Виток за витком освобождаются ее руки, в итоге безвольно обвисающие, уже не поддерживаемые веревкой. Болью отдается в затекших плечах, тонкими иголочками разбегается кровь в застывших мышцах. Мышцы бедер напрягаются, не желая отпускать веревку, она сырая. Тень улыбки скользнула на губах Господина. Еще немного, и она освобождена. И в душе смятение — хочет ли она свободы или лучше отдаться в плен веревок и таких уверенных строгих, но ласковых рук Господина.

Он довел ее до кровати, уложил и стал разминать ноющие плечи. Ласкал следы от веревки. Девушка проваливалась в туманную негу, уплывая от реальности. Прохладная простынь скользнула по ее безвольному телу.

— Отдыхай, — дыхание на ухо.

На утро Забава проснулась удивительно отдохнувшая. Как будто груз проблем, оставленных дома, напряжение и недосказанность последней недели исчезли. И вроде бы ничего такого не произошло, но… что-то поменялось. Неуловимо. Как может отличаться беспомощность и слабость. Одно дело, когда она была такой дома, подвергаемая нападкам и издевательствами, другое — здесь, с Ним. Никогда еще ей слабость не казалась таким благом, таким упоительным ощущением. Беспомощность в руках Господина вызывала дрожь, трепет и желание. И мысли… мысли только о том, что недостаточно хороша для него, что она ему может чего-то недодать. И эта мысль ее ужасала.

День проходил, как обычно. Морозко уехал, а она сёрфила по Интернету. Вчера она постеснялась искать интересующую ее информацию при Господине. Нет, Забава не думала, что он её осудит или будет смеяться. Он вообще никогда не смеялся, лишь легкой улыбке позволял мелькать на своих губах. Вооружившись электронными знаниями, она пошла на кухню, воплощать теорию в практику.

Челюстные мышцы болели от напряжения, и она подавилась спешно откушенным бананом, когда в проеме тихо появился Морозко. Несколько секунд невозможности вдохнуть, как Господин подлетает, разворачивает к себе спиной, сжимает кисти рук в замок чуть ниже солнечного сплетения и резко впечатывает их в девушку, заставляя судорожно закашляться до рвотных позывов. Мокрые склизкие останки банана с противным звуком шмякаются на пол, и она может дышать.

Морозко разворачивает Забаву к себе лицом, жестко до боли сжимает подбородок, заставляя ее посмотреть ему в глаза. Такого каменного лица и бешеной ярости в глазах она не ожидала увидеть. Вот именно сейчас ей стало не просто страшно, жутко. Что там до этого невозможность дышать.

— Умыться. Всё убрать. Сходить в туалет. Голой в позе покорности на пороге кухни. На всё 10 минут.

Отрывистые фразы буквально хлестали ее. Господин отпустил ее лицо, вымыл и вытер руки и вышел из кухни, больше не обращая внимания на девушку.

Забава справилась за 5 минут и упала на пороге так, как приказал Господин. Унять дрожь на холодившем тело полу у нее не получалось. Голова кружилась от пережитого и от неизвестности. Через какое-то время послышались тяжелые шаги Господина.

— Готова принять наказание?

— Да, Господин, — глухо прозвучал голос девушки.

— Поднимайся и ложись грудью на стол.

Забава, не поднимая глаз, последовала указанию Господина. Жесткий край стола создавал дискомфорт.

— Расставь ноги, — последовал приказ.

Опора стала эфемерной — на носочки туфель. Тонкие каблуки не давали дополнительной поддержки, едва-едва касаясь пола. Веревка затянулась на щиколотке, чтобы притянуть к ножке стола и зафиксировать сначала одну ногу, затем вторую.

— Вытяни руки, — последовал очередной приказ. И вот уже она буквально растянута на гладком, нагревающимся от ее тела, дереве стола.

— Голову поверни налево, чтобы я видел твое лицо, — как только Забава выполнила указание, прозвучала следующая реплика, — стоп-слово «красный».

В её глазах появился страх. Они несколько раз обговаривали момент использования стоп-слова. Это значило, что будет что-то неприемлемое для нее или момент, когда она уже не сможет терпеть. Пока еще ни разу ей даже не приходило в голову подумать «желтый». А «красный»…

— Старайся дышать ровно, это тебе поможет, — последнее указание и…

Ягодицы обжигает плетка. Вроде не сильно, но как-то резко. Тепло разбегается по коже, и тут же следует удар с другой стороны. Больно, но терпеть можно. Забава сжимает зубы и пытается дышать ровно, но через некоторое время срывается на стон, когда хвосты всё настойчивей впиваются в кожу, то скользя, то яростно целуя уже разгоряченные ягодицы, оставляя затейливый рисунок сначала на белой, затем уже розовой коже. Из глаз текут слёзы, дыхание сбито криками, но она продолжает терпеть… еще немного и… Рука Господина вытирает слезы с её опухшего лица. Она закрывает глаза. Теперь закрывает, а не зажмуривается.

Шаги, щелчок и звон льда, через минуту холод приносит облегчение ее попе. Она по-прежнему распластана на столе, но даже жесткий край не причиняет дискомфорта. Забава тихо наслаждается: несмотря на то, что Господину пришлось ее наказать, он о ней заботится. Вот он развязывает ее, помогает подняться. Мокрое тело со звучным «чпоком» отлепляется от гладкой поверхности. Ноги почти не держат, но она старается не сильно наваливаться на Господина, который ближе к лестнице подхватывает ее на руки и несет в ее комнату.

После того как Морозко намазал многострадальную попу Забавы, поинтересовался:

— И зачем ты подвергла свою жизнь опасности?

— Я не…

— Не ври, — жестко перебил он ее.

— Хотела потренироваться, — прошептала Забава.

— Стремление похвально, но ты была обязана поставить меня в известность, — в голосе ни капли тепла.

— Я виновата, Господин.

— Мне важна твоя безопасность, — чуть потеплел тон.

— Простите, Господин.

— Каждое утро будешь меня будить, заодно и потренируешься.

— Да, Господин, — с облегчением произнесла Забава.

— Отдыхай. Завтра в 6, — Морозко поправил одеяло и оставил девушку одну.

Теперь распорядок дня немного поменялся, но это только еще больше нравилось Забаве. Наверно, только в утренние минуты Морозко был чуть более мягким и расслабленным. Она любила эти мгновения. Ей нравилось, как из-за ее губ и языка восстает его плоть, как гладкая головка скользит сначала по небу, затем глубже. Её не обижали его указания, как лучше сделать, ведь с каждым разом уже не ей надо было лучше стараться, а ему сдерживаться, чтобы продлить удовольствие. Удовольствие обоим.

А с какой нежностью и лаской, доводящей ее до сказочного головокружения, он оплетал ее веревками, делая из нее восхитительное произведение искусства: то в платье, то в ажурной вязи узлов.

И была еще близость. Не такая, как в первый раз. Другая. Более жесткая, подчиняющая, заставляющая хныкать от своей беспомощности и лелеять в душе восторг, от восхищения Господина, его властных рук, дарующих наслаждение на грани боли.

Была одна ситуация, заставившая ее напрячься, потому что ей казалось это дикостью, но она решила пока уступить, ведь она может в любой момент сказать: «Красный».

— Интересные игрушки, — хмыкнул Господин, заглядывая в ее планшетник. — Что-нибудь попробовать из этого хочешь?

У Забавы даже уши покраснели:

— Из этого нет, Господин.

— Вот и я женский страпон не оценю, да и мужской тоже, — он рукой прошелся по шейке девушки, скользнул по ключице, груди, перекатил между пальцами почти мгновенно сжавшийся сосок. — Но, кое-что мы можем попробовать. Встань около стола и обопрись на него.

Забава с предвкушением последовала указаниям. Что на этот раз придумал Господин? Звук выдвигаемого ящика, небольшое шебуршение. От предвкушения становится мокро между ног и всё больше оттопыривается попка с легким прогибом в спине. Пальцы Морозко прошлись по чуть выглядывающим внутренним половым губам, поиграли с клитором, неглубоко вошли во влагалище, собирая влагу, и двинулись к анусу. Забава непроизвольно сжала попку.

— Расслабься, — мягкий приказ.

И вот уже указательным пальцем он входит в нее, продолжая большим массировать маленькую сжавшуюся дырочку. Разве можно устоять уже перед двумя пальцами, добирающихся до волшебной точки, заставляющих сжиматься влагалище, хлюпающее все громче и громче. И уже не важно, что большой палец Господина чуть заходит в расслабляющуюся попку. Легкий дискомфорт не помеха накатывающему оргазму, когда внутренние мышцы с благодарностью обхватывают дающие наслаждение пальцы. Гортанный стон, и она расслаблено обмякает на столе. Пальцы Господина все еще находятся внутри, двигаясь медленно, как бы успокаивающе. В это время что-то твердое и скользкое уперлось в её анус, который Морозко перестал ласкать.