— Это правильно! — воскликнул Джордан. Он улыбался. — Шляпы долой! Шляпы долой в честь директора. — Сам он был без головного убора, но снял воображаемую шляпу и подбросил в воздух, вновь заставив Клая испугаться за его психику. — А теперь стихотворение. Давайте, Том!

— Хорошо, — кивнул Том, — только ты должен стоять тихо. Выкажи уважение.

Джордан приложил палец к губам, показывая, что все понимает, и по рвущему сердце горю в глазах над поднятым пальцем Клай понял, что мальчик еще не лишился разума. Друга — да, но не разума.

Клай ждал, его интересовал выбор Тома. Он ожидал услышать что-нибудь из Фроста, может, даже из Шекспира (директор наверняка одобрил бы Шекспира, даже «Когда мы снова встретимся втроем»), а может, даже что-нибудь свое, небольшой экспромт от Тома Маккорта. Чего он никак не ожидал, так это размеренных строк молитвы, слетевшей с губ Тома.

— Не удерживай, Господи, щедрот Твоих от нас; милость Твоя и истина Твоя да охраняют нас непрестанно. Ибо окружили нас беды неисчислимые; постигли меня беззакония мои, так что видеть не могу: их более, нежели волос на головах наших; сердца наши оставили нас. Благоволи, Господи, избавить нас; Господи! Поспеши на помощь нам.

Алиса держалась за свою кроссовку и плакала у изножья могилы. Стояла с поникшей головой. Всхлипывала часто и тихо.

Том продолжал, протянув руку над свежей могилой ладонью вниз, со сжатыми пальцами:

— Да постыдятся и посрамятся все, ищущие погибели душам нашим! Да будут обращены назад и преданы посмеянию желающие нам зла. Да смятутся от посрамления своего говорящие нам: «Хорошо! Хорошо!» Вот лежит мертвый, прах земной…

— Я так сожалею, директор! — дрожащим голосом вскричал Джордан. — Я так сожалею, это неправильно, сэр! Я так сожалею, что вы умерли… — Его глаза закатились, и он рухнул на свежую могилу. Туман тут же распластал по нему жадные белые пальцы.

Клай поднял его, пощупал пульс на шее. Сильный и ровный.

— Просто лишился чувств. Что ты такое декламировал, Том?

Том покраснел, смутился.

— Довольно вольную адаптацию сорокового псалма[112] . Давайте отнесем мальчика в дом.

— Нет, — возразил Клай. — Если он не очень длинный, дочитай до конца.

— Да, пожалуйста, — присоединилась к Клаю Алиса. — Дочитай. Он прекрасен. Прямо-таки бальзам на рану.

Том вновь повернулся лицом к могиле. Возможно, брал себя в руки, а может, вспоминал, откуда нужно продолжить:

— Вот лежит мертвый, прах земной, а здесь стоим мы, живые, бедные и нищие. Господи, подумай о нас. Ты — помощь наша и избавитель наш; Боже мой, не замедли. Аминь.

— Аминь, — хором повторили Клай и Алиса.

— Давайте отнесем мальчика в дом, — повторил Том. — Тут чертовски холодно.

— Тебя этому научили святые Ханны из Первой церкви Христа-Искупителя Новой Англии?

— Да, — кивнул Том. — Я многие псалмы знаю наизусть, за это полагался дополнительный десерт. Еще меня научили просить милостыню на углах и за двадцать минут подсовывать листовки под дворники всех автомобилей на стоянке возле универмага «Сире» с проповедью «Миллион лет в аду» или «Ни одного глотка воды». Давайте уложим мальчика в постель. Готов спорить, завтра он будет спать до четырех пополудни, а проснется в куда лучшем состоянии.

— А что будет, если придет этот мужчина с порванной щекой и увидит, что мы еще здесь, хотя он велел нам уйти? — спросила Алиса.

Клай подумал, что это хороший вопрос, но не тот, над которым нужно долго размышлять. То ли Порватый даст им еще один день, то ли не даст. И когда Клай с Джорданом на руках вернулся в дом, он понял, что слишком устал, чтобы тревожиться из-за завтрашнего решения Порватого.

2

Где-то в четыре утра Алиса пожелала Клаю и Тому спокойной ночи и поплелась спать. Двое мужчин сидели на кухне, пили ледяной чай, много не разговаривали. Похоже, говорить было не о чем. Потом, где-то перед самым рассветом, до них долетел еще один из этих ужасных стонов, долетел издалека, с северо-востока, выкатившись из тумана. Стон этот завибрировал в воздухе, как крик призрака в старом фильме ужасов, потом начал таять, и тут же ему ответил куда более громкий стон, из Гейтена, куда Порватый увел свое новое, большое стадо.

Клай и Том вышли на парадное крыльцо, раскидывая барьер из оплавленных бумбоксов, чтобы добраться до лестницы. Ничего не смогли увидеть. Весь мир стал белым. Какое-то время постояли, потом вернулись в дом.

Ни стон смерти, ни ответ гейтенских мобилопсихов не разбудили ни Алису, ни Джордана. Том и Клай могли этому только порадоваться. Атлас дорог, мятый, с загнутыми углами, лежал на разделочном столике в кухне. Том пролистал его.

— Возможно, кричали в Хуксеттеили Санкуке. Это большие города на северо-востоке… большие для Нью-Хэмпшира. Интересно, скольких они убили. И как они это сделали.

Клай покачал головой.

— Надеюсь, что много. — Том сухо, невесело улыбнулся. — Надеюсь, не меньше, чем мы, и они медленно поджаривались. Я думаю об одной ресторанной сети, которая рекламировала жареных кур. Мы уходим завтра ночью?

— Если Порватый позволит нам пережить день, полагаю, нам придется уйти. Или ты так не думаешь?

— Не вижу выбора, — ответил Том, — но вот что я тебе скажу, Клай. У меня такое ощущение, что я — бычок, которого ведут вниз по наклонному жестяному желобу на бойню. И запах крови моих му-у-братьев буквально бьет в нос.

Клай ощущал то же самое, но оставался прежний вопрос: «Если этот групповой разум жаждал убийства, почему не сделать этого здесь?» Они могли убить их вчера днем, вместо того чтобы заваливать парадное крыльцо оплавленными бумбоксами и класть сверху любимую кроссовку Алисы.

Том зевнул.

— Хочу спать. Сможешь посидеть еще пару часов?

— Пожалуй, — ответил Клай. По правде говоря, сна не было ни в одном глазу. Тело, конечно, выбилось из сил, но мысли бежали и бежали. А если вдруг замедляли ход, он вспоминал звук, который издавала авторучка, когда он вынимал ее из глаза директора, тихий скрежет металла по кости. — А что?

— Потому что, если они решат убить нас сегодня, я сам о себе позабочусь. Сделаю все по-своему, их способ я уже видел. Ты согласен?