Мама села за стол и уронила голову на руки.

— Тимоти, я хочу помолиться. Сядь рядом и помолись со мной. — Она взяла меня за руку и усадила на скамью. Я склонил голову. — Господи, — сказала она, — пожалуйста, пусть эта война прекратится. Чем мы заслужили такое наказание? Почему она так затянулась? Господи, в чем мы перед Тобой провинились, что заслужили такое зло?

Она замолчала, потом встала и начала нарезать лук в горшок, в котором тушила мясо с овощами на ужин.

Через час мы снова услышали громкие звуки. Я посмотрел на маму. Раненый, сидевший у камина, открыл глаза.

— Они возвращаются, — сказал он.

— Может быть, это ополчение, — сказал я.

Но мое сердце забилось сильнее — я знал, что это те, кого я так надеялся увидеть. Я выбежал во двор. Почти стемнело, дождь хлестал по моему лицу. Я посмотрел на Фэрфилдскую дорогу. В такую погоду тяжело было что-то увидеть, но мне удалось разглядеть скачущих людей. Я прижался к стене дома и смотрел, как они приближаются. Через какое-то время мне удалось различить фигуры всадников на лошадях. Это не были красные мундиры. Я бросился назад в таверну.

— Это континенталы! — закричал я.

— Слава Богу! — воскликнул раненый.

Мы с мамой подошли к окну. Отряд прошел мимо, нарушил строй и начал рассредоточиваться по городу. Дверь таверны с шумом распахнулась, и вошли несколько мужчин. Впереди шел генерал, на нем были длинная голубая шинель и треуголка с перьями. Ничего нам не сказав, он просто сел за стол. Помощники окружили его.

— Ром для генерала Вустера, мальчик! — приказал один из его помощников. Потом он посмотрел на маму. — Вы — хозяйка таверны, мэм?

— Да, сэр.

— Мы хотим пообедать.

Значит, подумал я, тушеное мясо с овощами, которым мы собирались поужинать, достанется им, но мне было наплевать. Генерал Дэвид Вустер был главой милиции Коннектикута. Мне никогда не доводилось видеть генерала так близко. Его вид меня разочаровал, в нем не было ничего выдающегося — передо мной сидел обычный уставший пожилой человек, взволнованный и нахмурившийся. Пока я смотрел на него во все глаза, он зевнул и потер глаза.

— Тимоти, — прикрикнула на меня мама, — принеси джентльменам обед.

Неожиданно раненый с трудом поднялся на ноги и поприветствовал их.

— Кто вы? — спросил генерал Вустер.

— Рядовой, сэр. Днем я получил пулю от британцев.

— Так, значит, они уже здесь побывали?

— Да, сэр. Около восьми часов назад, они ушли в Денбери.

Генерал Вустер закрыл глаза рукой.

— Восемь часов, — сказал он тихо, — проклятье! — Он убрал руку от глаз. — Садитесь, сэр. Скажите, пытался ли кто-то их остановить?

— Нет, сэр. По крайней мере, я не видел, сэр.

Я шагнул вперед:

— Сэр, ополчение стреляло по ним из дома, около дороги. Красные мундиры убили их всех и сожгли дом Старра. — Я вспомнил, как голова Неда упала с плеч.

— Сколько человек было в доме, сынок?

— Не знаю, сэр. Может быть, пятеро или шестеро.

Неожиданно дверь снова распахнулась. На пороге стоял, окидывая комнату взглядом, еще один офицер Континентальной армии. Он вошел вместе со своими помощниками и направился прямо к генералу Вустеру. Я увидел нашивки у него на плечах. Это тоже был генерал. Генерал Вустер встал.

— Бен, — сказал он, — как я рад тебя видеть! Мальчик, кружку рома генералу Арнольду!

Значит, это был генерал Арнольд — здесь в Реддинге! Я принес ром, воду и несколько кусков хлеба, и мы выскребли горшок до дна, чтобы накормить генералов и их помощников. За едой они разговаривали, а я стоял у них за спинами и прислуживал, внимательно прислушиваясь ко всему, что они говорили. Они разговаривали о маршрутах, о приказах, о передвижении войск и о других вещах, связанных с войной, которых я не понимал. Несколько раз они упоминали Вильяма Хирона и тепло о нем отзывались. Я подумал, что это странно, но меня это не сильно волновало, потому что я думал только о том, что сейчас Сэм, может быть, где-то здесь, в Реддинге. Но я не знал, как его найти. Конечно, он не знал, что отца забрали, и меня беспокоило, что, возможно, он боится вернуться домой.

Впрочем, он, может быть, больше не служил у генерала Арнольда, а был где-то в сотнях миль от Реддинга. Я знал, что глупо надеяться, что сейчас я, возможно, увижу Сэма, но ничего не мог с собой поделать и через какое-то время сказал:

— Мама, я пойду посмотрю, как там скотина?

— Хорошо, — сказала она, — но не задерживайся, мне может понадобиться твоя помощь.

Я прошел через кухню на скотный двор, а оттуда — на улицу. Стемнело, моросил дождь, капли текли по моему лицу. Перед церковью через дорогу стояли солдаты и курили трубки. Я подошел к ним, солдат перегородил мне дорогу.

— Я ищу Сэма Микера, — сказал я. — Он здесь?

— Ты кто?

— Я его брат, — ответил я.

— Ты должен получить разрешение у офицера.

Мое сердце подпрыгнуло.

— Сэм здесь?

— Пойди поищи офицера, — сказал он.

К нам подошел другой солдат.

— Зачем поднимать так много шума из-за пустяков? — сказал он. — Пропусти его.

— Это страна тори, я никому из них не доверяю.

— Да ладно, мальчик не лжет. Я знаю, Сэм из этих мест.

— Тогда найди его и приведи сюда, — сказал первый солдат. — Я не собираюсь в этом участвовать.

— Подожди здесь, — сказал мне другой, — я постараюсь найти Сэма.

Он вошел в церковь, оставив дверь открытой. Я увидел солдат, пытавшихся заснуть, — растянувшихся на церковных скамьях, лежавших в проходах между рядами. Некоторые из них пили из фляг или жевали черствые ломти хлеба. Тем, кто хотел курить, приходилось выходить на улицу, потому что в церкви курить было нельзя. Они выглядели неряшливо — некоторые были в грязных и рваных мундирах, а у кого-то мундиров вообще не было.

Я видел, как солдат пробирается через толпу и осматривается. Наконец он наклонился и тронул кого-то за плечо. Это был Сэм, он встал и пошел по проходу ко мне. Он повзрослел и выглядел усталым, его мундир тоже превратился в лохмотья, и он давно не брился. Сэм подошел к двери. Какое-то время мы просто смотрели друг на друга. Потом мы обнялись.

— Тимми, — сказал он, а я не мог говорить. Я был так счастлив, что он здесь, что я могу его обнять… Слезы полились у меня из глаз. Он тоже заплакал. Мы стояли у дверей церкви, обнимали друг друга и плакали. Через несколько минут нам стало стыдно плакать на глазах у солдат, и мы разжали объятия.

— Я хотел повидаться с тобой, — сказал он, — но подумал, что, наверное, вы все меня ненавидите.

— Ненавидим тебя?

— Я думал, наверное…

— Сэм, отец…

— Я знаю, — ответил он, — поэтому я подумал, что, наверное, вы не захотите меня видеть. Я не знал, что мне делать.

— А как ты узнал про отца? — спросил я.

— Интенданты узнали, что я понимаю толк в торговле скотом. Поэтому меня часто посылали закупать коров. Во время одной из поездок я встретил человека из Салема, который рассказал, что случилось с отцом. Я думаю, он узнал это от Платтов. — Сэм положил руку мне на плечо. — Как мама?

— Она не сердится на тебя. Никто из нас не сердится.

— Пойдем домой, — сказал он. — Я уже два года там не был. Кто в таверне?

— Генералы.

— Тогда мне придется побыть в коровнике. Мне нельзя оставлять отряд. Подожди здесь, я скажу кому-нибудь, куда иду, если вдруг меня будут искать.

Он вошел в церковь. Через минуту он вернулся, и мы пошли по дороге под дождем.

В коровнике я зажег фонарь.

— Ты изменился, Тим.

— Я повзрослел.

— Я вижу. Вам с матерью, наверное, приходится нелегко?

— Нам приходится работать даже по воскресеньям, — ответил я. — Сэм, что они сделали с отцом?

Он вдохнул:

— Не знаю. Наверное, посадили его в тюрьму.

— Но за что? Он же ничего не сделал! Он даже не был тори, просто он был против войны!

— Он продавал скот британцам.

— Нет, не продавал! Он продавал скот мистеру Богардусу. Отцу было все равно, кто покупает скот.