Далее Арнальди зачитал свидетельские показания, при этом не называя имён доносителей.[26]

— Вы признаёте себя виновным, Рауль де Брюи?

— Нет.

Лицо Арнальди было непроницаемо. Казалось, он и не ждал другого ответа.

— Вы признаёте, что имели общение с еретиком Бертраном Мартеном?

— Нет.

— Но свидетели показывают на это.

— Они лгут.

Рауль в упор смотрел на Арнальди. В глазах обвиняемого читалось только одно: презрение. Какой смысл отвечать на вопросы, когда заведомо известен результат? Что бы он ни сказал, вердикт будет один — виновен.

Они встретились взглядами, и каждый из них знал, о чём думает другой. И каждый играл свою роль.

Арнальди выдержал паузу. Он был абсолютно спокоен, допросы вёл не первый раз. Почти никто не признавался сразу. К тому же по двадцать шестому канону нарбоннского собора допрос был вовсе не обязателен, для обвинения хватало и свидетельских показаний. А их было достаточно. Если надо, к делу можно привлечь даже еретика. Вот, например, вчера один еретик, не выдержав пыток, признался во всех мыслимых и немыслимых грехах. Арнальди допрашивал его лично после процедуры «умаления членов» (так назывались пытки), и тот давал такие показания, что даже сам инквизитор удивился. Еретик этот и с дьяволом общался, и кресты с соборов сбрасывал, и тайно ночью ворожил с ведьмами, и пил кровь новорождённых младенцев. Ко всему прочему, он признался, что церковь Магдалины, что в Безьере, которую более тридцати лет назад в порыве безумия подожгли крестоносцы (там прятались от Христова воинства несколько тысяч человек мирного населения), оказывается, поджёг он, да и город Безьер пылал тоже от его руки. Все свидетельства несчастного тщательно записывались, но, к сожалению, поджог вменить ему в вину было невозможно, так как обвиняемый был от роду лет двадцати восьми, и выходило, что в то время, когда крестоносцы устроили резню в Безьере, он ещё не родился. Так или иначе, даже этот обезумевший еретик был полезен следствию. После таких признаний заставить его свидетельствовать против Рауля де Брюи ничего не стоило.

С еретиками был вообще разговор короткий. У них не было никаких прав. Согласно папским буллам, они никогда не могли свидетельствовать ни против католика, ни за еретика, но всегда могли показывать против своих друзей по несчастью. Родственники обвиняемого, включая прислугу, не имели права вступиться за него, но всегда могли показать против. Так что исход дела был очевиден. И об этом знали и Арнальди, и Рауль.

И всё же инквизитор, чтобы соблюсти правила, приступил к допросу.[27] Он задавал обычные вопросы, которые варьировались лишь по качеству обвинения. Этим он искусно испытывал подсудимого в вере. В идеале нужно было заставить обвиняемого сбиваться и противоречить самому себе.

Арнальди хорошо знал повадки еретиков. Тот, кто вступил в катарскую церковь, никогда не отрекался от своих убеждений, даже под угрозой костра, к тому же катары были так изворотливы, что сами могли запутать следствие, давая туманные ответы на ясно поставленные вопросы относительно их веры.

— Итак, утверждали ли вы, Рауль де Брюи, что истинной является другая вера, кроме той, которую объявляет Римская церковь?

— Истинна та вера, которую исповедует Римская церковь.

— Возможно, некоторые члены вашей секты живут в Риме. И это вы называете Римской церковью. Допускаю, что вы частично верите в то, что проповедуют католические прелаты. Однако это не мешает вам быть еретиком, поскольку в других отношениях ваша и моя церковь расходятся.

Рауль, не смутившись, ответил:

— Я верю во всё то, во что должен верить христианин.

— Так-так. Во что верит ваша секта — в то, по-вашему, и должен верить христианин?

Рауль промолчал, только усмехнулся в усы.

Арнальди продолжил:

— Мне известны ваши уловки — не отвечать прямо на поставленные вопросы. Но мы не будем заниматься словесной перебранкой. Скажите прямо: вы верите в единого Бога — Отца, Сына и Святого Духа?

— Да.

Конечно, Рауль верил в Бога. Его признание не было несправедливым, оно было лишь замечательно уклончиво. Катары верили в Бога истинного, но они также признавали бытие другого существа — Люцифера. Они верили, что именно он создал весь материальный мир, в котором заключено бесчисленное зло и страдания. А Бог — абсолютная любовь, чистая, праведная, вечная, и сотворить он мог только совершенное — душу.

«Посмотрите на этот мир, — говорили катары. — Как очевидно его несовершенство и тленность. Какая пропасть лежит между несовершенной материей и совершенным Богом, между жизнью, которая рождается, чтобы умереть, и Богом, которая есть жизнь вечная! Несовершенное не может исходить из Совершенного».

Поэтому, по их убеждению, земной мир и земные создания не могли быть сотворены Совершенной сущностью. И как бы с ними ни спорили, что Бог — творец всего (и земного, и небесного), они с обезоруживающей прямотой задавали очень простой и одновременно сложный вопрос: «Если Бог сотворил человека, то почему Он не сделал его таким же совершенным, как Он сам? Если Он хотел создать людей совершенными, но не смог, то, значит, Он не всемогущ и сам не совершенен. А если мог, но не захотел, это не совместимо с абсолютной любовью».

Катары, доказывая своё мнение, всегда ссылались на строки из Нового Завета. Когда Сатана-искуситель говорил Христу: «Все это дам тебе, если, падши, поклонишься мне», как мог бы он предлагать Иисусу весь материальный мир, если он ему не принадлежит? Значит, говорили катары, Люциферу принадлежит мир, значит, он был его творцом и творцом всех людей. Ведь сказал же Иоанн, любимый ученик Христа: «Кто от Бога, тот слушает слова Божьи; вы потому не слушаете, что вы не от Бога».[28] Человек творит зло: убивает, сквернословит, лжет, не слушая Божьи слова о любви друг к другу, поэтому человек — создание Антихриста. И с этим трудно было спорить тем, кто мучил и проливал кровь своих собратьев.

Но как же Бог допустил присутствие в мире зла? Не мог же он сотворить его сам? Конечно же, не мог, убеждали катары и объясняли это так.

Когда-то Люцифер был сияющим ангелом, нежным и чистым, любимым сыном Бога. Господь поставил его во главе небесного воинства. Но власть, вручённая ему, родила в нем гордость. Он захотел стать равным со своим Творцом. Люцифер привлёк на свою сторону ангелов четырех стихий и часть небесного воинства. Тогда он был изгнан с неба. Когда он осознал содеянное, то обратился к Богу: «Даруй мне прощение». Бог пожалел его, но не пустил на небо. Он позволил ему создать всё то, чем он будет владеть. Люцифер приказал своим ангелам слепить землю. Потом он взял свою корону, которая раскололась во время битвы с Божьим войском, и из одной половины сделал Солнце, а из другой — Луну. Драгоценные камни он превратил в звёзды. Из грязи он создал растения и животных. Ангелы, которые последовали за Люцифером, попросили Бога тоже не наказывать их, а отпустить на землю. Тогда Бог предупредил их, что если они заснут в дороге, то позабудут путь на небо, и только через тысячу лет он призовёт их обратно. Но Люцифер был очень хитрый. Он усыпил ангелов и заключил их в тела, вылепленные из грязи. Когда ангелы проснулись, они уже были людьми — Адамом и Евой. Чтобы заставить их забыть небо, Люцифер создал земной рай. А чтобы навсегда сделать своими рабами, он ввёл их в грех при помощи плодов с Древа познания. А потом, с братоубийством Каина, в земной мир пришла смерть. Прошло много времени, и Бог ощутил сострадание к падшим ангелам, которые превратились в людей. Он решил дать им откровение и велел самому совершенному из своих ангелов — Христу — сойти на землю и принять облик человека. Христос пришёл в мир, чтобы показать падшим ангелам путь, которым они могут вернуться на небо. И этот путь — любовь.