один человек по важному делу разыскивает. Говорит, что свой.

– У меня таких свояков в Китае целый миллиард остался, – мрачно ответил Зяблик. – Ты, папаша, ручки-то в стороны расставь. И прямо мне в глаза смотри… Вот так! А теперь докладывай: кто такой и что там за важное дело у тебя.

– Моисеев моя фамилия, – старик с трудом переводил дух. – Я при штабе за сторожа… Лев Борисович меня должен знать.

– Здравствуйте, Моисеев, – несколько натянуто произнес Цыпф, уже настроивший себя на кровавый хаос грядущей схватки. – Что случилось?

– Нападение на кастильскую миссию. Час назад оттуда человек прискакал. Стрельба, говорит, идет и дым коромыслом. А наши все, как на зло, в разгоне. Я человек пять всего и собрал. Хорошо, кто-то подсказал, где вас найти можно…

С разных сторон подошли Смыков и Чмыхало. Смыков уже успел уловить суть дела, но не удержался от своих обычных вопросов: когда точно стало известно о нападении, от кого, кем проверена информация, какие меры приняты, какие планируются, и так далее.

– Что вы меня, как врага народа, пытаете? – взмолился старик. – Я же только посыльный. Десять километров сюда вприпрыжку бежал! Все, что знал, уже доложил! Наше вам с кисточкой!

– Товарищ Цыпф, вы можете поручиться за этого гражданина? – строго спросил Смыков.

– Могу, – кивнул Лева.

– Тогда попрошу высказываться.

– Надо выручать кабальерос, – сказал Зяблик. – Сам знаешь, что начнется, если миссию побьют.

– Да и дона Эстебана жалко, – добавил Цыпф.

– Якши, – радостно кивнул засидевшийся в четырех стенах Чмыхало. – Сейчас драндулет заведу.

– Надо так надо, – без особого энтузиазма согласилась Верка. – Пойду собираться…

– Кому надо, а кому и нет, – обрезал Смыков. – Вы, Вера Ивановна, останетесь. Надзора за Шансонеткой никто не отменял.

– Верно, Верка, оставайся, – это был тот редкий случай, когда Зяблик словесно поддержал Смыкова. – Только затаись. Если что, дурой прикинься. У тебя получится. А мы скоро вернемся. Если кастильцы еще держатся, мы их в один момент выручим. Ну а если побиты, тогда и дел никаких.

– Возьмите хоть медикаменты с собой, – сказала Верка, уже успевшая привыкнуть к спокойной оседлой жизни. – Вдруг зацепят кого-нибудь.

– Сплюнь, подруга, – посоветовал Зяблик. – И жди нас с победой.

– Только не запивайте там крепко с доном Эстебаном… Удачи вам, зайчики…

Удача оставила их, едва только драндулет отъехал от Талашевска на расстояние, сделавшее возвращение для ремонта невозможным. В моторе что-то хрустнуло, и, побрякав немного посторонними металлическими обломками, он заглох. Облако черного дыма, извергнутое напоследок выхлопной трубой, напоминало сигнал бедствия.

Впереди было километров тридцать, позади примерно столько же. Судя по следам на дорожном покрытии, машины проходили здесь не чаще одного раза в двое-трое суток.

– Карамба! – буркнул Зяблик, перед рандеву с доном Эстебаном освежавший свой скудный запас испанских слов.

– Драндулет не конь… – назидательно сказал Чмыхало. – Его плеткой вперед не погонишь.

– Что-то с цилиндрами, – с видом знатока заявил Смыков. – Может, попробуем отремонтировать?

– Абсурдо! – махнул рукой Зяблик.

Впереди шоссе пересекало одноколейное железнодорожное полотно, проложенное не так давно от кастильской границы в сторону Лимпопо. На его строительство пошли рельсы и шпалы, снятые с магистрали, ранее соединявшей Талашевск с канувшим в неизвестность областным центром. Составы, влекомые медлительными паровозами (благо, недостатка в них не было, на ближайшей к Талашевску станции Энергетик находился тяговый резерв, а проще говоря – стоянка законсервированной железнодорожной техники), ходили от случая к случаю, но не реже, чем раз в неделю. Плата за проезд в один конец равнялась двум саженям дров.

– Что вы, братец мой, видели, когда мы мимо вокзала проезжали? – вдруг спросил Смыков у Зяблика.

– Паровоз вроде стоял под парами, – подумав немного, ответил тот.

– Правильно, – кивнул Смыков. – А что вы сейчас слышите?

– Паровозный гудок, что ли… – Зяблик прислушался.

– И мне так кажется, – подтвердил Цыпф.

– Не кажется, а точно. Состав в нашу сторону идет.

– Ну и что?

– А то, что железная дорога недалеко от миссии проходит. Если без остановок поедем, за полчаса доберемся.

Пассажиры драндулета переглянулись и, ни слова не говоря, принялись толкать его к переезду. Когда машина перегородила железнодорожное полотно, Смыков не поленился приложиться ухом к рельсу.

– Уже близко, – сказал он. – Народ на толкучку в Лимпопо едет. То, что нам нужно.

Впрочем, даже куда менее изощренный слух Зяблика уже явственно улавливал частые и натужные паровозные гудки (наверное, машинист распугивал пасшийся близ дороги одичавший скот), а над ближайшим лесом появился султан грязно-серого дыма.

– На дровах идет, – сказал Зяблик.

– На березовых, – уточнил Смыков.

– На сырых, – в тон им добавил Цыпф.

– У-у, шулмас-арба! – недовольно проворчал Толгай, не уважавший паровозы еще в большей степени, чем автомобили. – Чертова телега…

Показался локомотив, мерно и энергично пыхтевший трубой. Он был похож на голову огнедышащего змея, за которой неспешно и величаво – сегмент за сегментом – выползает из леса бесконечное туловище, облепленное людьми, как голодными пиявками. Пассажиры торчали в окнах вагонов, сидели на крыше, висели на подножках.

Завидев на своем пути препятствие, железная змея зло и требовательно взвыла. Спустя минуту заскрежетали тормоза и засвистел стравливаемый пар. На платформе, прицепленной впереди локомотива и обложенной по бортам мешками с песком, засуетились люди. Зяблику пришлось последовать примеру своих приятелей – спрятаться за борт драндулета.

– Вот резанут сейчас из пулемета, и свидимся мы с доном Эстебаном только на том свете, – с тоской сказал он. – А там вино не подают.

– Вам бы, братец вы мой, все вино пить… Лучше голову не высовывать, – посоветовал ему Смыков.

– Как же не высовывать, если эта махина скоро нас подомнет!

Действительно, поезд хоть и терял скорость, но от переезда был уже недалеко – в промежутках между тревожными гудками с платформы даже мат доносился. И все же драндулет он не раздавил, а только ткнул его в бок штырем автосцепки. Локомотив замер, окутавшись облаком пара, а по всему составу от головы в хвост прокатился лязг наползающих друг на друга вагонов.