– Вышло! Сошлось с ответом!

– Ну, конечно, вышло. Понятно, сошлось с ответом, как же иначе? – спокойно говорит Лидия Игнатьевна.

* * *

– Марина Николаевна, – сказал мне Валя однажды, – ко мне ребята пристают.

– Какие ребята? Наши?

– Нет, из пятого «А».

– Как же они пристают?

– Толкаются. По голове щёлкают… – Он замялся было, но потом чистосердечно признался: – Я один раз даже заплакал. Вот вы посмотрите на переменке – прямо проходу не дают.

«Милый друг, – подумала я, – посоветовался бы ты с Борисом, он бы тебе сказал, что нужно делать в таких случаях!» Вслух я сказала:

– Хорошо, я поговорю с ребятами.

В самом деле, стоило Вале пройти по коридору, как из соседнего класса с воплем «Лавров идёт!» выскочили двое ребят, загородили ему дорогу, и тот, что был повыше, привычно нацелился, чтобы щёлкнуть его по макушке. Валя втянул голову в плечи и беспомощно оглянулся. Я подошла и резко сказала ребятам, чтобы они больше не смели его трогать.

– Почему ребята из пятого «А» задирают Лаврова? – спросила я Борю.

– Знаете, Марина Николаевна, Лавров верещит, верещит – просто смешно. Они не колотят его, только щёлкают. И чего он на них смотрит, не понимаю…

«Не сомневаюсь, что ты не стал бы на них смотреть», – подумала я, выслушав это исчерпывающее объяснение.

Дня три прошли спокойно, а потом Валя вновь подошёл ко мне и сообщил, что Андреев и Петухов из пятого «А» стали привязываться к нему на улице: «Если видят, что я иду один, без наших, сразу начинают приставать. И бегут за мной до самой школы. А как увидят кого-нибудь из наших – Рябинина или Воробейко сразу отстанут».

Не могла же я сказать ему: «Дай сдачи!» А как раз это мне и хотелось посоветовать. Подумав, я сказала дипломатически:

– А ты не позволяй обижать себя.

– Хорошо. Я буду ходить из школы вместе с Воробейко.

– А если Воробейко заболеет и не придёт в школу? Попробуй сам защитить себя.

– Попробую, – сказал он со вздохом, и я почувствовала, что ему далеко не ясно, как это сделать.

Помолчав, он добавил:

– А вы бы видели, как они Воробейку боятся! Петухов только заметил его – и сразу бежать. А Саша ему закричал: «Эх, ты, молодец против овец!»

Валя сказал это с истинным удовольствием. Как видно, он не усматривал ничего обидного для себя в словах Саши и даже не задумался, кто же тут играл роль «овец».

Прошло ещё несколько дней.

– Ну как, Валя, – спросила я с некоторым беспокойством, – Андреев и Петухов всё еще пристают к тебе?

– Нет, больше не пристают. Знаете, Марина Николаевна, они ко мне полезли, а я им как дал! – они и отстали.

Он сказал это с гордостью, как человек, который никому больше не позволит щёлкать себя по макушке.

Трудное у меня было положение в ту минуту. Что сказать? Не хвалить же Валю за то, что он «дал» обидчикам!

* * *

– Знаете, мне очень хочется записаться к вам в кружок, – сказал однажды Валя, глядя на Лёву с неуверенностью и надеждой.

– За чем же дело стало? Запишись

– Но ведь я ничего не умею.

– Вот и научишься. Видел бы ты, как Левин или Лабутин начинали работать в кружке! Тоже ничего не умели. Сколько Левин добра перепортил – беда! А Ильинский такую кособокую полку для книг сделал, что на неё приходили любоваться из всех классов: книги на ней нипочём не стояли, всё время валились на сторону.

– А Гай много умел?

– Много умел один Рябинин. А остальные ничего не умели. В точности как ты.

Валя пришёл на занятия кружка. Для начала Лёва поручил ему простую работу: сделать книжку-самоделку для нашей классной библиотеки. Надо было вырезать из «Пионерской правды» печатавшуюся тогда повесть и наклеивать вырезки подряд на сшитые вместе большие листы плотной бумаги.

Ребята столпились вокруг Вали, но через несколько минут Савенков твёрдо, тоном, не допускающим возражений, сказал:

– Разойдитесь, чего уставились? Это вам не цирк, – и сам сел рядом.

– Давай я тебе покажу, – продолжал он ворчливо. – Гляди, как надо делать. Не так, не так! Эх ты, чучело, руки-крюки! Вот видишь как? Теперь сам попробуй…

Всё от начала до конца Валя проделал сам: и вырезывал, и сшивал, и клеил. Вымазался при этом вплоть до ушей и кончика носа. Книжка получилась не то чтобы образцово аккуратная, но крепкая: величайшее усердие «переплётчика» чувствовалось в каждом стежке, в каждой из бумажных полосок, которыми вдоль края приклеивались к каркасу газетные вырезки (Левина выдумка: у нас самый текст самоделок клеем не мажут; выходит аккуратнее: не промокает бумага, не тускнеет шрифт).

– Вот, стоило только взяться – и дело пошло, – сказал Лёва.

– Моя первая книжка-самоделка была куда хуже! – весело вспомнил Гай,

Валя посмотрел на него недоверчиво.

– Верно, верно, – повторил Саша, – куда хуже: у меня от клея получались грязные полосы. Лёва даже не принял работу. Правда, Лёва?

– Правда, – подтвердил Лёва. – Словом, молодец, Валя. В следующий раз получишь работу потруднее.

– Постановили: признать, что книжке красоты ещё не хватает, но она и без красоты сто лет проживёт, – оценил первое Валино творение старший Воробейко.

А через несколько дней Валя принёс в школу новость:

– В Доме пионеров открылась выставка. Там есть кружок вроде нашего, только наш без названия, а тот называется «Умелые руки»!

– Из какой школы? Мальчики там или девочки? Что там выставлено? – наперебой спрашивали ребята. Всем хотелось знать, что за умелые руки и что они умеют делать такое, чего не умеют они.

– Давайте сходим туда в воскресенье! – предложил Лавров, и эта дельная мысль была первым его вкладом в нашу общую работу, в жизнь нашего пятого «В».

В ДОМЕ ПИОНЕРОВ

В воскресенье мы собрались на углу переулка Стопани, минут пять подождали опоздавших (собрались все, последним прибежал запыхавшийся Кира Глазков) и в порядке, попарно, вошли в Дом пионеров. Ребята торопливо разделись, и мы поднялись в зал выставки.

Чего тут только не было! Глаза разбегались. На стендах, на столах – прекрасные гербарии коллекции минералов, модели боевых кораблей, самолётов, всевозможные альбомы, образцы вышивок, вязки… Мы надолго застряли бы у первого же щита, если бы Валя с видом гостеприимного хозяина не пригласил нас проследовать (он так и сказал: «проследовать») к стенду, на котором было написано: «Школа № 7 Ленинского района».

– Вот этот самый кружок. Тоже пятый класс, так же как и мы, – сказал Валя многозначительно.

К большому щиту были прикреплены аккуратные книжки-самоделки в нарядных переплётах, модель лодки, крошечный радиоприёмник, собранный в папиросной коробке, маленький скворечник, корзинка для мусора. Я стала вслух читать надписи, крупно выведенные красивым шрифтом:

– «Пионеры нашего отряда за этот год научились: делать авиамодели – 13 человек, (мои ребята огорчённо переглядываются)

делать книжки-самоделки – 20 человек, (вздох облегчения: с самоделками у нас вполне благополучно)

делать скворечники – 26 человек, (Лабутин: «Это и мы умеем!»)

собирать детекторные приёмники – 8 человек, (Румянцев: «А у нас только двое!»)

проводить электричество – 6 человек, (Левин: «У нас – один Рябинин!»)

вышивать – 7 человек, (Воробейко: «Вот так раз!»)

штопать носки – 30 человек, (хор голосов: «Вот это да!»)

мыть полы – все».

Ребята загудели было, но я стала читать дальше:

– «Наш отряд отремонтировал для школы все наглядные пособия…

Наш отряд сделал 19 мусорниц для младших классов…

Наш отряд переплёл для школьной библиотеки 120 книг…»

Ребята молчат.

– Ну что ж, – говорю я, – вы тоже умеете и делать скворечники и переплетать книги.

– Мы ещё умеем делать книжные полки! – говорит Ильинский.

Это заявление встречается смехом: все помнят, какую полку смастерил Витя.