Поэтому погибли все крупные города — там было много магов. Потому большая часть деревень сохранилась. Отсюда и происхождение могильников — отбивающиеся от озверевшей толпы маги не стеснялись в средствах.

Что произошло в Бергатте? Акт самозащиты? Или жестокая кара посмевшим взбунтоваться?

Нет, нужно копать ещё глубже. Каковы были причины войны? Что подвигло обычных людей на подобные зверства? Чем на самом деле занимались лорды и Император? Как удалось скрыть причины этой бойни? Все эти вопросы останутся без ответа, если он, Велион, Чёрный могильщик, не придёт в себя и даст волю эмоциям. Не сдержит захлёстывающее его безумие. Не переживёт эти физические и душевные муки.

Велион поднялся с одеяла. Его вело из стороны в сторону от опьянения и усталости. Впрочем, он и так с трудом контролировал своё тело. Время уже перевалило за полдень, выходит, какое-то время он всё-таки провёл в забытье.

Могильщик открыл рюкзак и вытащил все перчатки, которые нашёл в Импе. Их было семь, и одна из них принадлежала Элаги. Шесть он закопал рядом с храмом, седьмую отнёс подальше. Он долго сидел с сухими глазами, вглядываясь в черноту их кожи.

Возможно… если он снимет свои перчатки… он почувствует крупицу тепла Элаги. Но он не снимет перчатки.

Ножом могильщик вырыл небольшую ямку и положил в неё перчатку. У него не осталось ни слов, ни эмоций. Кажется, там, в Импе, он умер вместе с ней. Было бы лучше, если бы он умер…

Велион ушёл к реке. Он тщательно вымылся в ледяной воде, после выстирал свою одежду. Ни капли крови Элаги не должно остаться ни на нём, ни на его одежде. Стирая плащ, он увидел, как разрушенные мост окутывает зыбкая дымка, а потом недостающие блоки появляются в воздухе.

Он не заслуживал той ночи. Ни одной из тех эмоций, что он пережил рядом с Элаги. Того тепла, которым она поделилась с ним. Ни одной человеческой эмоции он не заслуживал и не заслужит никогда. Ни одна слеза горя не пробежит по его щеке.

Всё, что он должен делать — бродить по могильникам. Всё, чего он заслуживает — грязной обочины у дороги, ведущей в очередной могильник, один из которых и станет для него, наконец, последним.

Потому что он могильщик.

А могильщики — не люди.

Он вернулся в храм уже почти трезвым. Почти переборовшим безумие. Практически справившимся с отголосками боли погибших семьдесят два года назад людей.

В храме горел костёр. Невысокая худощавая фигура суетилась у костра, раскладывая вещи — одеяло, нож, кусок окорока. Котелок с водой уже висел над костром. Арбалет могильщица бросила небрежно, не рассчитывая им пользоваться.

Когда Элаги была одна, она не закрывала лицо капюшоном. Перчаток могильщица тоже не носила. Она выглядела по-другому, немного не так, как запомнил Велион. Более открытой и беззащитной. Но самое главное, находясь одна в десятках миль от ближайшей человеческой души, она не выглядела одинокой.

Наконец, закончив суету, она уселась на одеяло напротив костра, и огонь заплясал в её глазах. Выражение лица могильщицы было сосредоточенно, но если всмотреться, можно была различить в глазах то мечтательное выражение, то лёгкую тревогу, то скуку.

Велион стоял по другую сторону костра и смотрел на неё, смотрел, смотрел… Рука, облачённая в перчатку, непроизвольно тянулась к девушке, но, будто очнувшись, он отдёрнул её.

Нельзя вмешиваться в жизнь призраков прошлого.

Ещё горше будет развеять эту иллюзию.

Могильщица напряглась, будто что-то услышав. Её глаза расширились от удивления, губы шевельнулись. Взгляд быстро нашёл брошенный арбалет. Могильщица схватила оружие и, накинув капюшон, направила арбалет в сторону входа в храм.

Некоторое время она сидела неподвижно. А потом её губы зашевелились.

Велион развернулся. В проходе никого не было.

Никого.

А в эту секунду он мечтал о том, чтобы туда вошёл призрак черноволосого человека с угрюмым лицом. Чтобы с одежды этого призрака стекала вода, а его самого колотило от холода.

Это значило бы, что хотя бы его призрак на некоторое время почувствует себя живым.

Могильщик натянул мокрую одежду, взял рюкзак и пошёл прочь.

***

Жизнь Греста и раньше не стоила ломаной осьмушки гроша… Нет. Его жизнь не стоила даже выеденного яйца. Куска сгнившей верёвки. Корзины без дна.

Но сейчас он бы не дал за свою жизнь даже прошлогоднего снега.

Ограбив убитых жрецов Единого, он обогатился на полдюжины грошей. Жизнь начала казаться не такой уж и плохой — в конце концов, озверевший могильщик его не убил, и у него появились деньги на первое время. Возвращаться в Последний Причал он не стал — это вызвало бы слишком много вопросов. Но все дороги куда-то ведут, поэтому приободрившийся бывший воришка уверенно зашагал на север.

На следующий день, оголодавший и уставший, Грест добрался до большого посёлка, который назывался Глаз Окуня. Ну, не то чтобы посёлок, а скорее местность, на которой то тут, то там были раскиданы когда отдельные рыбацкие хижины, когда кучки по два-три двора, а когда и целые деревни в семь-восемь дворов. Таверна в таком месте, конечно же, нашлась, и бывший воришка решил устроиться там.

В таверне он заказал такой обед, что хватило бы на двух Грестов, намётанным глазом определил служанку, которая за деньги согласилась бы не только принести обед и выпивку, но и постоять раком в конюшне, и уломал хозяина таверны немного скостить плату за постой, пообещав помогать по хозяйству. Первым пунктом был обед, вторым — служанка, а вот батрачить на кухне беглец вовсе не собирался. Он хотел рвать когти отсюда после первой же ночёвки.

Но хорошее расположение духа, охватившее Греста после еды и горячей любви со служанкой, беспрестанно покряхтывающей и спрашивающей, долго ли он там, нужно было подкрепить выпивкой. А какая выпивка без азартных игр? В карты здесь никто не играл, а вот в кости резались все, у кого был с собой хоть один медяк.

К ночи Грест подул все свои деньги и задолжал местному рыбаку семь грошей, за что был немедленно выброшен из таверны. Рыбак оказался не промах и заставил долг отрабатывать, а двое его крепких сыновей и троица не менее крепких друзей своими ухмылками давали понять, что за долги здесь ломают кости ничуть не менее охотно, чем в столице.

Так Грест стал рыбаком. На лодке одного из сыновей Щуки он ходил за рыбой, процеживая сетями, должно быть, каждый фут Крейны. Холод и голод преследовали бывшего воришку всё время. Только ночами, греясь у костерка в хлеву, он осознавал, что такое сухие ноги, но назавтра он вновь забывал об этом. Единственное, к чему он привык, — рыбья вонь, он просто перестал её чувствовать. А вот омерзительная несолёная рыбья похлёбка с овсом подобного привыкания не вызывала, каждый раз комком вставая в горле.

— Отработаешь два месяца и вали куда хочешь, — говорил Щука, но Грест ему не верил.

Во-первых, он очень плохо работал. Беглец понимал это сам, но и сын Щуки напоминал ему об этом каждую минуту, неважно — ходили ли они по воде, проверяли сети или выгружали рыбу на берегу. Во-вторых, Грест прекрасно знал — люди вроде Щуки никогда не держат слова, и два месяца могут превратиться в годы. Он видел, как подобное происходило с должниками, шлюхами или просто людьми, не способными за себя постоять. «Нет, ты ещё не отработал. Это я решаю, когда ты отработаешь, а не ты. Сдохнуть хочешь, засранец? Забыл, что ты мне ещё должен?» — все эти фразы Грест слышал не раз.

Да и, если вдруг Щука окажется честнее, чем ожидал новоиспечённый рыбак, и его отпустят после двух месяцев работы, куда ему идти? «Не торопись. Да, ты уже мне не должен, но куда ты пойдёшь без гроша в кармане? Поработай ещё пару месяцев, а я тебе хорошо заплачу», — эти фразы он тоже слышал не раз, и они были ничуть не лучше предыдущих.

Грест потерял счёт дням. Его нос болел от беспрестанно текущих соплей, руки покрылись кровавыми мозолями от сетей, сутками он мучился от жестокого поноса, вызванного отвратительной похлёбкой.