Вот так. Я судорожно вздохнула, чтобы не зарыдать. Горькими, детскими слезами по своей загубленной юности, по своей жизни, отданной служению непонятно чему. По чужим, далеким и близким мне жизням, таким же загубленным то ли нами самими, то ли всемогущими Высшими. Вздохнула и побежала прочь, к краю, раскрывая крылья, черные, как небо над головой. Черные, как его душа.

Было тошно. Муторно, глухо и — тошно. В крошечном закутке двора, загороженном со всех сторон высокими каменными стенами старой и новой сервятни, на юго-юго-западе безразмерного на поверку внешнего двора собралась кучка тех, кто остался. Выжил.

Люди сидели, сгорбившись под мелким, противным дождем. Взгляд перебегал с одного лица на другое и я понимал — эти люди уже не жильцы. Потухшие глаза, усталые, измотанные и ко всему безразличные лица, а главное — сломанный стержень внутри, потерянная надежда и воля к жизни. Где-то за стенами грохотало. Судя по всему — все-таки не гром. Люди сражаются, и сражаются отчаянно, но это — уже не наш бой. Он ушел далеко на север, к замку. Эх, замок, замок… Найдется ли еще хоть одна школа магов-стихийников такого масштаба? Во всей Безымянной едва ли наберется столько стихийных магов — специализация, что ни говори, специфическая. Вот уж в самом деле, дави гадину в зародыше… Понимающие оказались, твари. А мы вот сидим здесь, ошметки и огрызки более чем десяти отрядов, сидим с полным безразличием к миру, запертые в тесном закутке и тихо страдаем. Без командира, без плана, без оружия и без денег. Впрочем, все у нас есть, просто всем тошно.

— Шейр, я говорил тебе, что ты идиот? — совершенно неожиданно брякнул я вслух.

— Ты не говорил. Ты орал это благим матом, причем все то время, что мы прорубались через южный двор. Сам-то хоть помнишь?

— Я?… Вот уж в самом деле крыша едет… — пробормотал я себе под нос. Ну не то чтобы я совсем ничего не помнил… Но в памяти определенно случались провалы. Взять хотя бы место, когда я с удивлением обнаружил у себя на плече печально знакомого матерящегося типа. И, оказывается, от него не отставал? Ндамм… Да, я стал очень своим. Своим больше, чем они сами. Даже удивительно, как быстро привыкаешь к крови, трупам, к тому, что рядом кого-то постоянно рвут на куски. Час за часом, удар за ударом, и ничего этого уже не видишь. И становишься циником. Война, что ж делать… — Что-то давно тихо сидим… Там дозорный еще стоит или уже сожрали?

— Смешно, аж подштанники сваливаются. Ты сам на него посмотри.

Я посмотрел. Стоит. Автомат, чтоб ему провалиться, такой же, как и все остальные. Я зло сплюнул под ноги, оперся на воткнутый в землю меч и встал на одно колено, уже почти машинально пригибаясь к земле. Выдернул Луч, короткой перебежкой дотрусил до сквозной дыры в полуобвалившейся стене старой сервятни, прижался к каменным блокам и прислушался. Мерный стук капель, короткие всплески там, где уже успела набежать лужа. Нормальная, здоровая тишина с массой звуков. Я осторожно высунулся за край дыры и быстро глянул сначала внутрь, потом, сквозь дыру напротив — на двор. В свете очередной молнии он выглядел на редкость пусто. Ну и прекрасно. Я медленно пролез в дыру, напряженно вглядываясь во внешне безопасное и очень, очень темное пространство. В темноте, наступившей за короткой вспышкой, я видел только сероватый абрис дыры напротив и несколько десятком метров до нее пришлось идти, ощупывая чуть ли не каждый миллиметр пути. Сканировать я не решался, поскольку магия, это уже очевидно, каким-то образом их привлекает.

Я осторожно выглянул наружу. Во дворе, не защищенном близкими стенами, ветер сметал мелкий мусор с земли, закручивал его маленькими вихрями и нес куда-то прочь. Я оперся на камни, неосторожно высунув руку наружу. Дождь хлестнул по голой коже ледяными иголками, швыряемый косыми струями все тем же ветром. Снаружи выло и грохотало, но ничего противоестественного не происходило.

Я быстро шмыгнул обратно, в сервятню, через провал, опять во дворик. Бой идет на севере, а отнюдь не здесь. Но самое главное… Я постоял немного у дыры во внутренней стене, откуда только что вылез, и медленно пошел к дальнему углу двора, по пути вглядываясь в лица и фигуры тех, кто был здесь, со мной. Опущенные плечи, сгорбленные спины, маски скорби, безразличия, отчаяния, тупой усталости — у каждого своя. А ведь все это воины. Или маги. Я шел мимо них, и не видел ни одного, о ком бы с уверенностью можно было это сказать теперь. Кто-то дремал, прислонившись к стене или к соседу, кто-то с этим соседом тихо переговаривался, кто-то пытался перевязать раны, но большинство сидело, уставившись в никуда. И только Шейр, сотник, яростно и с видимым удовольствием костерит всех встречных и поперечных. Кровь с лица он так и не стер, да и так его нарубили на лапшу. Жаль, хороший оказался мужик. Только вот ходить после этой заварушки уже не сможет никогда. Его бы волю к жизни, да остальным…

Я вздохнул. И маленький, гадкий червячок сомнения закопошился внутри. И захотелось, безумно захотелось повернуть время вспять. Проснуться. И больше никогда не видеть снов. Но… «Вся наша жизнь — служение». Все решено давно, и решено не мной. Жаль…

— А что дальше? — громко обратился я к сотнику.

— Что — дальше? — поднял он брови.

— Здесь есть другая крепость? Нет. Здесь есть птицы? Нет. Вы собираетесь уносить отсюда свои задницы? Вижу, что тоже нет. Тогда все-таки что вы собираетесь делать дальше?

— Хамло ты, Светзар, первосортное.

— Кто бы говорил, — я обтер мокрое лицо рукавом. Вот вам основной недостаток именных мечей — если рукоять без особых проблем можно замотать полотняной повязкой, то тот факт, что клинок светиться серебристо-белым, причем достаточно ярко, не особенно-то скроешь. Вот и поименовали… И хорошо, если не занесут это любопытное имечко на Безымянную. — И все же.

— Что ты имеешь сказать? Имеешь — говори, нет — затихни. Люди отдохнуть должны.

— Где ты людей видел? Где, я тебя спрашиваю? — зло и громко отозвался я. И широким, быстрым жестом обвел отряд рукой. — Это — люди? Нет, это неизвестно что забывшие в верхнем мире трупы, которые сами же себя похоронили!

— Ах ты мальчишка вшивый! — гаркнул Шейр, — Как ты вообще на них свое гавкало разевать смеешь?! Да они же за тебя…

— За меня, — отрезал я. — И за тебя. Но не за себя. Хребет у всех до одного переломан — только не говори, что не видишь. Мертвецы они, мертвецы й есть. И под землю хотят. Быстрей…

— Хамло ты, Светзар… — сотник нахмурился и замолчал. Я ждал. Где-то в сервятне капли мерно ударялись о каменный пол, со звоном высекая брызги. Кап. Кап. Кап…

Я ждал. Ждал. Ждал…

— Замок у них вместо хребта, — неохотно, щурясь, заговорил Шейр. — Они дети его до последней жилы. Стоит он — стоят и они. Я — старой травки меч, а они где вылупились, на том и души завязаны. Что ж ты хочешь…теперь…

— Рано умирать. Замок еще не взят.

— Детям сказки сказывай, этим — не поможет, — криво усмехнулся Шейр, поудобнее устраивая перевязанные и подштопанные отрядным магом-целителем культи. Но, натолкнувшись на мой взгляд, усмешка начала медленно сползать с его лица.

— Помешанный… — он искоса глянул на меня и прищурил один глаз. — А ну, повтори.

— Не взят замок, — я развернулся вокруг своей оси, развернулся к людям, уже убедившими себя, что они!мертвы, и на одном порыве, непонятно откуда взявшемся, рявкнул во весь голос: — ЗАМОК НЕ ВЗЯТ!!! Вы кто — воины или дети малые?! Вы сидите здесь и баюкаете свои страдания — ах, какие мы бедные и несчастные! Вы поверили кучке полусумасшедших штабных, которые на своих бросались!

— А кому нам верить? Тебе, что ли, мальчишка зеленый?! Чтобы увидеть — достаточно иметь глаза и разум! — заворчал кто-то с места.

— Имея глаза и разум, вполне можно заключить, что у луны одна сторона. А вы свои глаза закрыли, а разума, по-моему, вообще нет. А если он и был, то давно уж пребывает под землей. Замок — всего лишь груда камня, место, где вы когда-то жили.