— Целыми днями?!

— Ну, почти. Сказали, что это дисциплинирует ум. Я их, конечно, тут же загипнотизировал, чтобы они забыли про всякое оригами.

— А что еще?

— А еще они не пускают меня гулять. Чтобы я не запачкал костюмчик. Или чтобы не заразился чем-нибудь от других детей. Да я других детей и не видал ни разу. У них по соседству живут одни старики. Однажды я вышел побродить по улице — так они вызвали полицию! Я пытался загипнотизировать их, чтобы не были такими строгими, но не всегда получалось. Я ведь не так силен в гипнозе, как ты, Молли! Да будь их воля, они бы запретили мне и петь, и свистеть, и гулять, и смотреть телик! Они хотят, чтобы я читал книжки.

Я что, я бы с радостью, только единственные книги в доме — какие-то ветхие ежегодники, которые миссис Алабастер читала еще в детстве. А как они питаются! Оба сидят на каких-то особых диетах, и мне приходится есть вместе с ними их кроличью еду.

— Кроличью?! — ужаснулась Молли.

— На вид она совершенно кроличья! Иногда, правда, напоминает кошачью, посыпанную сверху кормом для золотых рыбок. Да у них все не как у людей! Жить с ними очень тяжело. Получается, что я, как и мечтал, нашел себе родителей, но они оказались совсем не такими, каких я хотел, и жить у них мне не нравится.

И еще, я ужасно скучал по тебе, Молли. Ты — моя единственная семья, я тебя знаю всю жизнь. У Молли потеплело на душе.

— Спасибо, Рок.

Наступило молчание, ребята улыбались друг другу, радуясь, что они вместе. Потом Молли спросила:

— Но как ты собираешься от них отделаться?

— Я им позвоню и внушу несколько полезных мыслей. Загипнотизирую их: пусть думают, что я им совсем не нравлюсь и не гожусь в сыновья. Пусть считают, что они сами отослали меня обратно в приют и что так будет лучше для всех.

— А мне будет очень трудно выпутаться из всех моих нью-йоркских дел, — с ужасом воскликнула Молли.

— Можно все уладить, если постараться, — задумчиво проговорил Рокки. — Я знаю, что делать. И, кажется, знаю, как ты сможешь загладить свою вину перед всеми, кого обманула. Надо только сделать несколько телефонных звонков.

Через десять минут Молли уже набирала номер Барри Хвата.

— Да, Барри, Петульку вернули мне этой ночью.

— Точь-в-точь как гномиков к Шорингс-банку!

— Да, как гномиков. Но, понимаете, Барри, это похищение совсем выбило меня из колеи. И я решила, что нужно вернуть Дивине ее роль. Я хочу взять отпуск. Надолго.

— Но…

— Так надо, — твердо заявила Молли.

— Понимаю, — промямлил Барри. — Что ж, мы все, и Рикси, и я, и вся труппа — будем по тебе скучать.

— Спасибо. Я тоже буду без вас скучать. А теперь, Барри, слушайте внимательно. Оплатите мой счет в отеле и выдайте мне мой заработок. Сколько мне там причитается?

— Ну, если прикинуть, сколько было в тебя вложено, добавить стоимость увеличительного стекла… а с другой стороны учесть, какую популярность приобрел мюзикл благодаря тебе… Думаю, тридцать тысяч долларов, — быстро подсчитал Барри, не забыв накинуть себе десять процентов комиссионных.

— Хорошо, — сказала Молли, весьма удовлетворенная названной суммой. — Пожалуйста, привезите деньги в «Беллингэм» сегодня, к четырем часам Наличными.

— Будет сделано!

— И еще, Барри. Скажите Рикси, что сегодня я выступать не буду. Пусть на сцену выйдет Лора… Кстати, о Лоре. Позаботьтесь о ней, хорошо, Барри? Пусть она когда-нибудь получит настоящую хорошую роль. Словом, возьмите ее под свое крыло.

— Так точно!

— Теперь обо мне. До завтрашнего дня никто не должен знать, что я уезжаю.

— Хорошо!

— Скажите Рикси, что имели со мной долгий, трудный разговор и что я с вами попрощалась. Скажите, что я ей позвоню попозже.

— Хорошо!

— В общем, до свидания. И спасибо вам за все!

— Хорошо! — сказал Барри и повесил трубку.

— Видишь, получилось не так уж плохо, — заметил Рокки.

— Да, — согласилась Молли, хотя на душе у нее было немножко — самую капельку — грустно. Не такой уж плохой парень этот Барри Хват, ей будет не хватать его!

Едва Молли и Рокки покончили с завтраком, как в дверь номера постучали. Нокман вошел в комнату и покорно дал ребятам рассмотреть себя со всех сторон. В зеленой швейцарской ливрее и в такой же зеленой фуражке, выданной гостиничным портье, он выглядел гораздо аккуратнее, чем накануне. Черные волосы его, правда, по-прежнему свисали до плеч нечесаными космами, лицо, впервые вымытое и побритое, пугало нездоровой одутловатостью, под подбородком шелушилась красная сыпь.

— Подстричь бы его надо, — заметил Рокки. Сказано — сделано. Молли накинула Нокману на плечи полотенце, и ребята дружно принялись за дело.

Лишившись своей лохматой гривы, Нокман стал выглядеть гораздо благопристойнее. Спереди сверкала гладкая, как яйцо, лысина, окаймленная на затылке черной бахромой, — совсем как у монаха,

Рокки дал Нокману банан.

— В ближайшие несколько дней вы не будете есть ничего, кроме фруктов, — сказал он. — Это пойдет вам на пользу. И бросите курить. — Нокман очистил банан и жадно запихал его в рот. Во все стороны полетели недожеванные кусочки.

— Ну и манеры же у него, — брезгливо поморщилась Молли.

— Да уж…, - согласился Рокки. — С этих пор, Нокман, вы будете есть, как.

— Как королева, — подсказала Молли-

— Простите, где я могу взять салфетку и чашку для ополаскивания пальцев? — вежливо попросил Нокман.

— И его произношение тоже нужно изменить, — сказала Молли. — А то по чикагскому акценту его быстро выследят и поймают. С этого дня вы будете говорить… с немецким акцентом.

— С удофольствием, — отозвался Нокман.

Когда Нокман доел свой банан, Рокки велел ему встать. Ребята снова обошли его со всех сторон и критически осмотрели сутулую спину, короткую шею, двойной подбородок.

— Может, сделать его немного подружелюбнее? — предложил Рокки. — Пусть выглядит, как щенок.

Нокман тотчас же вывалил толстый язык. Его глаза округлились и преданно уставились на ребят.

— Неплохо, только уберите язык, — сказал Рокки и шепнул подруге: — До чего же он чудной. Даже жалко его.

— Жалко? Его? Да он противный, как крыса, — отозвалась Молли.

Нокман тотчас же принялся перевоплощаться в крысу, присел на корточки и задергал носом.

— Я не говорила вам становиться крысой! — укорила его Молли.

— Простите, мисс Сушилка, — извинился Нокман.

— У него, наверно, нет друзей, — прошептал Рокки.

— Наверняка есть. Целая куча других таких же крыс. Давай спросим его самого. У вас есть друзья? — осведомилась Молли.

— Нет. Ни однофо, — ответил Нокман с ужасным немецким акцентом. — Рантше был. Путшистый рутшной попугайтшик. Он пел так красифо и летал по фсему саду. — На глаза Нокману навернулась самая настоящая слеза. Молли онемела от неожиданности. Меньше всего ей хотелось жалеть Нокмана.

Но Рокки явно заинтересовался и сочувственно спросил:

— И что же с ним стало?

— Его убил мистер Снафф — поймал в лофушку для крыс. Я нашел ефо мертфым.

— Ужасная история. Очень печальная, — вздохнул Рокки. — Правда, Молли? Очень жалко. И попугайчика, жалко, и вас… Но кто такой мистер Снафф?

— Наш землефладелетс. У нас был обшчий сад.

— А почему у вас не появилось новых друзей? — спросил Рокки.

— Потому што я был тшудной.

— Как это — чудной?

— Просто тшудной. Меня никто не любьил.

— Я не знал. Какой ужас, — сказал Рокки. — Знаешь, Молли, мне его в самом деле жаль.

— А мне нет, — отрезала Молли. — Он так гадко поступил с Петулькой и со мной. Прекрати, Рокки. Что на тебя нашло? Этот тип — просто чудовище.

— Ну, может быть, в глубине души он не такой уж и гадкий, — настаивал Рокки.

— Ты так считаешь? Давай его спросим. Мистер Нокман, перечислите нам, пожалуйста, все гадости, которые вы сделали с тех пор, как погиб ваш попугайчик Нокман кивнул и заговорил писклявым голосом, как провинившийся ребенок: