Рендер задумался. Может быть, и удастся. Хотя предприятие не из легких. Да и сам по себе случай оказывался небезынтересным.

Квалификации тут не хватило бы никому, поскольку никто никогда не брался за подобное. Но Эйлин Шеллот действительно была редким… нет, не редким, а уникальным экземпляром, ведь, похоже, она — единственный человек на свете, у которого необходимая специальная подготовка сочетается с уникальной проблемой.

Рендер допил шампанское и снова наполнил оба бокала. Он все еще пребывал в задумчивости, когда донесся сигнал «перепроверка», и машина встала, свернув в тупик. Он выключил зуммер и долго сидел неподвижно, раздумывая.

Мало нашлось бы людей, перед которыми он открыто говорил бы о собственном мастерстве. Коллеги считали его скромным. Однако сейчас даже не слишком проницательный наблюдатель мог бы заметить — он понимал, что если когда-нибудь за дело возьмется невроконтактор лучше, чем он, то это будет скорее всего один из тех ангелов, что некогда нисходили к смятенному Homo Sapiens.

В бокалах еще оставалось шампанское. Рендер бросил пустую бутылку в мусоросборник.

— А знаете что?

— Что?

— Пожалуй, стоит попробовать.

Развернув кресло, он нагнулся над панелью, собираясь набрать новые координаты, но доктор Шеллот опередила его. Когда Рендер нажимал на кнопки и машина разворачивалась, Эйлин быстро поцеловала его. Глаза ее под темными стеклами очков были мокры от слез.

Известие о самоубийстве взволновало Рендера больше, чем можно было ожидать; к тому же миссис Ламбер позвонила накануне и сказала, что не придет на прием. Поэтому первую половину дня он решил провести в печальной задумчивости и в соответствии с ролью вошел в приемную, хмуро попыхивая сигарой.

— Вы уже знаете?.. — спросила миссис Хеджес.

— Да. — Рендер швырнул пальто на стол в дальнем углу и, подойдя к окну, посмотрел вниз. — Да, — повторил он. — Окна в машине были не затенены, и когда я проезжал, то видел, как убирают мостовую.

— Вы с ним знакомы?

— Откуда? Я даже не успел узнать, как его зовут.

— Мне только что звонила Присс Тьюли, секретарша из инженерной конторы на восемьдесят шестом этаже. Она сказала, что это был какой-то Джеймс Иризарри, дизайнер из соседнего офиса. С восемьдесят шестого лететь долго; наверное, он был уже без сознания, когда упал. Он задел за карниз. Можете высунуться, взглянуть — вон там слева, внизу…

— Не беспокойтесь, Бенни. У вашей приятельницы есть соображения, почему он это сделал?

— Особых нет. Его секретарша вбежала в холл, закричала. Кажется, она вошла в его кабинет спросить насчет каких-то эскизов и увидела, как он перелезает через подоконник. На столе оставлена записка: «У меня было все, что мне нужно. К чему тянуть?» Забавно, правда? То есть я не в том смысле — забавно…

— Да, да. Известно что-нибудь о его личной жизни?

— Женат. Двое ребятишек. Работал профессионально. Большое дело. Воплощенная строгость. И денег хватало — платить за офис в этом здании…

— Господи Боже! Вы что, заглядывали в его файл?

— Вы же знаете, — Бенни пожала своими пышными плечами, — у меня в этом муравейнике повсюду друзья. Когда особенной работы нет, можно и поболтать. Как-никак Присси моя свояченица…

— Хотите сказать, что, если бы я сейчас сиганул в окошко, подробности моей биографии через пять минут стали бы всеобщим достоянием?

— Может быть, — она скривила ярко накрашенные губы в улыбку, — минут через пять, плюс-минус. Но только не делайте этого сегодня, ладно? Иначе вы отнимете у бедняги долю известности, да и про вас лично, учитывая, что самоубийц было двое, так много не напишут… К тому же вы человек легкий, общительный, чего вам выбрасываться в окошко?

— Статистика с вами не согласна, — заметил Рендер. — С медиками, так же как с адвокатами, это случается втрое чаще, чем с людьми любой другой профессии.

— Эй! — крикнула Бенни притворно-встревоженным голосом. — Ну-ка отойдите от моего окна! А то придется мне наниматься к доктору Хансену, а он такой зануда и слюнтяй. — Она вернулась к своему столу. — Никогда не поймешь, шутите вы или говорите всерьез.

— Я искренне ценю вашу заботу, поверьте, — кивнул Рендер. — А в общем, я никогда излишне не доверял статистике, иначе мне пришлось бы закончить свою карьеру еще четыре года назад.

— Про вас написали бы на первых страницах, — мечтательно проговорила Бенни. — Репортеры бы все вились вокруг меня, расспрашивали… Хм, а почему они вообще это делают?

— Кто?

— Ну, все они.

— Откуда мне знать, Бенни. Ведь я всего-навсего что-то вроде психостимулятора. Если бы мне удалось точно определить общую для всех случаев причину, а потом, может быть, и выдумать способ, как их предупреждать, это разогрело бы газетчиков больше, чем если бы я просто выпрыгнул вниз. Увы, одной такой ясной и понятной причины нет, по крайней мере так кажется.

— Хм.

— Лет сорок назад самоубийство занимало девятое место в шкале смертности в Соединенных Штатах. А теперь уже шестое, если брать обе части континента.

— Выходит, никто никогда так и не узнает, почему Иризарри это сделал?

Рендер отставил кресло и сел, стряхнув сигарный пепел в маленькую блестящую пепельницу. Бенни быстрым движением опрокинула пепельницу в мусоросборник и многозначительно откашлялась.

— Разумеется, всегда можно строить гипотезы, — сказал Рендер, — а человек моей профессии так просто обязан. В первую очередь следует учесть те черты характера, которые предрасполагают человека к периодам депрессии. Люди, которые держат свои эмоции под строгим контролем, люди чувствительные, волей-неволей реагирующие на самые мелкие раздражители…

Он снова стряхнул толстый сигарный пепел в пепельницу и проследил, как Бенни, быстро вытянув руку, щелчком сбила пепел со своей сигареты и так же быстро убрала руку назад. Злорадная усмешка появилась на его лице.

— Короче, — заключил он, — черты, свойственные людям всех профессий, где индивидуальное начало проявляется больше, чем коллективное, — медицина, юриспруденция, искусство.

Бенни задумчиво поглядела на него.

— И все же не беспокойтесь, — Рендер широко улыбнулся, — я чертовски доволен жизнью.

— Что-то вы сегодня не в духе.

— Питер звонил. Вчера сломал на физкультуре лодыжку. Администрация ни за чем не следит. Пожалуй, надо перевести его в другую школу.

— Опять?

— Погляжу. Директор будет звонить мне сегодня после обеда. Конечно, не хотелось бы таскать парня с места на место, но я хочу, чтобы он окончил школу целым и невредимым.

— С мальчиком обязательно должно что-то случаться, хоть раз или два. Такова статистика.

— Статистика и судьба — разные вещи, Бенни. Каждый распоряжается ею сам.

— Чем, судьбой или статистикой?

— И тем, и другим, я полагаю.

— Мне кажется, если что-то должно произойти, это обязательно произойдет.

— А мне не кажется. Я считаю, что воля плюс здравый рассудок могут в той или иной степени контролировать то, что с нами происходит. Если бы я думал иначе, вряд ли бы я пускался в такие авантюры.

— Однако согласитесь, что жизнь — это причинно-следственный механизм. Статистика опирается на вероятность.

— Человеческое сознание — не механизм, и я никогда не знаю, где причина и где следствие. И никто не знает.

— Вы же специалист в химии, насколько я помню. Вы же ученый, док.

— Кто знает, а может, я троцкистский уклонист, — улыбнулся Рендер, потягиваясь. — Вы ведь тоже были когда-то учительницей танцев.

Он встал и взял со стола пальто.

— Кстати, звонила мисс де Виль, оставила послание. Велела спросить: «Как насчет Сент-Морица?»

— Не люблю шиковать, — сказал Рендер. — Лучше Давос.

Известие о самоубийстве взволновало его больше, чем можно было ожидать, и, закрыв дверь в кабинет и затенив окна, он включил диктофон. В комнате горела только настольная лампа.

«Какие качественные перемены в человеческой жизни произошли после начала промышленной революции?» — записал Рендер и, взяв в руку листок, перечитал записанную фразу. Это была тема лекции, с которой он должен был выступать в ближайшую субботу. Как всегда в таких случаях, он не знал, что будет говорить, потому что слишком многое хотелось бы сказать, а времени отводился только час.