Клай кивнул. Он понимал, но сдержал протесты, готовые сорваться с кончика языка. Они были бы уместны в прежнем мире, но не в этом. Он знал, почему директор предлагал то, что предлагал.

— Если Джордан заподозрит, что я покончил с собой, чтобы освободить его от священной обязанности, как он, с присущей мальчишкам восторженностью, себе это представляет, он тоже может наложить на себя руки. Или по меньшей мере впадет, как говорили взрослые в моем детстве, в черную тоску. В любом случае он будет глубоко скорбеть обо мне, но это допустимо. А вот убежденность в том, что я покончил жизнь самоубийством, не позволит ему покинуть Гейтен. Вы это понимаете?

— Да, — кивнул Клай, потом добавил: — Сэр, подождите еще один день. То, о чем вы думаете… может, без этого можно обойтись. Может, нам удастся выпутаться. — Он в это не верил, да и в любом случае Ардай собирался осуществить задуманное, эта решимость читалась в осунувшемся лице директора, плотно сжатых губах, блеске глаз. И попытался еще раз: — Подождите еще день. Может, никто и не придет.

— Вы слышали эти крики, — ответил директор. — Это была ярость. Они придут.

— Возможно, но…

Директор поднял трость, останавливая его.

— А если они придут, если они могут читать не только мысли друг друга, но и наши с вами, что они прочтут в ваших, если еще будет что читать?

Клай не ответил, лишь не сводил глаз с лица директора.

— Даже если они не могут читать мысли, что вы предлагаете? — продолжил директор. — Оставаться здесь, день за днем, неделю за неделей? До белых мух? Пока я не умру от старости? Мой отец прожил девяносто семь лет. А у вас жена и ребенок.

— С моей женой и ребенком или все в порядке, или нет. На этот счет я все для себя решил.

Он, конечно, солгал, и, возможно, Ардай понял это по лицу Клая, потому что улыбнулся.

— И вы верите, что ваш сын тоже все для себя решил, не зная, жив ли его отец, умер или сошел с ума? По прошествии одной недели?

— Это удар ниже пояса. — Голос Клая дрогнул.

— Правда? Я не знал, что у нас поединок. В любом случае рефери нет. Нет никого, кроме нас, петушков. — Директор коротко глянул на закрытую дверь, вновь перевел взгляд на Клая. — Уравнение очень простое. Вы не можете остаться, а я не могу уйти. И будет лучше, если Джордан уйдет с вами.

— По превращать вас в лошадь со сломанной ногой…

— Вот уж нет, — прервал его директор. — Лошади не практикуют эвтаназию в отличие от людей. — Дверь открылась, вошел Том, а директор практически без паузы продолжил: — А вы никогда не пробовали заняться иллюстрациями, Клай? Я про книги?

— Мой стиль слишком кричащий для большинства издательств. Впрочем, я сделал несколько обложек для маленьких издательств, которые специализируются на фэнтези, таких как «Грант» и «Юлалия». Иллюстрировал также марсианские романы Эдгара Райса Берроуза.

— Молодец! — воскликнул директор и энергично взмахнул тростью. Тут же потер солнечное сплетение и поморщился. — Чертова изжога! Извините, Том… заглянул на минутку поболтать, прежде чем улечься в постель.

— Пустяки. — Том проводил его взглядом. Когда стук трости об пол показал, что директор отошел достаточно далеко и его не услышит, повернулся к Клаю. — Ему нездоровится? Он такой бледный…

— Я думаю, все с ним в порядке. — Клай указал на лицо Тома. — Вроде бы ты собирался сбрить оставшуюся половину усов.

— Решил не делать этого в присутствии Алисы. Мне она нравится, но иногда бывает просто ужасной.

— Это всего лишь паранойя.

— Спасибо, Клай, за напоминание. Прошла всего неделя, а мне уже недостает моего психоаналитика.

— В сочетании с комплексом вины и манией величия. — Клай улегся на одну из двух узких кроватей, закинул руки за голову, уставился в потолок.

— Ты жалеешь, что мы не ушли отсюда, так? — спросил Том.

— Будь уверен, — отвечал он ровным, бесстрастным голосом.

— Все будет хорошо, Клай. Вот увидишь.

— Ты так говоришь, но у тебя комплекс вины и мания величия.

— Это правильно, — согласился Том, — но примерно каждые шесть недель они сменяются низкой самооценкой и менструацией эго[106] . Да и в любом случае…

— …уже слишком поздно, по крайней мере для этого дня, — закончил Клай.

— Совершенно верно.

Эти слова подвели черту. Том, впрочем, сказал что-то еще, но Клай уловил только: «Джордан думает…» — а потом вырубился.

Клай проснулся, крича, или поначалу решил, что кричит. Бросил дикий взгляд на вторую кровать, где Том сладко спал, положив что-то, возможно, кухонное полотенце, на глаза, и понял, что крик звучал только в его голове. Возможно, какая-то часть этого крика и сорвалась с губ, но недостаточно громкая, чтобы разбудить соседа по комнате.

О темноте речи быть не могло, откуда ей взяться во второй половине дня, но Том, перед тем как лечь спать, затянул занавески, поэтому в комнате царил сумрак. Какое-то время Клай не шевелился, лежал на спине с пересохшим, будто туда насыпали опилок, ртом и гулко бьющимся в груди сердцем, удары которого отдавались в ушах, словно приглушенные бегущие шаги. А в остальном дом накрыла тишина. Они, возможно, еще не сумели полностью перейти на ночной образ жизни, но прошлая ночь вымотала всех донельзя, и в этот момент никакого шевеления в Читэм-Лодж Клай не слышал. Снаружи пела какая-то птица, а где-то далеко (не в Гейтене, подумал Клай) продолжала выть какая-то упрямая сирена.

Ему когда-нибудь снился более жуткий кошмар? Может, один раз. Где-то через месяц после рождения Джонни Клаю приснилось, что он достал младенца из кроватки, чтобы перепеленать, и пухленькое маленькое тельце Джонни развалилось у него в руках, словно слепленное из глины. Тот сон он мог понять: боязнь отцовства, боязнь напортачить. И страх этот все еще жил в нем, что не укрылось от глаз директора Ардая. А как толковать этот кошмар?

Что бы он ни означал, Клай не хотел его забыть и знал по предыдущему опыту, чтобы этого не допустить, действовать нужно быстро.

В комнате стоял письменный стол, а в одном из карманов джинсов, которые Клай бросил у изножья кровати, лежала шариковая ручка. Он достал ручку, босиком пересек комнату, выдвинул средний ящик. Нашел то, что надеялся найти: маленькую стопку листов писчей бумаги с шапкой из двух строк на каждом: «ГЕЙТЕНСКАЯ АКАДЕМИЯ» и «Разум младой — светоч во тьме». Достал один и положил на стол. Тусклого света вполне хватало. Клай выдвинул наконечник стержня шариковой ручки и на мгновение замер, чтобы как можно яснее вспомнить сон.