Фотография давно вывела этот способ из употребления. Теперь надо было только сделать два кадра с разницей в несколько часов и потом сравнить их, чтобы засечь все, что движется. Хотя этим делом можно было заниматься не спеша, удобно расположившись внутри помещения, а не трясясь от ночного холода, оно все-таки оставалось довольно утомительным. Так, в 30-е годы XX века молодой Клайд Томбо просеял буквально миллионы фотографий звездного неба, прежде чем открыл Плутон.

После более столетнего господства фотографии ей на смену пришла электроника. Теперь чувствительная телекамера сканировала небо, заносила в память увиденное и сравнивала его с предыдущими и последующими изображениями. Компьютер с помощью специальной программы за считанные секунды справлялся с тем, на что у Клайда Томбо ушли месяцы, – отбросив все стационарные объекты, пометить все движущиеся.

На самом деле это оказалось не так уж просто.

Бесхитростный компьютер вновь и вновь открывал сотни известных астероидов и спутников, не говоря уже о тысячах обломках хлама, которым человек успел засорить космос. Все находки следовало сверять с каталогами, но это тоже делалось автоматически. И только то, что просачивалось сквозь частое сито всесторонних проверок, скорее всего и представляло интерес.

Все «железки» для автоматического поиска вкупе с программным обеспечением стоили не так уж и дорого, но на Марсе их не было, как, впрочем, и массы других высокотехнологичных товаров не первой необходимости. Поэтому доктору Миллару пришлось прождать несколько месяцев, прежде чем одна земная компания, занимающаяся поставками научного оборудования, смогла отправить ему все необходимое, да и то только для того, чтобы обнаружить, что один из важных узлов неисправен. После обмена космическими факсами со взаимными обвинениями проблема наконец была улажена. К счастью, доктору не пришлось ждать следующего почтового корабля. Когда поставщики с неохотой заменили детали, местные умельцы смогли наладить операционную систему.

Она работала превосходно. Следующей же ночью доктор Миллар наслаждался созерцанием Деймоса, пятнадцати спутников связи, двух транзитных паромов и прибывающего рейса с Луны. Конечно, он обшарил только небольшой участок неба – как раз даже вокруг Марса пространство было битком набито. Неудивительно, что за аппаратуру с него запросили довольно высокую цену, хотя на Земле, ниже уровня облаков космического мусора, вращающегося вокруг планеты, она была бы в сущности бесполезна.

В течение года доктор открыл два новых астероида диаметром менее сотни метров и попытался официально присвоить им имена Миранда и Лорна в честь жены и дочери. В Межпланетном Астрономическом Союзе (MAC) сочли приемлемым только последнее из двух, поскольку Мирандой уже назывался известный спутник Урана. Конечно, доктор Миллар знал об этом, но он полагал, что интересы семейного согласия вполне оправдывают бессмысленность попытки. В конце концов сошлись на имени Мира; очевидно, никто не должен был спутать стометровый астероид с гигантской красной звездой.

В следующем году он не обнаружил ничего нового – несколько сигналов оказались ложными – и был уже готов бросить это занятие, когда программа выдала аномалию. Компьютер засек объект, который скорее всего двигался, но настолько медленно, что в пределах допустимой ошибки уверенности в этом не было. Чтобы так или иначе решить этот вопрос, полагалось сделать еще одно наблюдение через длительный промежуток времени.

Доктор Миллар уставился на крошечное световое пятнышко. Оно могло бы сойти за тусклую звезду, но, согласно каталогам, в этом месте ничего не было. К его разочарованию, не наблюдалось ни малейшего признака расплывчатого ореола, указывающего на комету. Просто еще один чертов астероид, подумал он; вряд ли стоит и труда. Однако Миранда вскоре подарит ему новехонькую дочурку; было бы здорово припасти подарок ко дню ее рождения…

Действительно, это оказался астероид, только что сошедший с орбиты Юпитера. Доктор Миллар задал компьютеру программу вычисления его приблизительной орбиты и был удивлен, обнаружив, что Мирна, как он решил назвать астероид, довольно сильно приблизилась к Земле. Вот это и делало его уже несколько более интересным.

Доктору так никогда и не удалось получить одобрение предложенного им названия. Прежде чем MAC смог утвердить его, дополнительные наблюдения позволили в значительной степени уточнить орбиту.

И теперь уместным было только одно имя:

Кали, богиня разрушения.

Когда доктор Миллар обнаружил Кали, она уже неслась на беспрецедентной скорости по направлению к Солнцу – и к Земле. Хотя теперь этот вопрос представлял отчасти чисто теоретический интерес, все жаждали знать, почему Космический патруль со всеми его возможностями обставил какой-то астроном-любитель с Марса со своим доморощенным оборудованием.

Ответ, как всегда в подобных случаях, заключался в стечении неблагоприятных обстоятельств, включая и хорошо известное упрямство неодушевленных объектов, и элемент невезения.

Кали для своего размера была чрезвычайно тусклой; пожалуй, это был один из самых темных астероидов из всех когда-либо обнаруженных. Очевидно, она принадлежала к углеродному типу: ее поверхность почти в буквальном смысле слова покрывала сажа. А траектория ее движения за последние несколько лет пролегала через одну из самых плотно заселенных областей Млечного Пути. Вот почему в обсерваториях Космического патруля ее не заметили в отблеске звезд.

Доктор Миллар, ведущий наблюдения с Марса, был удачливее. Он умышленно направил свой телескоп в один из менее плотно заселенных участков неба – и Кали как раз оказалась именно там. Случись это на несколько недель раньше или позже – и он пропустил бы ее.

Нет нужды говорить, что в ходе последовавшего расследования были перепроверены терабайты данных наблюдений в памяти компьютеров Космического патруля. Когда знаешь, что там что-то есть, отыскать это гораздо легче.

Действительно, Кали была засечена трижды, но сигнал был на уровне шума, и поэтому автоматическая программа поиска не сработала.

Многие люди испытывали чувство благодарности за эту оплошность; они считали, что, будь Кали обнаружена раньше, это только продлило бы агонию.

Хрислам официально не насчитывал еще и сотни лет, хотя своими корнями уходил гораздо глубже, в те два десятилетия, последовавшие за Нефтяной войной 1990–1991 годов. Одним из непредвиденных результатов этого гибельного просчета оказалось то, что значительная часть американских военнослужащих, мужчин и женщин, впервые в своей жизни непосредственно соприкоснулась с исламом – и была потрясена. Они ясно осознали, что многие из их предрассудков, например распространенный образ фанатичного муллы, размахивающего Кораном в одной руке и автоматом в другой, были следствием нелепых упрощений. И они изумились, открыв для себя, каких успехов достиг исламский мир в астрономии и математике в то время, как Европа была погружена во мрак средневековья – и это еще за тысячу лет до основания Соединенных Штатов. Обрадовавшись этой возможности заполучить новообращенных, Саудовские власти начали насаждать информационные центры на основных военных базах операции «Буря в пустыне» для изучения основ ислама и толкования Корана. Ко времени окончания войны в Заливе несколько тысяч американцев приняли новую религию. В большинстве своем – очевидно, по той причине, что они не знали о зверствах арабских работорговцев в отношении их предков, – это оказались американцы африканского происхождения, но хватало и белых.