– Пусть «арисаку» берут, на автомат Федорова патрон тоже японский! – встрял Санчес, размахивая руками – показывая на один из ящиков с винтовками. – У меня папа коллекционер, я всю эту кухню…

– «Арисака» же…

– Да нормальная винтовка! – замотал головой Санчес, – у меня папа фанат, я…

– Берите, – прерывая, махнул я рукой, показывая на ящики с японскими винтовками. Девушки, вооружившись, выглядели несколько несуразно – длинные винтовки казались для них совершенно неподходящим оружием. Но выбирать особо не приходилось, едва не сморщился я от плохого предчувствия.

В этот момент рядом оказалась Софья и протянула мне портупею с поясом. Быстро нацепив на себя конструкцию из плотной прошитой ткани с подсумками, я едва удержался от того, чтобы не потянуться к фляге с водой. Софья уже раздавала портупеи остальным – из общей кучи она выбрала восемь штук на всех нас.

– Командир! – закричал вдруг Блейз и показал мне найденную винтовку с непривычно маленьким оптическим прицелом – это была трехлинейка в снайперском варианте.

– Ты умеешь? – поинтересовался я, на что Блейз только показал большой палец. Опустившись на колени перед ящиком с патронами, парень начал торопливо набирать обоймы. Закинувший за плечи автомат, Бургундец уже приволок целый ящик патронов и обвязывал его лентами, нарезанными из покрывавшего пулеметы брезента.

– С патронами всегда только два варианта, – пояснил он на мой вопросительный взгляд, – или мало, или больше не унести.

Майя в это время раздала стимпаки – по два на каждого, а Санчес притащил несколько пистолетов – по одному взяли они с Дровосеком, еще два отдали мне и Сакуре.

Минуты три нам потребовалось, чтобы закончить сборы – я все это время чувствовал на себе внимание Приска, который вместе с остальными еще вытаскивал ящики с вооружением из развалин сарая. Видя, что школьники – Санчес, Железняк и Бургундец только и думают, как бы набрать побольше, я пресек это дело выкриком, и мы ввосьмером побежали прочь от места появления в сторону Белой Церкви.

За спиной у меня была винтовка, пистолет я убрал в кобуру, а на плечо закинул станок от «Гочкисса». Сам пулемет тащил Санчес, а Дровосек нес большую коробку со снаряженными металлическими лентами по пятьдесят патронов.

Удалившись от сарая, сначала мы бежали – но уже через полкилометра перешли на быстрый шаг, отдыхая – двигаться под грузом было нереально тяжело. Еще и солнце, казалось, старалось хорошо прожарить нас на раскаленной земле – на небе ни облачка.

Слева тянулись голые холмы, покрытые ссохшейся от жара землей, справа был мертвый парк – мы бежали вдоль остатков фигурного забора. Вскоре он кончился, и мы оказались в предместьях города, разрушенного практически до основания. Дорога то и дело прерывалась рваными воронками от снарядов, вспученный асфальт покрывал слой нанесенного песка. Остовы домов вокруг скалились щербатыми окнами, под ногами хрустело крошево из кирпичей и штукатурки – местами спрессовавшееся от жары.

Разрешив всем сделать по глотку воды, я отдал пулеметный станок более-менее бодрому Блейзу, а сам забрал ящик с патронами у Дровосека – тот молчал, но выглядел так, будто прямо сейчас готов рухнуть. И только взяв ящик, я понял почему – пусть парень и бывший хоккеист, но в быстром темпе тащить такую тяжесть – это надо двужильным быть!

Через некоторое время уже и Софья еле передвигалась – по такой лютой жаре идти было невероятно тяжело. Горло ссохлось так, что дыхание вырывалось с хрипами, словно царапая; на зубах скрипела пыль, перед глазами летали черные мушки в багровой пелене. Понемногу приходящий в себя Дровосек вновь забрал у меня ящик с патронами под пулемет – и я смог прочитать его мысли, очень уж четкими были. Стрелять парень совершенно не умел и сейчас боялся не столько проиграть или умереть, сколько показаться бесполезным – именно поэтому он без слов тащил неподъемный ящик. Надо же – до этого казалось, что парень несколько высокомерен, а на деле он просто сильно стеснителен, несмотря на физические кондиции.

Последний километр мы уже не бежали – просто старались выдерживать быстрый шаг, двигаясь по бульвару мертвого города – в центре широкой дороги угадывались пеньки деревьев.

Без единого возгласа рухнула Софья – она предпочла потерять сознание, но не сказать, что выбранный темп ей не выдержать. Мы даже не остановились – лишь Сакура по моему взгляду задержалась, оттаскивая девушку в тень невысокой стены, оставшейся от панельного дома. Японка выглядела бодрее всех и все так же практически безукоризненно – на нее словно и пыль не попадала. На некоторое время она присела рядом с потерявшей сознание Софьей – оглянувшись, я видел, как Сакура достает фляжку и гладит девушку по лицу.

Окликом я заставил всех сбавить темп – сделав передышку и разрешив еще пару глотков воды. Дровосека пришлось окликать несколько раз – он шел со стеклянными глазами на автомате, слабо воспринимая действительность.

Сакура догнала нас через несколько минут.

– Очнулась. Отдохнет и догонит, – только и сказала японка, порываясь забрать у меня пулеметный станок. Мне стоило невероятного усилия не поддаться и не отдать металлическую треногу ей – усталость была такая, что, казалось, сам готов рухнуть по примеру Софьи.

– Пр… пришли! – не с первого раза справившись с голосом, выдохнул вдруг Блейз, указывая на виднеющуюся через улицу статую Ленина – у вождя мирового пролетариата была практически отломана выставленная вперед рука, бессильно свисая вдоль туловища.

Последнее усилие – и направляясь к Ленину как к ориентиру, мы выскочили на главную площадь города. В центре ее расположилось отлично сохранившийся – на фоне остального каменного крошева, – низкий и приземистый квадрат здания торговых рядов.

Смаргивая багровую пелену перед глазами, я тяжело осмотрелся. Левее сквозь развалины было видно здание Синагоги, метрах в пятистах впереди – опять же, сквозь крошево развалин и покосившихся остовов домов – возвышался покосившийся крест православного храма. Справа, на более далеком расстоянии – не менее километра – высилось светлое массивное строение – к нему вела прямая, спускающаяся к реке дорога. Вновь поднимающаяся по изгибу холма, на котором и громоздился сохранившийся Костел.

Судя по всему, в мертвом и разрушенном до каменного основания городе более-менее сохранились только эти четыре здания – которые нам необходимо удержать до захода солнца.

– Сакура! – посмотрел я на японку. – Давай в Синагогу. Захватываешь здание и возвращаешься сюда – показал я на торговые ряды.

Японка кивнула, застучали подошвы сапожек – она стремительно побежала в сторону Синагоги. Девушка, судя по всему, была невероятно выносливой – к тому же из оружия у нее имелась только винтовка и патроны, и устала от нашего марш-броска она меньше, чем остальные.

– Блейз! – обернулся я, проводив японку взглядом.

– А?! – еле выдохнул шатающийся Хорек – последние километры он периодически помогал тащить ящик с патронами к пулемету.

– В Храм, залезай на самый верх и без нужды не высовывайся.

– Тктчно, – невнятно буркнул Блейз и побежал, пошатываясь, в сторону покосившегося купола Храма, на ходу перекидывая из-за плеча снайперскую винтовку.

– Санчес, Бу! – окликнул я школьников и кивнул на Дровосека: – Этого тащите!

Парни подхватили невменяемого от усталости хоккеиста и быстро, то и дело переходя на легкий бег, направились по прямой как стрела дороге в сторону Костела.

Майе я уже на ходу показал на Торговые ряды. Девушка перехватила винтовку и, не мешкая, двинулась в сторону квадратного здания еще дореволюционной постройки, чудом сохранившееся в огне того катаклизма, который обрушился на этот мир.

– Майя, – окликнул я ее. – Смотри Софью, и пусть остается с тобой!

Балерина кивнула и, отвернувшись, уже побежала в сторону торговых рядов.

– Бегом, бегом, парни, бегом! – вновь подхватывая ящик с пулеметными патронами и едва не взвыв при этом, я догнал Санчеса и Бургундца, которые волочили обессилевшего бывшего хоккеиста в направлении Костела, выгодно расположенного у единственного уцелевшего моста через реку.