– Ты из касты воинов?

– Да, я кшатрий. Как мой отец, дед и прадед.

– И ты не можешь жениться на той, у кого каста ниже? Я отказываюсь в это верить. На дворе двадцать первый век!

– Если ты возьмешь в руки «Hindustan Times», то найдешь объявление, звучащее примерно так: «Высокий молодой человек двадцати восьми лет, юрист, из хорошей семьи кшатриев, ищет образованную девушку двадцати пяти лет для создания семьи. Каста значения не имеет». Это традиционная приписка в конце, но объявления расположены согласно кастам.

– А как же любовь?

– Если она по правилам. Семья отвернется от сына, если он возьмет в жены девушку из низшей касты, и лишь рождение внуков может их примирить. Но не факт, что это случится. Я знаю одну семью, где спустя двадцать лет стороны так и не примирились. Брак – это не результат желания, а обязательство, принимаемое на себя перед семьей. У нас практически нет разводов, поэтому важно правильно выбрать семью. Женщина, оставшаяся одна, редко когда сможет выйти замуж повторно. Ее просто не возьмут. Приданое собирается ее семьей лишь раз, а без него она никому не нужна. Участь вдовы, выгнанной из общины, не менее печальна – бритая голова и дом вдов.

– Но это же ужасно!

– Ужасен обычай сати, когда вдова должна броситься в погребальный костер к мужу. А так хоть остается жива, пусть и с бритой головой.

– Как все страшно и несправедливо.

Я надолго замолчала.

То, что я – джати, неприкасаемая, ошеломило.

Вдруг Санджай тронул мою руку, лежащую на колене.

– Не переживай, индийская семья куда лучше принимает невесту из другой страны, чем из низшей касты.

– Вот ты, к примеру, мог бы жениться на такой, как я?

– Мог бы. Я – мог бы, – очень серьезно ответил Санджай. И опять бабочки запорхали в моем животе.

Когда я обернулась у порога, чтобы попрощаться, Санджай, как бы продолжая разговор, сказал:

– Бывает, что и недели знакомства достаточно, чтобы решить, хочешь ли ты провести с человеком всю жизнь.

– У меня есть эта неделя? – попыталась шутить я.

– Есть.

Двигатель «Махиндры» взревел, и джип, разбрызгивая воду, скрылся за поворотом.

Глава 4

«Здравствуй, мой дорогой дневник. Что-то в этот раз ты не торопишься исполнять мое желание. Настоящего йога я так и не встретила».

Написав это, я задумалась. Да, я не видела человека, скрутившего свое тело в сложной асане, но это не значит, что я не встретила йогов. Ими могут быть люди в бордовых одеяниях у Центра Ошо. Да и сам Санджай, скорее всего, тоже занимается йогой.

Стоило подумать об этом мужчине, как на моем лице появилась глупая улыбка.

«Дорогой дневник. Я, кажется, влюбилась. Его зовут Санджай Датарайя. Он такой…»

Вдруг ручка перестала писать.

Я достала из сумки корешок от авиабилета и почиркала на нем. Пишет. Вернулась к дневнику – не пишет. Что за дела?

Я никогда не ходила к Аниле, поэтому не сразу решилась постучаться в дверь.

– Анила! Анила! Это я, Сия!

– Ты чего кричишь, деточка? – Через некоторое время послышались шаркающие шаги, и на пороге появилась старушка в сари коричневого цвета.

– Здравствуйте, мэм. А Анила дома?

– Нет, Сия, она с родителями уехала в город.

Увидев на моем лице разочарование, старушка произнесла:

– Может быть, я чем-нибудь смогу помочь?

– Я хотела попросить у Анилы ручку, мэм.

– Проходи. Вместе поищем. – Женщина широко распахнула дверь, пропуская меня во внутренний дворик, словно брат-близнец похожий на мой. Отличался он лишь цветом плитки, да дерево росло ближе к дому. На веранде, закрываемой со всех четырех сторон раздвижными решетчатыми створками, стояла добротная деревянная мебель. Я отметила кресло-качалку и небольшой стол со школьными принадлежностями.

Старушка протянула пенал.

– Выбирай любую.

– А можно я и карандаш возьму? Вдруг и эта ручка откажется писать в дневнике?

– Дневнике? – Старушка осела на диван, выпустив из рук пенал. Карандаши и ручки со стуком рассыпались по полу.

– Что с вами, мэм?

– Разве сейчас кто-нибудь из вас, молодых, ведет бумажные дневники? – вместо ответа она опять задала вопрос.

– У меня пока нет интернета, и я решила все впечатления о вашей стране записывать по старинке. Мэм, вас что-нибудь тревожит?

Я видела, что бабушка Анилы находится в смятении.

– Тревожит. Да, – рассеянно подтвердила она. – Налей воды, деточка.

Бабушка так медленно пила, что я начала переминаться с ноги на ногу.

– Как странно! Я вспомнила, что они тоже вели дневники. – Бабушка подняла на меня глаза. – Но записи после их смерти так и не нашли.

– Кто «они», мэм? – Хотя я уже догадалась, но чувство тревоги, вдруг поселившееся во мне, требовало уточнения.

– Все три невесты.

– Почему вы считаете ведение дневников индийскими девушками странным? Насколько я представляю, англичане могли установить в колониях моду на дневники. Значительное удаление от родины, нестабильная почта и все такое…

Но бабушка не слушала меня. Я это видела по ее глазам. Она была где-то далеко в прошлом.

– Впервые я услышала о дневнике от Каришмы, младшей дочери Сунила Кханны.

– От той, которую задушил жених?

– У Анилы длинный язык, – вздохнула бабушка. Платок цвета охры соскользнул с ее головы. – Странно устроена память: я с трудом помню, что ела вчера, а вот день, когда умерла Лаванья, вдруг всплыл с такой ясностью. Плачущая Каришма и ее слова, что сестра до самого последнего дня не расставалась с дневником. Его почему-то не нашли. Он мог бы пролить свет на ее смерть.

– И Каришма вела дневник?

– Сунил Кханна, покидая проклятый дом, признался кому-то из соседей, что сам видел дневник в ее руках.

– А третья невеста?

– Делиша? Я встречалась с ней от силы три раза. Их семья мало с кем общалась. Когда мы узнали, что она выходит замуж, даже не поверили. Никто из местных в сговор с ее родителями не вступал. А потом все рухнуло. Ее жених погиб по пути в Пуну, и Делиша зачахла. Она не выходила из дома, отказывалась есть. Я слышала, как ее мать кричала, что лучше бы Делиша была безграмотной. Мне кажется, у всех трех невест был один и тот же дневник, – старушка шепотом закончила свой рассказ.

– Бабушка. – Я села на диван, стараясь успокоить женщину, хотя у самой от страха подкашивались ноги. – Это простое совпадение.

– А вдруг у тебя, деточка, тот самый проклятый дневник?

– Нет, мэм, этот другой. В нем нет ни одной чужой записи, только мои, – я старалась говорить уверенно, но голос выдавал волнение. Старушка его почувствовала.

– А где ты его взяла? Привезла с собой?

– Я нашла его в доме.

– Ох, беда! Выброси его сейчас же!

– Хорошо, мэм. Так и сделаю.

Посидев с ней немного и убедившись, что женщина не собирается умирать прямо сейчас, я попрощалась. Я пожалела, что пришла в дом в отсутствии Анилы. Расстроила бабушку, позволила накрутить себя.