Майор спустился обратно на вахту, подписал постановление о водворении Репья в ШИЗО на десять суток, распорядился выпустить Психа и, не торопясь, дыша свежим воздухом, направился в фотолабораторию.

– Печатаю. Нельзя! – послышалось из-за двери фотомастерской после осторожного стука Игната Федоровича.

– Даже для меня? – полюбопытствовал кум.

Лишь после этого грохотнула щеколда и на пороге возник светящийся от удовольствия Андрей Меняев.

– Удалось? – сразу спросил Лакшин, уже заранее зная ответ.

– Да! – восторженно сообщил Менялкин.

Фотограф провел майора в темную комнату и там, в свете красного фонаря вручил еще непросохший фотоснимок. На нем жирными черными линиями выделялись клетки тетради, а поверх них отчетливо проступал рукописный текст.

– Это уже можно вынести? – осторожно спросил Оперативник.

– Да я сейчас нормальный свет включу.

Зажглась люминесцентная трубка под потолком. Линии на снимке сразу потеряли резкость, однако, слова читались без труда, хотя в некоторых местах и встречались пропуски.

Первая половина страницы была исписана странной смесью матерных ругательств с нападками на администрацию. Куму не пришлось долго ломать голову над их происхождением. Такие граффити сплошь покрывали стены лагерных сортиров. Дальше шли несколько строчек с расшифровкой аббревиатур зековских наколок:

«LHVS – Любопытным хрен в сраку.

BOSS – Был осужден советским судом. Вариант: Был опущен собственным соседом.

СПП – слет пассивных педерастов.»

Некоторые из этих расшифровок не знал даже Игнат Федорович, несмотря на длительный стаж общения с зеками. И лишь на самом конце страницы появилось то, что так хотел прочесть Лакшин:

«…Источник пожелал остаться неизвестным. Из быков.

Раньше, в прошлом или даже позапрошлом веке одновременно построили два монастыря. Для мужиков и баб, сосланных из столицы за распутство. Но те стали ходить друг к другу, благо недалече, и продолжать заниматься развратом. Тогда главные монахи ужесточили режим содержания как у мужиков, так и у баб. Теперь монахи не могли запросто шоркаться за стенами монастырей. Но (пропуск) силен, что и те и другие стали тайно рыть тоннель. Мужики ушли в сторону и вышли в овраг, а бабы докопались до (пропуск) приходили по ночам и трахали всех подряд. Весь бабий монастырь залетел, и их разогнали. Но тоннель остался и (пропуск) его теперь знали очень немногие.

Эта легенда, как мне кажется, одна из самых древних. Источник утвер… (пропуск) …нная. Если тоннель между монастырями есть – это объясняет легенду №3. (стр. 24).

Осталось исследовать окрестности у знака 42.

Я вошел в стену!

Да, в стенах зоны есть проходы. Далеко не ходил…»

На этом рукопись обрывалась. Игнат Федорович автоматически перевернул фотографию, словно надеясь, что на обратной стороне будет продолжение. Но там оказалась лишь гладкая белая поверхность со следами грязи, которые оставили пальцы Лакшина.

– Сам прочитал? – поинтересовался майор.

Отпираться смысла не имело и Менялкин кивнул.

– Если кому расскажешь, даже намекнешь, что читал…

– Меня найдут утром на кольях. – закончил фразу фотограф.

– Я не это хотел сказать, – признался кум, – но и такой вариант не исключаю.

– Буду нем, как отпечаток. – поклялся Менялкин.

– И на всякий случай сдай мне все негативы и снимки, если сделал. Сколько пленок истратил?

– Игнат Федорович, я вам отдам все две, но будем считать, что четыре?

– И еще две я тебе дарю. Халтурь. – разрешил Лакшин.

Полчаса сидения в одиночке на вахте не прибавили Котлу хорошего настроения. Но вскоре пришел прапор по кличке Бычара и с грохотом распахнув дверь камеры, громогласно заявил:

– Амнистия! Выметайся, пока кум не передумал!

Дважды упрашивать Исакова не пришлось. Он буквально вылетел с вахты, столкнувшись в дверях со своими шнырями. Шмасть и Пепел спокойно стояли и курили, словно и не провели это время в ожидании закрытия в штрафной изолятор.

– Как приключение? – равнодушно спросил Пепел.

– Что с очком? – Шмасть ехидно скалился в лицо завхозу. – Уже расслабилось, или как?

– Да пошел ты в мать! – замахнулся ладонью Игорь. Клоповник проворно отскочил:

– О! Завхоз у нас в порядке. Курить будешь?

Котел злобно взглянул на шныря, но сигарету принял.

– Да не гоношись. – примирительно сказал Перепелов, – Это ж с самого начала было ясно, что вязать будут только «черных». Кум-то не дурак…

Исаков привычно закрутил головой, высматривая, нет ли лишних ушей.

– Да, нету тут стремаков. – хмыкнул Шмасть. – Пора уж периферийное зрение развивать…

– А чего дальше делать? – поинтересовался Котел.

– Дерьмо пинать и пидоров дрючить. – посоветовал Клоповник. – Ничего не делать. В отряд идти да мужиков с искрящими машинами гонять.

Многие зеки пользовались «машинами», кипятильниками, сооруженными из двух пластин нержавейки, которой на промке было в избытке. Но за время использования прикрученные к пластинам провода пережигались, лохматились, начинали искрить и могли замкнуться, устроив короткое замыкание. Нужно было, всего-навсего перемотать соединения, но подавляющая часть безалаберных зеков не желала следить за состоянием самодельных кипятильников.

– А вахта? – не унимался Исаков.

– Забудь. – отмахнулся Пепел, – на крайняк, короткой свиданкой кум стукнет. Один хрен никто на нее не ходит. А там, глядишь, за примерное поведение, и лишнюю дачку получишь…

Согласившись с этими доводами, Котел бросил бычок на асфальт, растер сапогом:

– Двинули.

И зашагал впереди, зная, что шныри идут следом.

В отряде за время их отсутствия ничего не изменилось. Бугры сводили отряд в столовку, мужики приволокли тюхи и теперь по всей секции шла суета. Зеки носились из дальняка в секцию, таская банки с кипятком. Те, у кого не было чая для заварки, пили воду, растворяя в ней несколько карамелек. Недавние же этапники или кишкоглоты, вынуждены были употреблять чистый кипяток с хлебом, густо посыпанным солью. Первые вынуждены были сидеть на такой убивающей почки диете из-за отсутствия денег на счету, вторые – благодаря неэкономному расходованию купленных в ларе продуктов, двух – трехдневному празднику живота, после которого наступал период вынужденного поста.