Дохлых мышей и кошек разотрут в порошок, а затем спрессуют – лучшего корма для кур и придумать нельзя.

– К курам, которым задавали такой корм, я даже не притронусь! – воскликнул Моццикони.

С тех пор как он поселился на берегу Тибра, ему ни разу не довелось отведать курятины. Правда, и раньше, на «Счастливом акведуке», он кур не ел. По теперь, когда стал бродягой, даже забыл, какие они из себя.

Вдруг Моццикони вспомнил о своих бутылках с посланиями.

– Они-то куда денутся?

«Наверно, будет цементный чан и для бутылок, стаканов и чашек. Что тогда станет с моими посланиями?!»

Моццикони живо представил себе цементный чан для старых газет, журналов и прочих типографских изданий. Там слова очищают, сушат, дезинфицируют, а затем смешивают все вместе.

– Не хочу, чтобы мои слова попали в очиститель!

Кто знает, что потом сделают со всеми этими дезинфицированными словами! Может, предприимчивые дельцы станут продавать их на вес. По столько-то лир за центнер слов. А может, их используют для сочинения всякой лжи?!

– Не трогайте моих слов!

Моццикони так огорчился, что решил отныне не отправлять своих посланий в бутылках. Ни одного!

В августе газетам обычно нечего писать, и они, известное дело, высасывают из пальца какую-нибудь сенсацию.

Моццикони знал об этой уловке журналистов. Но когда он прочел в газете, что внизу, вдоль берега, намерены соорудить автостраду, по которой машины будут лететь, словно птицы, он чуть не взвыл от огорчения.

– А я куда же денусь?!

Моццикони зажмурился и увидел, как по ленте асфальта несутся машины, обдавая его гарью. А он кашляет и задыхается от бензиновой вони.

– Выходит, они все-таки нашли нефть?

Газеты сообщали, что итальянские нефтепромышленники специально ее припрятали, чтобы потом продать подороже.

– Прохвосты! – Моццикони яростно сплюнул.

Те же газеты в августе объяснили, что и промышленники понесли убытки. Им надо помочь – построить автострады вдоль берега реки. Похоже, нефтепромышленники подкупили и судей, чтобы не угодить за решетку, и газетчиков, чтобы те писали только нужные им, нефтепромышленникам, вещи!

Моццикони снова открыл глаза и увидел, что стоит босой на песчаной тропке.

«Значит, к счастью, автостраду еще не начали строить, – подумал он. – Все равно грохот моторов, запах бензина и гари я чувствую уже заранее».

Моццикони зажал нос двумя пальцами и заткнул уши двумя камешками, чтобы не слышать грохота и не чувствовать запаха бензина. И поплелся к воде. Но идти, зажав нос и заткнув уши, было неудобно. Моццикони попробовал посильнее топнуть ногой. Иногда так удается отогнать самые неприятные мысли. На этот раз результат был иным – Моццикони лишь поранил ногу об осколок стекла.

Забыв о своей прежней клятве, Моццикони написал на клочке бумаги: «Черт бы вас всех побрал, вруны!», вложил бумагу в бутылку из черного стекла.

Размахнулся, бросил бутылку в реку и, прихрамывая, потащился по тропинке искать тень.

На Моццикони вечно сыпались гнилые помидоры, кульки с обглоданными костями и твердыми, как кирпич, хлебными корками. Поэтому Моццикони покинул тропинку у самого парапета и протоптал новую возле самой воды. Только и здесь нещадно палило солнце, а раскаленный песок жег ступни ног. Но это было еще не самое худшее. Хуже, что песок был весь в дырах. Это министры-мошенники и нефтепромышленники-воры прятали нажитые в незаконных операциях деньги, а заодно – и сами махинации, подлоги, обманы. Где легче и быстрее всего скрыть следы своих преступлений? В песке.

Моццикони надел башмаки – он не хотел даже прикасаться к этому грязному, в дырах песку.

– Прячьте ваши гнусные делишки в другом месте!

Однако те продолжали по ночам рыть ямки в песке, под самым носом у Моццикони.

С каждым днем его ненависть к этим спекулянтам, пройдохам и лжецам нарастала, как нарастает волна во время бури.

Он пытался громко ругать всех этих негодяев. Но до набережной его ругательства не долетали.

Тогда Моццикони решил написать на земле одно-единственное слово. И выразить в этом слове все свое презрение к этим людишкам. Да, но как сделать, чтобы это слово нельзя было ни стереть, ни замазать краской?!

Он долго думал и наконец придумал.

– Погляжу, как у них тогда вытянутся лица!

Первым делом он выкопал кусты дикой вишни и посадил их на песчаной косе, как раз напротив набережной Тибра. Посадил он вишню в строго определенном порядке – в виде большущих букв. Первые двадцать кустиков составили букву «Д», вторые – букву «Е», третьи – «Р», четвертые – «Ь», пятые – «М», шестые – «О». И получилось слово «Дерьмо».

Так Моццикони нашел новый способ передать людям свое послание.

На следующий день полицейский, проходя по набережной, остановился покурить, хотя это во время службы и запрещено. Полицейский, ясное дело, себе кое-какие поблажки делал. Себе, но не другим. Когда взгляд полицейского упал на песчаную косу, его чуть кондрашка не хватила.

– Какое оскорбление нашей столице! Какой позор!

Он погасил сигарету, сунул в карман окурок и пошел в казарму писать донесение начальнику. Офицер карабинеров немедленно отправился на набережную и своими глазами убедился, какое оскорбление нанесено древнему городу. И написал донесение генералу корпуса карабинеров. Генерал корпуса карабинеров также посетил набережную, прочел непечатное слово из шести букв и отправил донесение мэру Рима.

Мэр разгневался – он решил, что это грубая шутка старого вояки. Но на всякий случай послал на набережную личного секретаря. Личный секретарь мэра подошел к парапету, прочел гнусное ругательство и помчался назад во дворец. Он почтительно приблизился к мэру и шепнул ему на ухо:

– Ваше превосходительство, генерал не солгал. Я своими глазами видел это непотребное слово из шести букв.

Моццикони, спрятавшись в кустах, наблюдал, как к парапету беспрестанно подбегают карабинеры, инспекторы, высокопоставленные чиновники, и весело смеялся.

Каждое утро он из лейки поливал кусты дикой вишни, чтобы они скорее росли. А вместе с ними росло и слово из шести букв. Однажды к парапету подошли два тайных агента в черных плащах, прочли написанное и многозначительно переглянулись.

Вскоре весть о неприличном слове распространилась и среди туристов. Каждый день у парапета на набережной Тибра собиралась толпа римлян и туристов. Многие покалывали пальцами на огромные буквы из кустов дикой вишни. Одни громко смеялись, другие возмущались: «Так опорочить древнюю реку и прекрасную столицу во главе с мэром!»

Узнав об этих сборищах на набережной, мэр испугался, как бы новость не проникла в газеты. Он приказал послать на берег рабочих с топорами и лопатами – пусть сотрут с лица земли гнусную надпись.

– Но для этого придется вырубить кусты дикой вишни! – сказал мэру один из его помощников.

– Разумеется! – ответил мэр.

– Увы, это запрещено законом об охране природы, – сказал помощник. – Заросли дикой вишни на берегу находятся под охраной государства.

«Если газетчики узнают, что я, мэр города, нарушил закон об охране природы, они поднимут шум на всю Европу, – подумал мэр. – Тогда не избежать скандала».

– Что же будем делать? – спросил мэр.

– Остается лишь ждать, – ответил его помощник.

– А пока притворимся, будто ничего не произошло! – воскликнул мэр.

К этому способу он прибегал часто. Стоило кому-нибудь уличить мэра в очередной спекуляции, мошеннической сделке, он притворялся, будто ничего не произошло. А сам тем временем заключал новую незаконную сделку, покрупнее, чтобы заставить всех забыть о предыдущей. Все честные римляне ненавидели этого мошенника. А он радостно потирал руки. Но на этот раз не помог и старый, испытанный способ. Потому что честные римляне не злились, а хохотали. И это для мэра было страшнее всего.