Тот отфыркивается, вытаскивает лепестки из волос, зато смотрит на меня зло и осознанно:
— Сдурела?!
— Так-то лучше, — говорю. — А теперь рассказывай, что произошло.
— Ничего особенного, — мотает мокрой головой Марк, — я просто вошёл не вовремя… И вижу — этот лысый шкаф, Семёныч, кажется — чтоб его разорвало! — стоит на коленях перед Лампой и лапает её живот… То есть, мою жену лапает! Моего ребёнка! — Марка передёргивает. — Ну, я и втащил ему… Лампа взвизгнула, начала орать, что я всё не так понял. Висла на мне, дурёха, пыталась оттянуть — лысый даже не сопротивлялся, когда я его лупил. Только голову руками закрывал. А во мне такая ярость пылала. Света не видел… И я не хотел… Просто рукой дёрнул, чтобы Лампадка отстала… Но… много ли ей надо? Мелкая же… В общем, она отлетела… наверное, на пол грохнулась бы. Я не знаю, как этот урод извернуться успел. В общем, он её поймал. Только вот малышке стало плохо. Дальше скорая… суета… Словом, Лампа в больнице…
— Харламов, ты идиот? — зверею я.
Он вскидывает совершенно непонимающий и ещё не совсем трезвый взгляд…
— П-почему… — выдаёт, опускает руку, шарит бутылку.
— По кочану! — рычу. — Твоя беременная жена в больнице, а ты — здесь! — хватаю его за грудки, трясу. — Ты хоть понимаешь, что ей сейчас нужна твоя помощь! Поддержка!
Марк обречённо всхлипывает:
— Она кричала, что не хочет меня видеть. С ней этот поехал… — роняет голову, хватается за волосы, тихо воет…
— И? — чувствую, как меня раздирают демоны ярости. — Как ты думаешь возвращать? Не собираешься же просто отдать свою женщину другому? А если он сейчас отцом ребёнка представится? Долго собираешься сопли на кулак мотать?
Марк вскидывает на меня вполне осмысленный взгляд:
— Ты права, — заявляет решительно, — поеду прямо сейчас.
— Нет! — в тон ему парирую я. — Сам не поедешь — я вызову тебе такси. За руль в таком состоянии точно не пущу.
Пока ждём машину, отправляю это тело в душ — привести себя в порядок. Марк покорно соглашается.
Разумеется, одного его никуда не пущу. Доставлю до места назначения в лучшем виде. Вот только переоденусь. А то на мне всё ещё то самое красное платье.
Наверное, я ещё никогда так быстро не впрыгивала в джинсы и лёгкую водолазку…
Когда спускаюсь вниз — застаю Марка. Душ ему пошёл на пользу: Харламов более-менее на человека стал похож.
Отслеживаю через приложение машину — всё-таки, мы за городом, в коттеджном посёлке, сюда путь неблизкий, — когда раздаётся звонок.
Софочка!
Ну, надо же!
— Кристина Витальевна… — хнычет в трубку, — приезжайте, как можно скорее. Тут…
Звонок обрывается, но в душе поселяется тревога.
Что там опять стряслось? Ни клуб, а тридцать три несчастья.
И, кажется, придётся перестраивать маршрут…
За деньги удаётся договориться с таксистом отвезти нас в обе точки. Сначала — больница. Потому что за Марком в таком состоянии нужен глаз да глаз. Стараюсь не ворчать на него, чтобы не привлекать внимание водителя.
В больнице снова приходится брать на себя главную роль и узнавать, где Лампа и в каком состоянии. С облегчением вздыхаю, лишь когда слышу, что с подругой всё в порядке, с малышом — то же и что к ней можно.
Марка буквально вталкиваю в палату.
Мне пока что там делать нечего. Третий в такой ситуации лишний — им двоим нужно разобраться и разрулить все недопонимания.
Да и не готова я пока что, после встречи с Зинаидой Сафроновной, перед Лампой отчёт держать.
Бегу скорее вниз — машина ждёт, за простой прилично накапало, но это сейчас неважно. Расплачусь.
Дальше — клуб. До начала моего рабочего дня, а, вернее, вечера, ещё два часа. Зачем меня дёргать? Особенно, после того, что случилось накануне! Надеюсь, у Софочки действительно уважительная причина? А то взорвусь.
В приёмную влетаю злющая и… столбенею.
София мечется по кабинету с картонной коробкой и собирает вещи, не переставая при этом хлюпать носом.
Замечает меня, плюхает свои пожитки на стол, упирает руки в бока и вызверяется:
— Радуйся! Добилась!
— О чём вы, София? — непонимающе хлопаю глазами.
— О том, стерва, — выплёвывает она. — Меня уволили! Даже без отработки! А у меня, между прочим, хомяк и ипотека! Как я теперь буду? — закрывает лицо руками и срывается в вой.
Мне её жалко. Ведь если подумать — я действительно стерва: увела мужика, которого она столько времени для себя приглядывала и обхаживала…
— Не стоит плакать. Наверняка, Давлат Михеевич дал вам хорошую рекомендацию. С его подписью в любую организацию устроитесь. Опыт есть.
— Что же ты в любую не пошла, а? — она вскидывает красивый нос.
— На тот момент этот клуб и был для меня любой, — говорю я. — И даже не первый, куда я на собеседование в тот день поехала… Так что и у тебя всё получится.
— Засунь свои утешения… — она показывает мне неприличный жест, хватает коробку и, выстукивая марш негодования каблуками, уходит прочь.
Я устало опускаюсь на стул, когда дверь напротив открывается и нарисовывается мой работодатель, а по совместительству — муж.
— Ушла? — кивает на приоткрытую дверь.
Развожу руками:
— Как видишь… — вскидываю голову, ловлю настороженный взгляд. — Почему ты её выгнал? Она была неплохим секретарём.
— Она была крысой и лучшей подругой Элеоноры.
— Вот как? — вскидываю брови. — Значит, Элеонорины матримониальные планы на твой счёт её устраивали?
— Судя по всему, да. Хотя не ручаюсь за то, какие именно договорённости у них были.
— И что теперь? — развожу руками. — Секретарь-то всё равно нужен.
— Вот и займись, — просто отвечает Давлат.
— Эй, я вообще-то устроилась администратором.
Он хмыкает:
— Считай, что тебя повысили.
Поворачивается и уходит в кабинет.
Нужно унять клокочущую злость. Тем более что сил на споры за сегодня у меня почти не осталось. А рутинная работа отлично займёт мозг и усмирит расшалившиеся нервы.
Сажусь за компьютер, запускаю Windows и ужасаюсь бардаку на рабочем столе. Хорош секретарь!
Пока разбираю папки и файлы, отвечаю на звонки, разгребаю почту — теряю счёт времени.
Несколько раз ко мне заглядывает Давлат. Даже делает мне кофе — он! мне! — молча ставит на стол и уходит.
Лишь только под утро — за окном, к которому подхожу, чтобы дать отдохнуть глазам и полить цветы, сереет — мой муж-босс останавливается поодаль и говорит:
— Идём.
— Куда? — вяло удивляюсь.
— В зал, — отвечает он.
— А не позновато ли? Думаю, самые заядлые завсегдатаи уже разошлись.
— Вот и хорошо, — произносит он, — значит, самое время.
— Время для чего? — меня начинает подбешивать эта недоговорённость, но пока ещё держусь.
— Выполнять обещания, — просто отвечает он. — Я проиграл спор и до сих пор ещё не расплатился… Идём.
Оу! Ну если так — то бежим! Вприпрыжку!
Непривычно видеть зал ночного клуба таким… пустынным. Ощущение такое, будто попал за кулисы театра — всё вокруг словно замерло, заснуло, ожидая своего часа. Я даже ступать стараюсь осторожно, иначе, кажется, шаги отзовутся гулким эхом…
У Давлата горят глаза — в голубом льде мелькают искорки лукавства, будто фейерверк, отражающийся в замёрзшем озере…
— Какую музыку предпочитаете, моя леди? — картинно раскланивается этот позёр.
— Романтичную, — говорю я, предвкушая действо.
— Будет сделано, — он щёлкает пальцами, и из динамиков льётся тонкая, прозрачная мелодия. Я бы назвала её "Полдень в Италии" — так и рисуются живописные извилистые улочки, белые домики, увитые цветущими лианами… И воздух дрожит от солнечного марева…
— Прошу, — он подводит меня к столику, где в ведёрке со льдом отдыхает шампанское, исходят ароматом фрукты, кружат голову воздушные десерты…
Усаживаюсь на стул и немного стесняюсь своего вида. Как говорится: знал бы, где упасть — соломки б подстелил. Знала бы что меня ждёт — подошла бы к наряду тщательнее.
