— Матушка! О, матушка! — восклицала она, умирая, задыхающимся голосом.

На этот смертный, судорожный вопль отвечал из-за окошка адский хохот. И сквозь поднятую штору можно было заметить ужасное лицо Атар-Гюля, выглядывающее оттуда подобно змее.

Он смеялся, жестокосердный негр! Но Женни не кричала более — она умерла.

— Отопремте ей, довольно мы попугали бедняжку, — сказал добрый Вилль. И он хотел отворить дверь, но не мог этого сделать, потому, что тело его дочери мешало ему.

Испуганный, он сильно толкнул дверь и увидел... Свою дочь, лежащую мертвой на полу, а когда они вошли в комнату, то увидели змею, ползущую обратно в окошко.

Теперь нам остается только объяснить, какое участие принимал Атар-Гюль в этом ужасном происшествии.

Хорошо зная, подобно всем неграм, привычки всех животных этой страны, ему пришла мысль воспользоваться для своего мщения тем случаем, когда Теодорик велел отнести ему убитую змею в комнату Женни.

Он знал, что эти гады живут всегда попарно, и что самец, возвратившись в свою нору и не найдя там своей самки, будет искать ее и поползет по ее следу...

А потому он и волочил мертвую змею по траве, чтобы оставить на земле свежий кровавый след для привлечения самца.

Что действительно и случилось.

Самец, войдя в свою нору и не найдя там самки, пополз искать ее по следу, достиг окошка нижнего этажа дома колониста, у которого негр по дьявольской предусмотрительности своей еще раз раздавил змею, вполз наверх, проник в комнату, увидел там убитую самку, разъярился от злобы, смертельно уязвил Женни и потом обратно ушел в свою нору.

Расчет Атар-Гюля был верен; ненависть почти никогда не ошибается.

Через две недели после смерти Женни бедный Вилль сидел возле постели больной жены, а Атар-Гюль стоял у изголовья и обмахивал большим опахалом мух, беспокоивших госпожу Вилль.

Жестокая болезнь, причиненная несчастьями и горестью, повергла ее в ужасное истощение и слабость.

Однако она открыла глаза и, с нежностью и беспокойством взглянув на своего мужа, сказала:

— Бедная наша дочь!.. бедная Женни!.. я не переживу это!.. А Теодорик!.. Это ужасно!.. Он исчез и пропал неизвестно куда, после того как выбежал из комнаты, преследуя эту страшную змею!..

Колонист, стоя на коленях у кровати своей жены, молился, закрыв лицо руками.

Он был возбужден от этого горестного забвения восклицанием негра:

— Господин!.. Господин!.. Хозяйка ваша умирает.

И, действительно, наступал ее последний час... Она сделала знак, что хочет говорить.

Колонист и негр слушали ее в безмолвии, сидя на коленях.

— Друг мой! — сказала госпожа Вилль слабым и задыхающимся голосом. — Оставь этот остров... Ужасные потери и разорение, причиненные тебе смертью всех твоих стад и большой части невольников, делают этот отъезд необходимым, не думай о поправлении своего состояния... горестные воспоминания убьют тебя здесь... продай остатки твоего имущества... и поезжай в Европу... возьми с собой Атар-Гюля... Он верный и неизменный друг твой... — тут она закрыла глаза.

Атар-Гюль начал поправлять подушки умирающей, говоря:

— Бедная госпожа! Как мне жаль ее!

Но ужасное выражение злобной радости, которую он не мог скрыть, глядя на умирающую, поразило госпожу Вилль, и вдруг по враждебному чувству сердца обнаружила она ужасное лицемерие невольника.

А потому-то несчастная женщина страшно выпучила глаза... вдруг поднялась с одра своего и, всплеснув руками, воскликнула с неизъяснимым выражением ужаса:

— Вилль!.. Вилль!.. Атар-Гюль!.. зло... Женни!.. — ослабев, она не могла сказать ничего более.

Господин Вилль, не поняв ее и, думая, что она просит его не оставлять Атар-Гюля, качнул печально головой в знак согласия.

— Отец! Отец!.. — пробормотал потихоньку Атар-Гюль. — Вот тебе еще жертва! Мщение мое начинается!

Пришли соседи и знакомые господина Вилля и силой увели его из комнаты умирающей жены.

Атар-Гюль так старательно ухаживал за госпожой Вилль и оказывал, по-видимому, такую преданность своему господину, что колонист отпустил его на волю, а губернатор собственноручно написал на отпускной его самое отличное свидетельство в его верности, усердии и добродетельной привязанности к господам своим.

Наконец, через два месяца после кончины своей жены господин Вилль обратил в наличные деньги остаток своего имущества и отправился в Англию с верным своим слугой Атар-Гюлем на военном корабле «Британия», туда же возвращавшемся.

— Ну, перестаньте плакать, господин Вилль... ободритесь, — говорил корабельный доктор несчастному колонисту. — Я верю, что обстоятельства ваши ужасны; но делать нечего, нужно покориться судьбе!

Колонист дружески протянул руку доктору и печально покачал головой. В эту минуту вышел на палубу Атар-Гюль, держа в руках маленький чайник.

— Вот вам, господин, — сказал он почтительно колонисту, — отвар из той травы, которую прописал вам доктор.

Господин Вилль сделал ему знак головой, что он не хочет пить.

— Сделайте милость, господин! — продолжал Атар-Гюль, откушайте немного, хоть для меня... Это вам поможет облегчить ваши страдания, пожалуйста, выпейте!..

Колонист выпил чашку и кивнул головой своему верному слуге в знак благодарности.

— Какой у вас добрый служитель! — сказал доктор.

Колонист поднял глаза к небу и сказал:

— Настоящее сокровище!

— И после этого еще ругают негров-невольников!..

Между тем Атар-Гюль, пристально взглянув вдаль, воскликнул:

— Господа! Я вижу там на море челнок!

— Ты ошибаешься, верно, друг мой, — сказал доктор, смотря в ту же сторону. — Но спроси-ка подзорную трубу у рулевого, мы посмотрим хорошенько.

И в самом деле, через несколько минут доктор воскликнул:

— Он говорит правду, господин Вилль.

— Это маленькая лодочка и в ней сидит только один человек...

— Рулевой! скажи об этом лейтенанту.

— Посмотрите, — сказал ему доктор, — лодочка в океане... что бы это значило?

— Какой-нибудь несчастный, спасшийся от кораблекрушения... Ему нужно помочь. Я пойду доложу капитану...

Лейтенант вышел и вскоре потом возвратился, сказав рулевому:

— Повороти корабль и правь вон на ту лодочку, что чернеется вдалеке.

Вскоре корабль «Британия» подошел близко к лодочке, остановился и окликнул по-английски сидевшего в ней человека, который сделал знак рукой, что он не понимает по-английски.

— Позовите же того матроса, которого мы вытащили из воды и спасли от смерти, — сказал лейтенант. — Он знает по-французски и по-испански и, может быть, поймет его.

Сухой выбежал на палубу, и ему указали на лодку...

Но несчастный побледнел, залепетал что-то и упал без чувств.

Он узнал Брюлара!

И добрый колонист Вилль также узнал своего поставщика негров.

И Атар-Гюль также очень хорошо узнал грозного атамана морских разбойников.

Сухой, оправившись и собравшись с духом, шепнул что-то на ухо лейтенанту.

Между тем Брюлар проворно вскарабкался на палубу корабля, одетый в обыкновенный отвратительный свой наряд, но держа под мышкой какой-то ящичек. Матросы с любопытством окружили его. Но, едва хотел он начать говорить, как почувствовал, что несколько рук схватили его сзади, и он упал на палубу, ругаясь и богохульствуя. В одну минуту он был связан и скручен веревками крепко-накрепко, точно также, как он некогда скрутил сам бедного шкипера Бенуа.

И, несмотря на его крик, он был перенесен в большую каюту, где собрались капитан и все корабельные офицеры и сидели вокруг стола, для допроса и произнесения приговора:

— Допрашивайте его, лейтенант, — сказал капитан, — а вы, комиссар, записывайте показания злодея.

Комиссар очинил старательно перо, посмотрел кончик на свет, поправил ножичком, обмакнул в чернила и приготовился писать, спросив сначала, крепко ли связан злодей и не вырвется ли.