Это его мама. Как она оказалась здесь, в шести милях от границы их владений?

Глупый вопрос. Её привела материнская любовь. Она прошла столько миль, чтобы спасти своего сына, вернуть его домой. Ей было плевать на опасность, которой она подвергалась. Мать пришла за своим ребёнком.

«Где была моя мать? — думал могильщик, глядя на пришелицу. — Где были мои родители? Быть может, меня точно так же похитили, как и его. А может, мои родители были мертвы, и поэтому я никому не был нужен. Я был одинок, меня некому было спасти, никто не мог прийти и забрать меня. И тогда меня забрал Халки. Но я… я… остался один…».

Могильщик поднялся с одеяла и, приблизившись к Крысёнышу, перерезал верёвки, которые держали его. Он не видел, как мать прижимает своего ребёнка к груди, только слышал их плач и бормотание.

— Мама… — шептал Крысёныш… нет, не Крысёныш, так его назвал Велион, на самом деле его зовут по-другому.

А кто дал имя ему, могильщику? Говорил ли он кому-то это слово — мама? Был ли кто-то готов вот так рискнуть своей жизнью ради него?

Неизвестно.

Да и какая разница? Результат уже известен — он могильщик, не человек, выродок. Он обречён всю жизнь скитаться в одиночестве, так и не познав настоящей, не мимолётной, любви, тепла, ласки… И порой ему это даже нравится. Но почему тогда так болит сердце?

Могильщик навзничь лёг на землю, слушая, как уходят крысолаки.

Валлая отправили в Айнс, выделив ему двух провожатых, полный кошель денег, запасного коня и парадный доспех, настолько расфуфыренный, что скорее подошёл бы или какой-нибудь боевой деве-девственнице из легенд, или мужеложцу. А ещё — письмо с пометкой “Вскрыть в Айнсе”. Настоятель с ним ехать отказался, сославшись на работу в столице, которой ещё невпроворот. Причём, сделал это так же в письме. То ли действительно был слишком занят, то ли знал про тот… случай… в Храме Безликого и Многоликого и просто не хотел видеть рубаку.

Провожатые, Скрит и Ульге, на поверку оказались бывалыми вояками — ходили на восток, к Лысым Горам, чтобы пощупать за мошну горцев пятнадцать лет назад, после участвовали со своим господином, небогатым помещиком, ещё в нескольких более мелких конфликтах. Когда помещик внезапно умер, за пару дней до этого проиграв всё своё имущество в кости, Олистер, будучи его сюзереном, пригласил оставшихся не у дел боевых слуг послужить себе. Обоим было крепко за тридцать, оба прекрасно понимали, кому, чем и за что обязаны в своей жизни, и потому оба отдали бы за Олистера свою жизнь, если бы это потребовалось: если бы не он, оба оказались бы в лучшем случае в наёмничьем отряде, в худшем — в банде, пусть в последнее время первое от второго не слишком-то отличалось. Да что уж там, не слишком-то отличалось во все времена.

Доспех даже при беглом осмотре оказался добротно выполненным клибанионом. Вот только все эти зеркальные пластины на животе, витиеватая инкрустация на ключицах и плечах да шлем с двумя белыми крыльями по бокам выглядели уж больно вычурно. Конечно, каждый благородный, да и не только благородный, пытается одеться на войну, как на парад, но Валлай, во-первых, никакой не благородный, во-вторых, никогда этим не болел. На кой хрен платить лишние деньги за украшения, если функционал отстаётся тем же? Ему как-то даже пришла мысль предложить Скриту и Ульге сбежать в Горлив, продать там доспех за полцены и жить, до конца дней купаясь в роскоши, но всё же он не стал озвучивать её даже в качестве шутки. Мало ли что.

Что до остальных даров то ли от Настоятеля, то ли от Олистера, то ли от Храма… Второй конь и кошель с монетами — это просто прекрасно, это всегда пригодится, даже брюзжать не хочется, а ему что-то хочется брюзжать, как старому деду, уж слишком часто в последнее время. Но вот письмо его немного смущало, тут можно поворчать про себя сколько влезет. И причина, скорее, в том, что рубака уж слишком раскис и соскучился по работе, пока торчал в Ариланте. Или, быть может, ему просто разонравился этот контракт. Уж слишком затянулся. Да и наниматели ведут себя так, словно он у них в кармане до самого конца жизни. А ведь он уходил из отряда Гриза из-за схожих причин.

Но Гриз отпустил его на все четыре стороны по дружбе, а из этого дела, кажется, Валлай не выпутается ещё долго. Возможно, годы. Или уйдёт вперёд ногами, чего тоже нельзя исключать. И это для наёмного убийцы было нормально. А сейчас казалось даже более, чем просто нормальным исходом. Потому что этих недель в столице хватило, чтобы думать об уходе на покой и мирной старости в кругу семьи, как о худшем кошмаре, который никогда не должен с ним произойти.

Казалось бы, Валлай просидел в Новом Бергатте всю зиму, но тогда ему не казалось, будто он заперт в клетке, а в Ариланте — ещё как. Возможно, дело в той жуткой эпидемии и чувстве собственной нужности? Или как раз в этом контракте, которому конца и края не видно?

Или он опять просто брюзжит про себя, чувствуя приближающуюся старость?

Поэтому, пораскинув мозгами и наворчавшись вдоволь, рубака решил ни в чём не отказывать себе всю дорогу до Айнса, а если он ни в чём не отказывал себе, значит, и своим спутникам. И это более чем всех устраивало. Первую неделю пути они ели в три горла, пили до упаду и никуда не торопились, а кошель только-только начал истончаться.

Впрочем, была в этом расточительстве и ещё одна причина. Валлай ненавязчиво пытался выпытать из пьяных спутников цели их поездки, не знают ли они что-то о Настоятеле, его матери, жрецах Единого или могильщиках. Но то ли они знали столько же, сколько и он, а то и меньше, то ли оказались настолько крепкими орешками, что держали языки за зубами даже в состоянии, в котором едва контролировали свои мочевые пузыри и желудки.

В конце концов, на восьмой вечер пути, Валлай спросил напрямую.

Скрит, как раз пьющий пиво, фыркнул прямо в кружку.

— А я-то думаю, что за разговоры про Единого, могильщиков и ещё какую-то потустороннюю хрень? — сказал он, ставя кружку на стол и утирая мокрые усы. — Башка у меня не то чтобы уж слишком хорошо варит, но на то, что ты пытаешься что-то разузнать, у меня тяму хватило. Так вот, слушай. Раз уж ты, человек, которого нам приказали сопроводить в указанное место в целости и сохранности, ничего не знаешь, откуда нам-то знать?

— Угу, — промычал Ульге, пьяно глядя исподлобья на Валлая.

— Нам сказано, — продолжал Скрит, — довезти тебя до места и встретиться там с кем-то. Это всё, что я знаю.

— Угу.

— И не знаешь, с кем? — спросил рубака.

— Ни хрена не знаю. А раз… — боевой слуга Олистера сделал паузу, чтобы глотнуть пива, — а раз я ни хрена не знаю, он ни хрена не знает…

— Угу, — кивнул Ульге.

— … и ты ни хрена не знаешь, значит, приедем на место и там будем разбираться.

— Угу.

— Но я думаю, — добавил Скрит, помолчав пару секунд, — мы едем убивать кого-то. Потому что я в жизни больше ничего не делал. Ну, разве только пил, ел, спал и баб трахал. Но моё второе, третье, четвёртое и пятое занятия следуют только за первым. Не будет первого, не будет остальных. Поэтому я так считаю.

— Угу, — с какой-то многозначительной гордостью согласился Ульге.

— А раз нам приказал Олистер, а его попросили жрецы Единого, значит, наш господин на это согласен, а он мужик толковый и богобоязненный, и жрецам это позарез надо, если они обратились к нему, а это уже значит, что дело, очевидно, богоугодное. Поэтому я вообще не переживаю, куда и зачем нас отправили. Выпустить кому-нибудь кишки за своего господина и богов куда как лучше, чем просто так выпустить кому-нибудь кишки, я прав?

— Угу.

Валлай слабо усмехнулся и кивнул в ответ.

— Кажется, у меня всё-таки больше информации, чем у вас, — сказал он. — По крайней мере, если мы действительно идём кого-то убивать, я знаю, кого.

— И кого же?

— Могильщиков.

Скрит хохотнул.

— А вот за это я бы взялся даже без приказа господина. За это и выпьем. — Он поднял кружку и рявкнул: — Смерть могильщикам!