Вдруг Мод быстрым движением откинула назад волосы, и показалось ее улыбающееся лицо.

— Почему женщины не носят волосы всегда распущенными? — спросил я. — Это было бы гораздо красивее.

— Да, но если бы они не путались так, — с улыбкой ответила она. — Ну, вот! Я потеряла одну из моих драгоценных шпилек!

Я восхищенно следил за всеми ее движениями, пока она рылась в одеялах, разыскивая шпильку. Меня поражала и радовала ее женственность. Я слишком высоко вознес ее в своем представлении, вообразил ее чем-то неземным, сделал из нее недосягаемую богиню. Поэтому я так наслаждался проявлениями чисто женских черт в ней, тем, как она изящным движением откидывала назад волосы или искала шпильку.

С радостным возгласом она наконец нашла свою шпильку, и я сосредоточил теперь свое внимание на управлении лодкой. Я сделал опыт и подвязал рулевое весло таким образом, чтобы лодка могла идти по ветру без дальнейшего моего участия. Опыт удался, и лодка недурно держала курс.

— А теперь давайте завтракать, — предложил я. — Но сначала вам надо одеться теплее.

Я достал новую плотную фуфайку, скроенную из корабельного одеяла. Ткань была толстая и могла несколько часов сопротивляться дождю, не промокая. Когда Мод через голову надела ее, я дал ей матросскую шапку, закрывавшую ей волосы, которая при откинутом верхе могла также защищать шею и уши. Эффект получился очаровательный. Ее лицо было из тех, которые прелестны при всех обстоятельствах. Ничто не могло испортить его изысканного овала, почти классических черт, тонко очерченных бровей, больших карих глаз, ясных и поразительно спокойных.

Налетел резкий порыв ветра. В это время лодка под углом взбиралась на гребень волны и внезапно накренилась, зачерпнув около ведра воды. Я как раз вскрывал жестянку с консервированным языком и, бросившись к парусу, едва успел отпустить его. Он захлопал и затрепетал, и лодка выпрямилась. Через несколько минут мне удалось снова направить ее по надлежащему курсу, и я возобновил приготовления к завтраку.

— По-видимому, лодка идет хорошо, хотя я ничего не смыслю в морском деле, — сказала Мод, нагнув голову в знак похвалы моему искусству.

— Все это хорошо, пока мы идем бейдевинд, — объяснил я, — но если мы пойдем быстрее, например при полном бакштаге, то мне придется все время править рулем.

— Должна признаться, что ничего не понимаю в этих технических подробностях, — заметила Мод. — Но вывод мне ясен, и он мне не нравится. Вы не можете сидеть на руле круглые сутки. Поэтому после завтрака я хочу взять первый урок. А потом вы ляжете и будете спать. Мы установим вахты, как на кораблях.

— Не знаю, как мне учить вас, — протестовал я. — Ведь я и сам только учусь. Когда вы доверились мне, вы не подумали о том, как у меня мало опыта в управлении маленькой лодкой. Я в первый раз берусь за эту задачу.

— В таком случае, сэр, мы будем учиться вместе. И так как вы на целую ночь опередили меня, то должны поделиться со мной тем, чему уже успели научиться. А теперь — за завтрак! И разыгрывается же аппетит на воздухе!

— Кофе не будет, — с сожалением сказал я, передавая ей морской сухарь с маслом и ломтиком языка. — Не будет у нас ни чая, ни супа, ничего горячего, пока мы не доберемся до берега.

После скромного завтрака, завершенного чашкой холодной воды, Мод взяла урок управления лодкой. Уча ее, я многому научился и сам. Она оказалась способной ученицей и вскоре уже умела держать курс, управлять парусом и отдавать шкот при слишком сильных порывах ветра.

Утомившись, она передала весло мне. Я убрал было одеяла, но она опять разостлала их на дне лодки. Покончив с этим делом, она сказала:

— А теперь в постель, сэр! Вы будете спать до завтрака, то есть до обеда, — поправилась она, вспомнив порядок дня на «Призраке».

Что мне оставалось? Она настаивала и повторяла свое «пожалуйста, пожалуйста», пока я не передал ей весло. Я испытывал чисто физическое наслаждение, когда улегся в постель, приготовленную ее руками. Сквозь овладевшую мной дремоту я созерцал овальное лицо, обрамленное рыбачьей шапкой, выделявшееся то на фоне серых облаков, то на фоне принявшего также серый оттенок моря, а потом… очнулся с сознанием, что спал.

Я взглянул на часы. Был час дня. Я проспал семь часов! А она семь часов правила лодкой! Принимая от нее весло, я сначала должен был разогнуть ее окоченевшие пальцы. Она исчерпала весь небольшой запас своих сил и теперь не могла пошевелиться. Я должен был оставить парус, помочь ей добраться до постели и отогреть ей руки.

— Я так устала! — вздохнула она и бессильно опустила голову.

Но в следующий миг выпрямилась.

— Не вздумайте бранить меня, — с шутливым вызовом произнесла она.

— Надеюсь, я не выгляжу сердитым, — серьезно ответил я. — Смею вас уверить, что я ни капли не сержусь.

— Н-нет, — произнесла она, — но на вашем лице упрек.

— В таком случае у меня честное лицо, выражающее то, что я чувствую. Вы поступили нехорошо по отношению к себе и ко мне. Как я могу теперь доверять вам?

Она виновато посмотрела на меня.

— Я буду паинькой, — сказала она, словно нашаливший ребенок. — Я обещаю…

— Повиноваться, как матрос повинуется капитану?

— Да, — ответила она. — Это было глупо с моей стороны, я знаю.

— Обещайте мне еще кое-что, — продолжал я.

— Охотно.

— Обещайте мне не говорить так часто «пожалуйста, пожалуйста». А то вы быстро подорвете мой авторитет.

Она рассмеялась довольным смехом. Она уже и сама заметила силу этого слова.

— Это хорошее слово… — начал я.

— Но я не должна злоупотреблять им, — перебила она.

Слабо улыбнувшись мне, она снова опустила голову. Я оставил весло, чтобы подоткнуть одеяло ей под ноги и накрыть лицо. Ведь она такая слабенькая. Я с сомнением поглядел на юго-запад и подумал о шестистах милях тяжелых лишений, отделявших нас от берега. О, если бы дело ограничилось одними лишениями! Шторм мог разыграться каждую минуту и погубить нас. Но я не боялся. Я не был спокоен за будущее, оно представлялось мне крайне сомнительным, но все же я не испытывал страха. «Все обойдется, все обойдется», — без конца повторял я себе.

Во второй половине дня ветер стал свежее, поднялись волны, и мне пришлось усиленно бороться с ними. Впрочем, большой запас провизии и девять бочонков воды придавали лодке устойчивость, и я шел под парусом, пока это не стало слишком опасным. Но потом я спустил его.

Уже под вечер я заметил на горизонте с подветренной стороны пароходный дымок; это мог быть или русский крейсер, или разыскивавшая «Призрак» «Македония». Солнце весь день пряталось, было страшно холодно. К ночи надвинулись густые тучи, ветер все более крепчал, и нам пришлось ужинать в рукавицах, причем свободной рукой я управлял рулем, ни на минуту не выпуская его.

Когда стемнело, лодка не могла больше бороться с волнами и ветром. Я с сожалением убрал парус и принялся делать из него плавучий якорь. Это была нехитрая штука, о которой я слыхал от охотников. Свернув парус и крепко связав его с мачтой, реей и двумя парами запасных весел, я бросил все это за борт. Линем это приспособление было привязано к корме. Мало выступая из воды и меньше подвергаясь поэтому действию ветра, оно задерживало ход лодки и направляло ее нос против волн и ветра. Такое положение лодки при бурном море является самым безопасным.

— Что же теперь? — весело спросила Мод, когда я справился со своей задачей и снова надел рукавицы.

— А теперь мы уже не плывем к Японии, — ответил я. — Нас несет к юго-востоку со скоростью не меньше двух миль в час.

— Это составит до утра лишь двадцать четыре мили, — заметила она, — и то, если этот ветер продержится всю ночь.

— Да, но это составит сто сорок миль, если такая погода продержится трое суток.

— Не продержится, — успокоительно решила она. — Ветер повернет и будет дуть как следует.

— Море — великий предатель.

— А ветер? Я слышала, как вы красноречиво расхваливали пассаты.