Снова Минутка! Опять Минутка!

– Провались ты к черту в пекло, мерзкая, гнусная гадина! – кричит Нагель и убегает. Он качается, словно пьяный, спотыкается, падает и снова поднимается на ноги, все кружится у него перед глазами, но он продолжает бежать, бежать по направлению к городу. Второй раз Минутка срывает его план. Господи, что же делать? Как все мелькает кругом. Что за странный гул стоит в городе. И Нагель снова падает на землю.

С усилием встает он на колени и в ужасе поводит головой из стороны в сторону. Слышишь, с моря кто-то зовет! Скоро пробьет полночь, а кольца все нет. И за ним ползет какая-то тварь, он слышит, как шуршит под ней земля, это пресмыкающееся с отвислым брюхом оставляет за собой мокрый след, – этакий омерзительный живой иероглиф с лапами, растущими на голове, и огромным желтым когтем на носу. Прочь, прочь! Снова доносится зов с моря, и Нагель с воплем затыкает уши, только чтобы не слышать его.

Он вскакивает на ноги. Еще не все пропало, есть еще последнее средство, надежный шестизарядный револьвер, лучшая в мире вещь! И Нагель плачет от радости, он бежит со всех ног и плачет, исполненный благодарности за то, что появилась новая надежда. Но вдруг он вспоминает, что сейчас ночь, что все лавки закрыты, и он не сможет купить револьвер. И, сраженный отчаянием, он падает как подкошенный лицом вниз, лбом оземь, но даже не вскрикивает.

В этот момент из дверей гостиницы выходит хозяин и еще несколько человек, чтобы узнать, что с ним.

Тут Нагель проснулся и в недоумении обвел глазами комнату. Значит, все это ему приснилось. Значит, в конце концов он все-таки заснул. Слава богу, все это только приснилось, он не вставал с кровати.

Несколько мгновений Нагель лежит неподвижно и думает. Он подносит руку к глазам: кольца нет. Он глядит на часы – полночь. Двенадцать часов ночи без нескольких минут. Быть может, беда миновала, быть может, он спасен! Но сердце его отчаянно колотится, и он дрожит с головы до ног. Быть может, быть может, пробьет двенадцать, и ничего не случится. Он еле удерживает часы в дрожащей руке. Он считает минуты… секунды…

Вдруг часы падают на пол, и он в ужасе вскакивает.

– Зовет! – шепчет он и, не мигая, смотрит в окно. Он торопливо натягивает на себя то, что попадается под руку, отворяет дверь и стремглав выбегает на улицу. Он боязливо озирается по сторонам, но никто как будто его не заметил. Со всех ног несется он к пристани, и шелковая спинка его жилета долго белеет в темноте. Вот он уже на набережной, он добегает до конца причала и прыгает в море.

Несколько пузырей появилось на поверхности воды.

На другой год, в апреле, поздно ночью Дагни и Марта вместе шли по городу. Они провели вечер в гостях и теперь возвращались домой. Было темно, да и лед кое-где еще не стаял, поэтому они шли очень медленно.

– Я все думаю о том, что сегодня говорили про Нагеля, – сказала Дагни. – Многое было для меня неожиданно.

– А я ничего не слыхала, – ответила Марта, – я как раз выходила из комнаты.

– Но одного никто из них не знает, – продолжала Дагни. – Нагель еще прошлым летом уверял меня, что Минутка плохо кончит. Не понимаю, как он уже тогда мог это знать. Он говорил об этом задолго, задолго до того, как ты рассказала мне, что Минутка сделал с тобой.

– Неужели он уже тогда говорил это?

– Да.

Они свернули на дорогу, ведущую к пасторской усадьбе. По обе стороны темнел молчаливый лес. Глухую тишину нарушало только постукиванье их каблучков по мерзлой, твердой земле.

Они долго шли, не говоря ни слова, потом Дагни сказала:

– Здесь он обычно гулял.

– Кто? – спросила Марта. – Как скользко! Возьми меня под руку.

– Нет, лучше ты меня.

И они молча пошли дальше, рука об руку, прижавшись друг к другу.