Полчаса спустя в таверну пришла Бетси Рид. Ее волосы растрепались, выглядела она испуганной.

— Что случилось с Сэмом? Говорят, его за что-то арестовали!

— За кражу наших собственных коров, — сказал я.

— Сэм этого не делал! — Она разозлилась.

— А я и не говорил, что он это сделал. — Я рассказал ей, как все произошло. — Мама очень волнуется. Я никогда раньше не видел ее в таком подавленном состоянии, даже когда мы узнали о смерти отца. Она стойко держалась, когда мы узнали, что он умер, но сейчас ей едва хватает сил.

Бетси села за стол и уронила голову на руки.

— Как же нам помочь Сэму?

— Не знаю, мама пытается выяснить.

— А если они решат, что он виновен, его повесят?

— Не знаю, — ответил я. — Наверное, они просто посадят его в тюрьму.

— Пускай сажают, — сказала Бетси, — там он хотя бы будет в безопасности и больше не навлечет на свою голову неприятностей.

Я ничего не сказал, только подумал про отца и Джерри Сэнфорда.

— А твой отец не может ничего сделать?

— Не знаю, — ответила она. — Я с ним поговорю.

Я обрадовался, когда она ушла. Не хотелось даже задумываться о том, что может произойти с Сэмом. Кроме того, мне было чем заняться. Я решил сейчас же зарезать и разделать коров, и надо было прикинуть, как развесить мясо в коровнике. Мы раньше никогда не резали восемь голов сразу, и я не знал, хватит ли места для этого.

В таверну все время заходили люди: офицеры, которые хотели поесть, солдаты, хотевшие согреться, обычные покупатели. Некоторые заходили, просто чтобы узнать, что случилось с Сэмом. Слухи разносились быстро, и люди захотели узнать, что произошло на самом деле. Мистер Бич, мистер Хирон и капитан Беттс тоже зашли.

Я ожидал, что мама вернется в полдень, но она не вернулась, а во второй половине дня я уже начал волноваться. Каждые пять минут я выглядывал в окно, но ее все не было. Я начал готовить обед — тушеное мясо с овощами, — собственно, это было единственное блюдо, которое мы подавали посетителям. С наступлением сумерек мама наконец вернулась. Измученная, она упала в кресло у камина. Я подал ей кружку с ромом, чтобы она согрелась, и только собирался расспросить, удалось ли ей поговорить с генералом Путманом, как в таверну вошли офицеры, и мы пошли накрывать на стол. Только час спустя, когда офицеры уже наелись и пили ром, мы вышли на кухню, и ей наконец удалось мне все рассказать.

Маме пришлось полдня прождать генерала. Его помощники все время пытались от нее избавиться, они говорили маме, что генерал занят, и гнали ее домой, но она не сдавалась, и наконец ее пустили к нему. Генерал был краток, ему не хотелось терять время. Она рассказала ему, что произошло, а он просто развел руками.

— Понимаешь, Тим, солдаты, которые привели Сэма, поклялись, что это он украл коров, — мама говорила медленно, ее голос был уставшим и звучал безнадежно, — Сэм не должен был здесь находиться, ему следовало быть при полковнике Парсонсе.

— Но ведь полковник Парсонс сам разрешил Сэму приходить к нам, когда он захочет.

— Это не имеет значения, он не должен был приходить сюда. Считается, что Сэм оставил свой пост. Почему они должны верить Сэму, а не другим солдатам? Почему они должны верить мне? Я его мать и, конечно, могу солгать, чтобы спасти ему жизнь. — Мама замолчала. — Пойди посмотри, не нужно ли чего офицерам. И принеси мне еще рома, я замерзла.

Нам не разрешили увидеться с Сэмом, но через несколько дней в таверну, чтобы поговорить с мамой, зашел полковник Рид. Он выглядел озабоченным.

— Я был в лагере, — сказал он, — и говорил с офицерами. Боюсь, у Сэма дела плохи.

— Не хотите рома, полковник? — спросила мама. Ее голос прозвучал неожиданно резко. — Я тоже выпью. — И, не дожидаясь его ответа, принесла ром и налила две кружки.

— Спасибо. — Полковник Рид взял кружку.

— Почему у Сэма дела плохи? — спросил я.

Полковник выпил рома.

— Дело в том, что солдаты, якобы поймавшие Сэма за воровством, до смерти боялись, что генерал Путман решит их повесить, чтобы преподать урок другим. Поэтому они готовы рассказывать про Сэма любые небылицы, чтобы самим выйти сухими из воды. Если бы на Сэма наговорил только один человек, возможно, все было бы иначе, но их двое, и если они расскажут одну и ту же историю, то их показания могут прозвучать убедительно. — Он покачал головой. — Кроме того, Сэм из семьи тори.

— Но мы ведь не тори! — воскликнул я. — Отец не был тори, и мы тоже не тори!

— Не думаю, что генерал Путман с тобой бы согласился.

— Но разве не будет суда, сэр?

— Будет, — сказал полковник Рид. — Обычный трибунал с председательствующим судьей и офицерами, выступающими в роли присяжных. Но присяжные примут такое решение, которое, как им кажется, устроит генерала Путмана. А если они решат, что Путману хочется провести показательное наказание, то они повесят Сэма. Они готовы ходить на задних лапах только для того, чтобы удовлетворить генерала, и правда им не важна.

— Что же мы можем сделать?

— Помолиться, — сказал полковник Рид. — Суда ожидают и другие задержанные: мясник Эдвард Джонс из Риджфилда, которого поймали, когда он шпионил на британцев, мужчина, укравший башмаки, и, кажется, дезертир. Так что пока есть надежда, что присяжным вполне хватит крови этих ребят и они отпустят Сэма. Он хороший солдат и не раз отличался в бою, я думаю, это должно помочь.

Суд назначили на шестое февраля — через три недели. Нам оставалось только ждать. Я не знал, что и думать. Я не понимал, как вообще можно признать Сэма виновным — он три года сражался на их стороне, он рисковал своей жизнью, как же теперь они могли наказать его за то, что он не делал? Это была просто какая-то бессмыслица.

Два или три раза я ходил в лагерь, чтобы повидаться с Сэмом, но меня к нему не пускали. Они заперли его в одной из лачуг, потому что настоящей тюрьмы у них не было, но не говорили, в какой именно, боясь, что я передам ему оружие, или помогу бежать, или еще что-нибудь сделаю. После того как я побывал там несколько раз, они начали узнавать меня и перестали пускать в лагерь. Я решил проникнуть туда ночью. Солдаты срубили большинство деревьев вокруг лагеря, но на крутом обрывистом холме, с которого можно было спуститься в лагерь, оставались валуны, и я рассчитывал пройти, прячась за ними. Правда, я так и не сумел узнать, где они заперли Сэма, и поэтому решил подождать со своей вылазкой.

Появилась и еще одна проблема: меня все сильнее беспокоила мама. Она никогда не пила много — только иногда, когда замерзала или простужалась, выпивала кружку рома. Но теперь она пила каждый день. Я не хочу сказать, что она все время пила. Вовсе нет, но я часто заставал ее, одиноко стоявшей с кружкой рома в руках.

Наконец наступило шестое февраля. Утром к нам зашел полковник Рид.

— Я иду в лагерь, — сказал он, — и вечером расскажу все, что узнаю.

Весь день я нервничал так сильно, что кусок в горло не лез, я даже сидеть не мог. Ходил взад-вперед и радовался, когда люди приходили поесть или выпить, потому что дела меня отвлекали. Днем к нам зашли два офицера и заказали горячего рома, чтобы согреться. Один из них спросил у другого:

— Ты когда-нибудь ходил на заседания трибунала?

— Нет, — ответил другой, — зачем зря терять время! Все равно генерал Путман их всех вздернет.

Я вздрогнул, но ничего не сказал.

Уже стемнело, когда к нам зашел полковник Рид. Он выглядел мрачно. Ему не надо было ничего говорить, я и так все понял.

— Где твоя мама?

— На кухне.

Я позвал маму, она вошла и застыла в дверях.

— Миссис Микер, у меня плохие новости. Они решили казнить Сэма.

Она жалко улыбнулась:

— Уже три недели, как для меня это не новость, полковник.

Рид рассказал, что произошло в суде. Мужчину, укравшего башмаки, приговорили к ста ударам плетью, дезертира тоже к ста ударам. Мясника решили повесить, а Сэма Микера, укравшего коров, — расстрелять. Казнь назначили на 16 февраля. А за неделю до этого в воскресенье должна была состояться церковная служба, чтобы люди могли помолиться за спасение душ приговоренных.