— Спасибо за венок! — ответил я. — А теперь ты прочтёшь мне свою балладу, прадедушка?
— Баллада — это, пожалуй, преувеличение, — с некоторым сомнением заметил Старый. — Назовем-ка ее лучше балладкой.
Он вынул из заднего кармана пустой бумажный кулек, исписанный с двух сторон, и, когда я снова улегся на оттоманку, начал читать:
Прадедушка спрятал в карман исписанный кулек, а я сказал:
— Славная балладка, прадедушка! Только ведь в ней говорится о том, в чем нет геройства.
— Потому-то, Малый, из нее и становится ясным, в чем геройство. Герой, например, должен уметь взвесить опасность, которой он себя подвергает. Слепо бросаться в опасность, как этот мышонок Удалец, — еще не геройство. Вот мне как раз вспомнилась одна история — про короля и блоху. Я хотел бы ее…
Но тут его перебила Верховная бабушка, крикнувшая нам с первого этажа:
— К вам гости! А через полчаса — обед!
— Ну, значит, я расскажу тебе эту историю после обеда, — вздохнул прадедушка. — Интересно, кто же это к нам пришел?
В дверь уже стучали, и вошла, запыхавшись от крутой лестницы, Низинная бабушка — в меховой шапке, с меховой муфтой, в ботинках, отороченных мехом.
— Привет, Малыши! Ну и жара тут у вас! — воскликнула она, еле переводя дыхание. Потом положила все свои меха на комод (конечно, кроме ботинок) и, опустившись в кресло, сказала: — Я как раз была тут неподалеку, у вас на горе! Пой Пфлауме продает по дешевке шерстяные носки. Вот и думаю, дай-ка загляну к хромым поэтам!
— Мы очень польщены оказанной нам честью, Анна! — с легким поклоном заявил прадедушка.
— Мы приветствуем нашу старую Музу! — добавил я.
— Я вижу, вы надо мной потешаетесь! — Низинная бабушка смешно надула губы и стала опять такой, какой мы с прадедушкой больше всего ее любим. — Со мной вы всегда только шутки шутите, а вот Верховной бабушке вы читаете стихи!
— Заблуждаешься, Анна! Мы не читали ей стихотворения про Генри и его двадцать теток! Она подслушивала под дверью.
— Подслушивала? Как нехорошо! — Низинная бабушка, казалось, была очень возмущена.
Но мы-то хорошо знали, что она и сама иной раз не прочь подслушать под дверью.
Теперь она оглядывалась по сторонам, словно ища что-то, а потом спросила:
— Ну и где же оно, это стихотворение? Вы мне его прочтете?
Я хотел было ответить: «Ну, конечно!» — но тут вспомнил, что стихотворение записано на обложке «Морского календаря» и ей никак нельзя его показывать — ведь она немедленно сообщит об этом Верховной бабушке.
Прадедушка, видно, размышлял о том же. Он поспешно сказал:
— Стихотворение про Генри как-то больше подходит для Верховной бабушки, Анна. Ты как-то тоньше! (Низинная бабушка, надо сказать, весила не меньше двух центнеров.) Тебе надо прочитать какие-нибудь более тонкие стихи. Вот, например, про мышку — как она высказала своё мнение прямо в лицо коту.
— А ведь и я этого не слыхал! — удивился я.
— Ну да, Малый. Вот я и прочту вам обоим. Ну, слушайте! — Старый закрыл глаза, с минутку подумал и стал читать наизусть:
— Ай да Малыш! — с восторгом воскликнула Низинная бабушка (так она величала прадедушку) и захлопала в ладоши. — У вас еще много таких в запасе?
— Хорошенького понемножку, Анна, — сказал прадедушка. — Это относится и к конфетам и к стихам. Но, может быть, Малый (тут прадедушка кивнул на меня) прочтет тебе стишок про медведя и белку. Я написал его несколько лет назад. Ты его еще помнишь, Малый?
Я подумал, наспех повторил про себя начало и сказал, что да, помню, могу прочесть. И правда прочел:
Низинная бабушка сперва помолчала, потом тихонько спросила:
