Первые наброски к романам я начала еще в восьмом классе. То были подражания приключенческим романам Хайнлайна, так и не воплотившиеся сценарии по мотивам любимых сериалов – словом, обычные импульсивные юношеские порывы. Пробовала писать я и в колледже, где пыталась посвятить себя изучению английского языка (лишь с тем, чтобы разочароваться в науке и полностью переключиться на мужа, работу и семейную жизнь).

На первый роман меня вдохновила Лиллиан Стюарт Карл, подруга школьных лет. Как и я, она увлекалась творчеством ради творчества, но обзавелась семьей. Затем она все же вернулась к литературной деятельности, написав сначала несколько смешных историй, а потом и роман; и, наконец, вышел ее первый сборник рассказов. Я тем временем сидела на мели в Марионе, штат Огайо, с двумя детьми (четырех лет и одного года от роду), с домом, который никак не удавалось продать, без работы и без надежды эту работу найти – во всяком случае, такую работу, которая позволила бы нанять няню. Но для литературного труда в качестве хобби не требовалось ничего, кроме ручки, бумаги да уймы всяческих знаний, без дела томившихся у меня в голове.

В 1982 году в День благодарения я, следуя примеру Лиллиан, написала первый отрывок того, чему предстояло стать рассказом. Начинать сразу с романа у меня просто не хватило духа, хотя сюжет у меня уже сложился. Именно он лежал в основе одного старого сценария, сотворением которого я развлекалась в былые годы, еще до рождения детей, отдыхая таким образом от работы. Закончив рассказ, я отправила его по почте Лиллиан в Даллас, а та, в свою очередь, переслала ее в Миннеаполис Патрисии С. Уэред, писательнице, работающей в жанре «фэнтези». Пэт сама стала публиковаться только недавно, и воспоминания о том, каково это на первых порах, были у нее достаточно свежи. Она прислала мне письмо на четырнадцати страницах, письмо, полное критических замечаний и одобрительных высказываний, – и это был самый человечный знак внимания, который я получила на протяжении многих последних лет. Я внесла в рассказ кое-какие поправки, упаковала его, отправила в журнал, подсчитала доход (0,7 доллара за слово; 13 000 слов) и стала с нетерпением ждать (рассказ так и не взяли).

В декабре 1982-го я взялась за роман, который назвала «Зеркала». Закончив одну его часть, я разослала копии Пэт и Лиллиан и вскоре извлекла из почтового ящика письма с отзывами от «считай, ты уже победила» до «если ты гонорар уже получила, то это замечание не учитывай», а также с главами их собственного производства – и с просьбой высказать свое мнение. Кажется, в ту пору это был мой единственный контакт с внешним миром. Другим связующим звеном с человечеством была Ди Реддинг, жена пастора, полностью разделявшая литературные пристрастия своего супруга, в прошлом преподавателя английского.

Ди разрешала наведываться к ней на часок-другой и читать ей свои от руки накорябанные манускрипты, а сама что-то тут же подправляла, над чем-то посмеивалась и то и дело подбадривала меня одобрительными высказываниями. Ее муж той зимой как раз устроил литературный кружок при нашей приходской церкви, но и это было для меня не так важно, как сама Ди. Мне нужно было, чтобы меня СЛУШАЛИ.

Работала я интенсивно, за девять месяцев получилось не меньше 450 страниц. Дойдя до финала, я вынуждена была вновь пересмотреть написанное: мне сообщили, что опусы свыше шестисот страниц издатели от новичков не принимают. Некоторые сцены я переписывала по четыре-пять раз. В начале работы я не позаботилась о делении на главы и теперь с трудом разбиралась в чередовании сюжетных линий. Иные отрывки я переделывала раза по четыре – лишь с тем, чтобы в конце концов их просто выбросить. Я упорно училась методом проб и ошибок. Пэт и Лиллиан усердно наставляли меня в области стратегии, убеждая быть лаконичной и решительной в деловой переписке.

Съездив тем летом в Даллас, я выжала из Лиллиан побольше критических замечаний, после чего уселась у себя на кухне, обратив к родному семейству спину, и принялась выстукивать под копирку на старенькой, оставшейся еще со студенческих лет машинке окончательный вариант своей рукописи. Температура в те августовские дни порой достигала 103 градусов по Фаренгейту. Обычной моей дневной нормой было 10–15 страниц, но однажды, махнув рукой на все и вся, ни на кого и ни на что не обращая внимания, я добилась рекорда – 25 страниц. Выдержав борьбу с собственной совестью из-за почтовых расходов, я отправила завершенную рукопись агенту. Через месяц я начала свой второй роман, «Ученик воина».

Агент полгода продержал у себя рукопись и наконец вернул ее с любезным письмом и отказом представлять мои интересы. Тогда я отправила ее в издательство сама. Спустя месяц, так и не получив уведомления о вручении, я сделала запрос, была ли доставлена моя рукопись по адресу. В ответ я получила открытку с кратким сообщением, что рукопись была «получена и возвращена». Это означало не только то, что ее не приняли, но и то, что ее еще и потеряли на почте (пятнадцать страниц в день при температуре 103 градуса, припоминаете?). Мне остались только непригодные для представления куда-либо копии. Значит, по меньшей мере шесть недель на перепечатывание. В этот же день мое двухлетнее чадо, как раз приучавшееся к туалету, выбралось из кроватки, стащило свою пеленку и затолкало ее в кондиционер.

Поняв, что хуже уже не будет, я снова взялась за оставленный было второй роман. Первый же я решила перепечатать как-нибудь позже. К моему изумлению, первый экземпляр «Зеркал» обнаружился спустя три месяца у нас в почтовом ящике, дополненный личным письменным отказом редактора. Как выяснилось, рукопись и не думала пропадать на почте: все это время она провалялась где-то в издательстве. В свете дальнейших событий издателю я это простила: как видите, никаких имен я не называю. Но и забыть этого не смогу.

Завершив и отослав второй роман, я вернулась к «Зеркалам». Письмо с отказом содержало пару строк с советами, какие изменения следовало бы сделать (внести «значительные сокращения», добавить «пару поворотов сюжета»), а заодно и намек, что редактор был бы не прочь взглянуть на это все в переработанном виде. Инструкции, как вскипятить воду, явно были бы содержательней, но я все же решилась попробовать. Из второй рекомендации ничего путного выйти не могло, зато уж текст я сокращала, выкинув десятков восемь страниц, до тех пор, пока он не начал трещать по всем швам. Ушло на это два месяца. И печатала я теперь на выпрошенном у отца компьютере (и никаких вам больше потерянных экземпляров! У нас был «Coleco Adam», самая дешевая марка «ромашки» на тогдашнем рынке – и весьма недурная!).

В сущности, сокращение это оказалось превосходной тренировкой; с тех пор я вообще стала писать в более сжатой манере. Не думаю, чтобы правка оказалась столь успешной, не напиши я за это время второй роман, набравшись, таким образом, опыта в делении на главы и выстраивании сюжетной схемы.

По совпадению «Ученик воина» и исхудалые «Зеркала» вернулись, отвергнутые, от одного и того же издателя и были отправлены к следующему. Я продала свой первый рассказ в «Твайлайт зон мэгэзин» и начала третий роман – «Этан с планеты Эйтос». «Зеркала» между тем вернулись опять, и я решила попробовать показать их Терри Карру. Я знала, что он болен и что он завален целой тьмой рукописей и в эту черную дыру затягивает едва ли не все научно-фантастические произведения, едва вышедшие из-под пера. Но мне также говорили, что его серия «SF Specials» весьма престижна, и тут имело смысл подождать своей очереди. Так что я отослала ему «Зеркала» и попыталась выбросить их из головы.

Между тем я отдала «Ученика воина» в «Баэн букс». В октябре состоялась моя вторая успешная сделка: приняли все три моих романа. Все предыдущие отказы теперь переквалифицировались в завуалированные благословения. «Зеркала», переименованные в «Осколки чести», вышли в свет в июне 1986 года – за шесть недель до смерти моего отца.