— Ваше величество! Не угодно ли вам на несколько минут пройти в помещение Главного пульта?

— Конечно, конечно. Мне будет интересно посмотреть, как управляется корабль.

Через минуту они входили в просторное помещение, где за пультом сидели два оператора. Они встали и приветствовали короля и капитана. Дмитрий подсел к своему маленькому компьютеру; он привез его с собой на корабль и подключил к электронной системе. Второй компьютер — такой же — оставался на «Русалке». За ним сейчас сидел Евгений и был готов выполнить приказы Дмитрия, а при надобности принимать и свои решения. У них был еще и третий компьютер, но тот находился в резерве и был спрятан в сейфе «Русалки».

Дмитрий вызвал на экран кают-компанию авианосца «Эйзенхауэр». Медведеподобный адмирал словно бы забыл обо всех злоключениях, недавно у них происходивших, был дерзок и нагл. Пропившимся голосом вещал:

— Я проучу зеленого мальчишку! Билл, поднимите в воздух истребитель, и пусть он прошьет из пулемета прилетевший к ним вертолет. Как доложил мне наш резидент, на нем пожаловал к русскому щенку важный королевский посланец.

— Сэр! Мы еще ничего не знаем об электронных средствах русского крейсера. Нам бы повременить…

— Вы для жены оставьте свои советы. Выполняйте приказ. Надеюсь, ваши летчики еще не разучились стрелять. Если же не достанете вертолет из пулемета, угостите его небольшой ракетой.

Джигарян поднял руку и сделал жест: идите. И Билл пошел, но на экране дублирующего пульта, установленного в каюте, появился Дмитрий. И раздался его голос:

— Адмирал! Вы забыли мое предупреждение. Я не привык повторять своих команд.

Джигарян и все офицеры авианосца вытянули шеи, напряглись. Голос русского парня был для них страшен. Они помнили, как он вертел над их головой их же собственную ракету. Но Джигарян заорал:

— Выполняйте команду, чёрт бы вас побрал!

И Билл вышел из каюты.

Самолет взлетел тотчас же. И едва он набрал высоту, как из него катапультировался летчик — над ним раскрылся парашют. Самолет же пошел свечкой вверх, но скоро оттуда стал камнем падать. У самой воды взорвался и скрылся в пучине.

— Адмирал! — раздался голос Дмитрия. — Я пощадил жизнь летчика, но в следующий раз буду строже.

И потом, помолчав, добавил:

— Вы человек умный, а до сих пор понять не можете: ваша техника поступила в мое распоряжение. Не советую и дальше испытывать мое терпение.

И Дмитрий «ушел» с экрана авианосца. Поднялся и в покорности склонил голову перед королем. А король, не спуская с него восхищенных глаз, проговорил:

— Ты, Дмитрий, могуч, как Аллах!

Они прошли в каюту.

Дмитрий продолжал свой рассказ. Впервые он не таился, не боялся собеседника; он обычно раньше в разговоре с представителями власти, — своей власти, российской, — петлял, напускал туману и никогда ничего не открывал им. Знал, что служат они чужому Богу, и тщательно от них прятал свои открытия. Здесь же, в далекой и, казалось бы, совершенно чужой земле, он слышал родное дыхание, видел в короле близкого человека, — и это потому, что оба наши народа имели одного врага, одну судьбу, родственный характер, гордый и свободолюбивый.

На Родине, у холодных берегов Невы, Дмитрий чувствовал себя неуютно, все время ждал удара в спину и думал только об одном: как бы побыстрее закончить строительство подводной лодки и уплыть на ней как можно дальше от своей матери-Родины, ставшей для него вдруг мачехой.

Обо всем этом он рассказывал королю Хасану. И видел, как все большим теплом загораются глаза Владыки, как он благодарен этому не очень-то складному, лишенному лоска и позы русскому парню.

— Вы знаете, о чем я теперь думаю: может быть, впервые вижу перед собой русского человека. Я, конечно, встречаюсь с дипломатами, политиками, — вот и недавно у меня были два ваших видных деятеля: председатель какой-то партии Гальюновский и лидер какого-то движения генерал Гусь. Я их принимаю, благодарен им за поддержку моей борьбы с американцами, вот только не слышу в них русской души, русского характера; того самого, о котором читаю в романах Толстого и Тургенева, Чехова и Достоевского. Такой характер я вижу у вас. Мне даже кажется, что вы сошли со страниц русских сказок, русских песен и романов. Когда я видел, как снимаете с неба вражеский самолет, я думал: вот таким, наверное, был Илья Муромец; когда я слушаю вашу беседу, я поражаюсь вашей открытости и смелости и думаю: такой у них, русских, характер. Такой, наверное, и главный герой их сказок Иванушка-дурачок.

— Такой, ваше величество, такой; это вы верно подметили. Мы все русские — дурачки; верим проходимцам и сажаем их за стол, отдаем последний кусок. Они, проходимцы, потому и власть у нас всю забрали, и все имущество, накопленное отцами, к себе пригребли. Мы — дети, и все как есть дурачки, мы даже женщин своих не умеем беречь.

Дмитрий смутился и замолчал: не наговорил ли он чего-нибудь лишнего? Но нет, король не хмурится, взгляд его карих широко открытых глаз становится еще теплее. И это поощряет Дмитрия ко все большим откровениям.

— У нас, ваше величество, где-то на севере народность есть такая: хозяин, оставляя на ночь гостя, жену свою ему предлагает. И в русском народе сейчас едва ли не так же все получается: мы своих женщин не защищаем, а с легкостью отдаем чужеземцам. Завидуем вам, видя, как вы женщин бережете. Ведь святость женщин — это святость рода, племени, — это нация!..

Король, слушая молодого человека, понимающе улыбался, а Дмитрий решил, что он окончательно запутался и не знает, что говорить. И замолчал. Чувствовал, как по щекам его гуляет румянец смущения, и оттого терялся еще более. Но король пришел ему на помощь. Он, морща лоб в глубокой думе, заговорил:

— Поражает меня сила вашего ума, вы смотрите в корень, говорите о главном, — видно, так же проницателен ваш ум и в мире техники. Вы, Митя, гений, и сами того не замечаете. И чтобы вас уберечь от всяких случайностей, я должен позаботиться о вашей безопасности. Надеюсь, вас не стеснит охрана. Я буду рад, если вы в моем Отечестве поживете долго. Считайте меня близким другом и отцом вашим. А?.. Я не слишком многого требую?..

Беседа их лилась все в том же роде, и они не замечали, как бегут минуты их счастливого общения.

Король улетал домой. Провожая его, Дмитрий показал направление вертолету, объяснил все летчику, сказал:

— Не беспокойтесь. Я пойду на пульт и приму меры. Пожимая Дмитрию руку, король с не свойственным ему приподнятым возбуждением проговорил:

— Отныне вы мой самый дорогой гость, вам будет обеспечена охрана во главе с двумя генералами. Один из них говорит по-русски и будет при вашей персоне моим представителем.

— Мне, право, неловко озадачивать вас, но я с благодарностью принимаю вашу заботу.

Они простились, и Дмитрий пошел, почти побежал к своему месту на пульте. Тут он увидел, что и адмирал Джигарян принимает меры. На взлетной площадке авианосца приготовлен ракетоносец-невидимка — очень дорогой самолет, гордость американского воздушного флота. Адмирал и три высших офицера эскадры сидят в кают-компании у включенного экрана. На главном пульте в готовности номер один прильнули к своим панелям четыре оператора: полный состав счетно-решающей команды.

Дмитрий негромким и мирным голосом сказал:

— Ребята! Вижу, вы затеваете недоброе. Я не хочу вам зла — покиньте помещение пульта. Я хозяин всей вашей электроники, и пора бы вам с этим смириться. Не побуждайте меня к крутым мерам, а своего толстого и глупого адмирала пошлите к чертям собачьим. Не то получите от меня удар.

И ребята дружно поднялись со своих мест, но тут на правой стене, где размещен большой экран, высветилась туша Джагаряна и раздался его хриплый пропитый голос:

— Сидеть! Я отдам вас под трибунал, и вы будете торчать в тюрьме до второго пришествия, матка…

Адмирал не договорил: все четверо операторов повалились на пол. Удар на этот раз был слабее прежних, и ребята быстро оклемались. Но к пульту не подходили.