— Сет жив?

— Да. Одно время он был известен как Вэйким.

— Посланник Анубиса!

— И никто иной. Пес лишил его воспоминаний и послал убить его собственного сына — и отца. Это и привело в такую ярость Тифона.

— Сифон на всю эту проклятую семейку! А что стало с моим сыном? Он только оставил мне записку и… Конечно!

— Что «конечно»?

— Еще не поздно. Я…

— Сзади тебя! На стене! — кричит Врамин. — Тифон! Озирис движется со скоростью, которую трудно ожидать от его хрупкого тела. Он бросается к зеленому гобелену, откидывает его в сторону и ныряет внутрь.

Тень плывет за ним и встает на дыбы.

Когда она отступает, в гобелене и стене зияет дыра в форме Тифона.

— Тифон, — говорит Врамин.

— Я здесь, — доносится голос. — Почему ты предупредил его?

— Потому что Тот даровал ему жизнь.

— Я не знал этого.

— Ты ушел слишком рано. Ну а теперь слишком поздно.

— Нет. Боюсь, что он ускользнул от меня.

— Как?

— Его не было в комнате, когда я уничтожал ее.

— Может быть, это и к лучшему. Послушай. Мы можем использовать Озириса.

— Нет! Пока он жив, никогда не будет мира между нашими семьями, какие бы рыцарские чувства ни выказывал мой братец. Я люблю брата, но не буду придерживаться его обещания пощадить этого типа. Нет. Я обыщу весь этот Дом, не успокоюсь, пока не найду Озириса и не канет он в Бездну Скагганаука!

— Как Анубис?

— Нет! Анубис ускользнул от меня! — раздается крик. — На время.

И Тифон встает на дыбы, вспыхивает пламя, и он исчезает.

Как лаптой взмахивает Врамин своей тростью, и окно закрывается.

— Анубис еще жив, — говорит Мадрак, оглядываясь через плечо.

— Очевидно.

— Что будем делать?

— Продолжим изучение этого Дома.

— Я хочу отдохнуть.

— Ну так отдыхай. Подыщи где-нибудь по соседству комнату и располагайся. Ты же знаешь, где тут еда.

— Да.

— Тогда до скорого.

— До скорого, Господин.

Уходит Мадрак из Тронного Зала и бредет куда глаза глядят. Приходит он наконец в комнату, где стоят мертвые, словно статуи. Он усаживается среди них. Он разговаривает.

— Я был ему преданным слугой. Послушай, красотка с грудями, как дыни. Я был ему преданным слугой. Поэт же отправился воевать с другими Ангелами, зная, что идет наперекор его воле. Но он прощен и возвеличен. Ну а я кто такой? Слуга слуги. Это нечестно.

— Рад, что ты согласна со мной. Ну а ты, приятель с лишней парой рук? Приходилось тебе нести в массы религию и мораль? Голыми руками побеждать чудовищ и чудесных зверей среди непросветленных?

Нет, конечно.

— Ну вот видишь…

Он хлопает себя по бедру.

— Ну вот видишь, нет на свете справедливости, а добродетель постоянно предают, оскверняют, обманывают и продают. Посмотри, что стало с Генералом, который посвятил свою жизнь человечности: жизнь отняла у него собственную его человечность. И это — справедливость?

Едва ли.

— Все сводится к этому, братья мои. Все мы становимся статуями в Доме Мертвых, какую бы жизнь ни вели. Вселенная никогда не скажет спасибо. Дающему никогда не воздается. О Ты, Который Может Быть, почему Ты все так устроил, если это Ты все так устроил, почему? Я старался служить Тебе и Твоему Подручному, Принцу. Что это принесло мне? Деньги на проезд и третьеразрядные гостиницы. Я рад, что сражается Сет с Безымянным без рукавицы мощи…

— Что?

И подняв взгляд, видит он статую, которой раньше там не было; и в отличие от других она движется.

Голова ее — морда черного пса, и высовывается из нее алый язык, кривится.

— Ты? Как удалось тебе спрятаться от Врамина, ускользнуть от Тифона?

— Это мой Дом. Много минет веков, пока проведает кто-то еще про все его секреты.

Мадрак встает, покручивает в руке посох.

— Я не боюсь тебя, Анубис. Во всех краях сражался я, во всех местах, где может человек воспринять Слово. Многих отправил я в этот Дом, а сам пришел сюда как победитель, а не как жертва.

— Давным-давно был ты побежден, Мадрак, и только сейчас понял это.

— Молчать, собака! Ты разговариваешь с тем, кто держит твою жизнь в своих руках.

— А ты — с тем, кто держит в своих руках твое будущее.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты сказал, что Сет опять отправился на битву с Безымянным?

— Да, это правда. А когда Безымянное будет уничтожено, наступит тысячелетнее царство.

— Ха! Побереги свою метафизику, проповедник. Ответь мне про другое, и я скажу тебе кое-что и в самом деле очень хорошее.

— Про что тебе ответить?

Анубис шагает вперед, высохшая рука болтается сбоку.

— Что там с рукавицей мощи?

— А! — говорит Мадрак, вытаскивая рукавицу из-под темных своих одежд и натягивая ее на правую руку. — Когда я добыл ее, я подумал, что с ее помощью целые миры могут быть завоеваны для веры.

Она доходит ему уже до локтя, до плеча.

— Я не знал, что Вэйким — это Сет. Меня подмывало оставить ее себе. И я подменил ее своей собственной саморастущей рукавицей. Кое-где в Срединных Мирах это достаточно обычный доспех — в отличие от этой, которая наделяет, кажется, немыслимой силой.

Рукавица расходится у него на груди, по спине.

— Мне хочется расцеловать твои жирные щеки! — говорит Анубис. — Ибо теперь у Сета почти нет шансов против Безымянного. И с самого начала планировал ты это предательство! Не думал я, что ты настолько ушлый, папаша!

— Мною пользовались, меня искушали…

— Но больше пользоваться тобою не будут. О нет! Отныне ты носишь рукавицу, и я предлагаю тебе союз…

— Осади, собака! Ты не лучше всех остальных! У меня оказалось кое-что тебе нужное, и ты готов лизать мне задницу. Ну нет! Что бы ни свершил я своей вновь обретенной силой, все это будет только для одного-единственного человека — для меня самого!

— Союз, который я предлагаю, будет взаимовыгодным.

— Мне достаточно просто поднять тревогу, и ты будешь связан так крепко, что вся твоя изворотливость не поможет тебе освободиться. Мне достаточно раскрутить как следует мой посох, и твои мозги украсят собой эти стены. Так что выкладывай, что там у тебя, раздвоенный язык, и не забывай об этом, а я послушаю.

— Если Озирис еще жив, — говорит Анубис, — и если мы сможем до него добраться, то втроем нам, наверное, удастся уничтожить Тота.

— Я уверен, что Озирис пока жив, хотя долго ли это еще продлится, сказать не берусь. Прямо сейчас Тифон гоняется за ним по всему Дому Жизни.

— У нас есть шанс, очень хороший шанс все возвратить — теперь, когда ты обладаешь рукавицей. Я знаю, как попасть в Дом Жизни и, может быть, как спасти Озириса.

— Ну и что дальше? Мы даже не знаем, где происходит битва с Безымянным.

— Не забегай вперед, всему свое время. Так ты со мной?

— Я отправлюсь с тобой в Дом Жизни, поскольку Тот хочет, чтобы Озирис был жив, и я смогу в этом помочь. И тем временем я поразмыслю.

— Ну что ж, уже кое-что.

— Смотри, как растет рукавица! Она заходит дальше, чем в предыдущий раз! Она уже у меня на бедрах!

— Замечательно! Чем большая твоя часть будет неуязвима, тем лучше для нас всех.

— Один момент. Ты что, всерьез думаешь, что мы трое способны победить Тота и Стального Генерала?

— Да.

— Как?

— Молот может ударить вновь, — говорит Анубис.

— Он все еще существует?

— Да, и Озирис — его хозяин.

— Хорошо, пусть все это так, и предположим даже, что с Брамином, который нынче хозяин в твоем Доме, можно поладить, но что делать с другим? Что делать с огромной тенью в форме лошади, которая до конца дней — наших дней — будет нас преследовать? Что делать с ним, живущим вне пространства, как мы его понимаем, с ним, которого невозможно уничтожить и невозможно убедить в чем бы то ни было, когда впадает он в гнев.

Анубис смотрит в сторону.

— Тифона я и в самом деле боюсь, — соглашается он. — Много веков назад сконструировал я оружие — нет, орудие, так, нечто, — что, как я думал, сможет его обуздать. Но когда я недавно попробовал этим воспользоваться, он упал на мой артефакт и уничтожил его. И прихватил мою руку… Согласен, кроме ума, мне нечего использовать против него. Но от империй не отказываются из-за страха перед единственным противником. Если бы я только знал секрет его могущества…