У прилавка несколько человек говорят громкими голосами, смеются. Маленькие блюда шустро появляются из миниатюрной кухоньки, где Хирано творит чудеса. В темном углу сидит девушка в оранжевом платье, у нее на глазах темные очки в оранжевой оправе. Она курит, и в розовой пепельнице на малюсеньком столике лежат несколько окурков сигарет с отпечатками губной помады оранжевого цвета. Я замечаю ее молниеносный взгляд, адресованный Юки. Онь — из тех, что недопустимы, запрещенный взгляд. Что это значит?

Юки представляет меня Хирано. Тот улыбается, и его глаза превращаются в полумесяцы. Он отвешивает глубокий поклон, и не успеваем мы присесть к прилавку, как там уже стоят выпивка и множество маленьких тарелочек прямоугольной, округлой, квадратной, ромбовидной и треугольной формы с разнообразными, неизвестными мне закусками.

И тогда, во время моего первого посещения «Мурасаки», и позже Хирано рассказывает мне про Голден Гай:

— Пройдитесь по Голден Гай и позаглядывайте в здешние халупы. Там вы обнаружите людей из кинематографа, писателей, простых людей, газетчиков и людей из якудза…

— В этой путанице переулков шириной в три-четыре шага вы найдете около сотни маленьких забегаловок — номия, в которых едят и выпивают около десяти человек. Каждое из этих мест содержится человеком очень необычным…

— Влиятельные в Токио семьи якудза делят власть в районах Синдзюку-ни-чомэ и Кабуки-чо, что по соседству с Голден Гай. Якудза заглядывают сюда, в эти маленькие забегаловки, чтобы выпить и отдохнуть. Тень их присутствия очень заметна, однако здесь они пока не верховодят. Настали тяжелые времена, и мы не знаем, как будет дальше, но пока здесь нейтральная территория. Тяжело властвовать над одержимыми, каковыми являются хозяева забегаловок на Голден Гай. Но даже якудза здесь могут расслабиться…

— После войны здесь был черный рынок и крутилось очень много людей из якудза и американских военных. Они сотрудничали. Здесь, в этом самом переулке, я видел, как американские офицеры раздают оружие боссам из якудза, чтобы те проучили банды китайцев и корейцев, жаждущих отомстить японцам. В те времена было тяжело, люди питались кореньями. Якудза тогда очень разрослась и превратилась в сильную армию. Может быть, Голден Гай и появился здесь из-за близости к обломкам тех довоенных забегаловок, руинам замечательной древней культуры. Ах! Вы бы это видели! Были там и художники, и рассказчики, и якудза былых времен. Люди, воспевающие изначальные ценности якудза, ведущие дискуссии о политике и литературе. Люди из тех, что мочатся на правительство. Здесь собирались сутенеры, проститутки и мелкие предприниматели, очумевшие после великой войны. Они и начали здесь «Мидзу сёбай».

Потом проститутки исчезли, и появились мама-сан, женщины и любовницы членов якудза, а также разнообразные типы из преступного мира. И я, то есть мы, мы построили здесь небольшой мирок, состоящий из двухсот забегаловок, каждая из которых — это отдельный мир. Сегодня нас всего сто, и с каждым днем становится все меньше.

Затем появились интеллектуалы, люди искусства, газетчики и так далее. Они приходят сюда в предвкушении встреч с темным и эротичным миром якудза. Поверьте мне, я ведь вижу, как они возбуждаются при виде татуированной руки или когда им удается побыть в окружении аники¹⁵ среднего ранга. Как в кино. Здесь перебывал весь национальный пантеон Японии: писатели, кинорежиссеры, музейные хранители, стареющие коммунисты, революционеры шестидесятых, журналисты из эротических и спортивных еженедельников. И якудза. В каждом из этих мест вы найдете выцветшие снимки на шелушащихся стенах. Снимки, пропитанные соками жизни.

Сюда приходят те, кто хочет поговорить о политике, о конце света, об одиночестве, о предсказаниях будущего, о мечтах и их крушениях, об экономике, о Мэрилин Монро, о Паваротти, о войнах якудза, о том, кто попался и кто упал, о Тамасабуро¹⁶, о кабуки, о рынке акций и т. д. и т. п. Но в основном сюда приходят те, кто когда-то взлетел и разбился, и от кого ничего не осталось.

Якудза вертятся среди журналистов. Те же, в погоне за сплетнями, угощают якудза выпивкой в надежде выудить из них новости: кто с кем воюет и за какие территории, кого задержали, кого арестовали, кто признался, кого убили, как обстоят дела с тайваньской и китайской мафией, чья дочка за кого выходит замуж и т. п.

И еще здесь есть отличный джаз, опера и отменная еда.

На протяжении всей ночи в «Мурасаки» появляются разные типажи: в костюмах, жакетах, майках и джинсах, в черных туфлях, в сандалиях, в белых туфлях, девушка в оранжевых туфлях. Они обмениваются быстрыми взглядами.

И вдруг заходит один, который отличается от остальных. Высокий, в шелковой рубашке с длинными рукавами, из числа тех, что носят гоняющие на мотоциклах подростки. На рубашке — герои японских комиксов. Этот человек в темных очках держится заносчиво, но в то же время покорно. Взгляды окружающих направлены на него. Все слегка склоняют головы, словно кланяясь и приветствуя его. Но как понимать их реакцию? Все, кроме Хирано, выглядят немного напряженными. Юки, как я замечаю, очень уважительно относится к этому человеку. До того как незнакомец садится, Юки успевает прошептать: «Это один из них, семьи Симада-кай, моей семьи».

Что значит «его семьи»? А тот здоровяк, что стоял внизу, у входа. Кто он такой?

Человек присаживается рядом с нами, других мест нет. Кивает мне. Я отвечаю кивком. Он колеблется, смущен. Юки представляет меня. Человек успокаивается, когда узнает, что я говорю на японском. Когда незнакомец узнает, что я из Израиля, то издает звуки «Тра-та-та-та-та», изображает стрельбу из автомата и смеется. Израиль — это как якудза, говорит он.

Он представляется: «Фудзита, зови меня Фудзитой. А ты? Якобу? Странное имя». И тогда он говорит:

— Заботься о Юки, и он будет оберегать тебя. Я его аники. Старший брат, понимаешь? Он мой младший брат, а я младший брат его брата, Мураты Ёсинори, он — босс на севере, на Хоккайдо. Не понимаешь? Юки — это настоящий брат босса Мураты. А я — младший брат, но только в якудза. И, поверь мне, это больше, чем брат по крови. Я младший брат Мураты Ёсинори, босса Мураты. Он будет великим на Хоккайдо.

Я смотрю на Юки. Он не рассказывал о том, что его брат — якудза. Юки опускает голову, будто извиняясь. Фудзита продолжает:

— Юки ведь не совсем якудза. Но, может быть, мы его понемногу воспитаем. Его брат — босс, он делал большие дела. Юки — наполовину катаги, наполовину якудза. Когда-нибудь он все поймет и выпьет чарку сакадзуки¹⁷ с нами. Я сам с ним выпью. Как говорится, «вкусив из этой чаши…» Да, Юки предстоит это услышать. — И он хохочет, распространяя вокруг крепкий запах саке.

Фудзита показывает руки, и я вижу на них рисунки, восхищающие взор. Рисунки красных, синих и зеленых цветов, рисунки ирэдзуми. А когда он поднимает стопку саке и произносит тост в мою честь, я вижу, что мизинец его левой руки отрезан.

Мне любопытно узнать побольше о якудза, но я не решаюсь спросить его. Той ночью Юки не пересекается взглядами с девушкой в оранжевом, она уходит с великаном Фудзитой без единого взгляда в сторону Юки.

Мы уходим из «Мурасаки» с рассветом, вместе с последними клиентами. Юки рассуждает о хокку¹⁸ Октавио Паса. Он пьян и заявляет: «Я вступлю в великую семью Сэкиды или в семью Мураты, моего брата. И знай, даже ты, сэнсэй, пойдешь со мной. Неважно, гайдзин ты или нет. Ты — мой брат, и ты будешь якудза, якудза из Израиля. Завтра мы идем делать татуировки ирэдзуми по всему телу».