Даже при этом его жизнь изменил не недостаток связи с кланом. Любой навахо обладает огромным потенциалом для личных контактов посредством сложной сети племенных взаимоотношений, так что, даже хотя все люди, которых он знал в юности, по всей вероятности, умерли, он мог бы по-прежнему найти повсюду радушный прием. Но он вернулся с англоязычной женой и не сделал этого. Он ощутил мимолетные угрызения совести при этой мысли, хотя после смерти Доры прошло больше трех лет.

Более того. Как говорится, навахо-одиночка, предоставленный самому себе, вдали от своего Народа, уже не навахо. И он некоторым образом ощущал, что это верно, хотя мать, бабка и прабабка были похоронены где-то недалеко от того места, где он сейчас жил. Он понимал, что изменился, существенно изменился за все эти годы. Но изменился и Народ. В то время как край менялся мало, люди утеряли множество мелочей, которые жили в памяти, — мелочей, складывающихся в нечто крупное. Парадоксально, но он, с одной стороны, принадлежал более древней эпохе, чем его современники, а с другой…

Он шагал под чужими солнцами. Он выслеживал диковинных зверей, достойных самого Истребителя Чудовищ. Он узнал пути бледнолицых «воинственных псов» и не чувствовал себя неуютно среди них. После его имени стояли степени — некоторые из них вполне заслуженные. В его голове находилась целая библиотека, твердо удерживаемая в натренированной памяти того, кто изучал песнопения йаталии. Ему хотелось быть одному, кем бы он ни был.

Он перешел на легкий бег, говоря себе, что цель — выгнать из костей холод. Он бежал мимо стен и выступов гранита и песчаника, склонов холмов, с растущими на них соснами и можжевельником. Мертвые юкки с листьями, тронутыми ледком, лежали вдоль тропы, словно выжженные звезды, пригвожденные к земле. Снег сверкал на пиках далеких гор под совершенно ясным небом.

Даже после того как холод оставил его, он не замедлял шаг, извлекая своего рода радость из напряжения сил.

День тянулся медленно. Однако он не прекращал идти до середины утра, а затем остановился для короткого завтрака на склоне холма, с которого открывался вид на узкий длинный каньон, где на сухой траве паслись овцы. Вдалеке поднимался дымок от конусообразного, обмазанного глиной хогана; дверь, там, на востоке, была обращена к нему.

Старик с палкой вышел из-за груды камней, где, наверно, отдыхал, приглядывая за овцами Прихрамывая, он направился по окольной тропе, которая в конце концов свела их.

— Йа ат-ээ, — сказал старик, смотря мимо него.

— Йа ат-ээ.

Он попросил человека разделить с ним трапезу, и они какое-то время ели молча.

Потом он спросил, из какого тот клана — было невежливо спрашивать его имя, — и узнал, что старик из Кроличьего Красноводного Народа. Ему всегда казалось, что легче беседовать со стариками, чем с молодежью, с живущими в глухомани, чем с поселившимися рядом с большими городами.

В конце концов старик спросил о его клане. Когда он ответил, тот замолчал. Нехорошо говорить о мертвых.

— Я — последний, — сказал он наконец, желая, чтобы другой понял — Я долгое время был вдали отсюда.

— Знаю Я знаю историю про Звездного Следопыта. — Налетел порыв ветра, и старик нахлобучил поглубже широкополую черную шляпу, глядя вдоль тропы на север — Что-то преследует тебя.

По-прежнему улыбаясь тому, как старик называл его, не именуя, он повернул голову и взглянул в том направлении Большой шар перекати-поле подпрыгивал и катился вдоль подножия холма.

— Поташник.

— Нет. Нечто более опасное.

Несмотря на солидный возраст, из глубин юности на мгновение в нем поднялся страх чинди. Он вздрогнул от прикосновения ветра.

— Я еще ничего не вижу.

— Ты отсутствовал долгие годы. Ты прошел Путь Врага?

— Нет.

— Вероятно, ты должен пройти.

— Вероятно, пройду. Ты знаешь какого-нибудь хорошего певца Пути Врага?

— Я — певец.

— Наверное, я вскоре снова увижусь с тобой по этому поводу.

— Я слыхал, что Звездный Следопыт был певцом. Давным-давно.

— Да.

— Когда ты придешь снова, мы поговорим об этом подробнее.

— Да.

Старик еще раз взглянул на тропу.

— Между тем, — сказал он, — следуй извилистой тропе.

— Хорошо.

Позднее, когда он шел вдоль слоистого голубого сланца и замерзшей малиновой глины в русле высохшей реки, мимо обнаженных тополей, стоявших по берегам, словно линии переломов на фоне холодного голубого неба, он думал о словах старика и о том, о чем они ему напомнили — о небесных тварях и водяных тварях, о существах облака, тумана, дождя, пыльцы и маиса, которые столь выпукло представлялись его детскому воображению — здесь, во время года, когда змеи и гром еще спали.

Прошло много лет с тех пор, как он рассматривал свои проблемы по старинке. Чинди… Реальный или плод фантазии — какая разница? Нечто злобное гонится за ним по пятам. Да, другой способ смотреть на вещи…

День медленно дополз до полудня и миновал его, прежде чем показался пригорок рядом с домом — высоко стоящая, изваянная ветром скульптура, напоминающая что-то виденное им некогда в одной окруженной водорослями долине под водами чужого океана.

Он опять остановился и доел остатки продуктов. На юго-западе у природы устойчивый нрав, размышлял он, глядя в том направлении. Хотя было верно, что этот край мало изменился, существовали некоторые различия между «тогда» и «сейчас». Вот несколько голубых елей у основания монолита — деревья, которых он не видел в этом районе полтора века назад. Но, значит, за этот промежуток времени климат тоже как-то изменился: зимы становились чуть мягче, наступали позднее, а заканчивались немного раньше, чем когда-то.

Он набил трубку и раскурил ее. Тени, похожие на множество пальцев, медленно вытягивались на западе. Бежать всю дорогу, потом сесть и отдохнуть, когда конец пути уже виден, — похоже, это то, что нужно. Интересно, испугался ли он. Испугался чертова вызова? Возможно. Или ему была нужна последняя, медленно движущаяся картина этого куска жизни до того, как что-то ее изменит? Была одна песня… Не вспоминается.

Когда он почувствовал, что пришло время, он поднялся и зашагал сквозь прохладу и сумерки к большому шестиугольному зданию с дверью на восток — к хогану, который не являлся настоящим хоганом.

К тому времени, когда он достиг окрестностей своего жилища, небо потемнело, а деревья загораживали весь свет, создавая будто бы вечер без звезд над возвышающимся строением из отштукатуренных снаружи бревен. Он побродил вокруг него несколько минут, прежде чем подойти с востока и взобраться на неотесанный настил, который окружал дом. Затем вошел и включил свет. У него было собственное энергоснабжение — на крыше и под землей.

Подойдя к очагу в центре, он настругал несколько лучин и развел огонь. Потом разделся, швырнув джинсы и красно-белую фланелевую рубаху в корзину вместе с остальной одеждой. Пройдя в высокий, но узкий закуток установил таймер на трехминутный СВЧ-душ. Вода в здешних местах не являлась тем, что можно с легкостью тратить. Выйдя из душевой, он натянул рубаху из оленьей кожи, штаны цвета хаки и пару мягких мокасин.

Включив записывающее известия устройство с дисплеем и настроив его на свои основные интересы, он прошел на небольшую, открытую кухню справа и приготовил ужин среди висящих связок чеснока, перца и лука.

Ел он, сидя в низком, обитом мехом кресле, а стены вокруг были увешаны коврами с Двух Серых Холмов и Ганадо вперемешку с фотографиями инопланетных пейзажей в рамках. На дальней стене висела полка с оружием; металлическая платформа метр на метр, огороженная блестящими вертикальными прутьями различной высоты, стояла рядом, а справа — большая консоль с дисплеем. Лампочка, извещающая о послании, по-прежнему мигала.

Закончив трапезу, он повертел в руках устройство на ремне и отложил его в сторону, прошел на кухню и достал пиво.