Боже, как я люблю их всех, родных моих!

И прощелыгу, звездострадателя, пустозвона, призрака Иванова, прости его, Господи, и упокой, наконец, душу его,

и вечного зануду Кузнецова Илюшку, он как начнет ныть и жаловаться на судьбу, так сразу хочется записаться в антисемиты,

и хитрожопого Леонарда, правозащитника-то правозащитника, но прохиндея, если честно, каких мало,

и толстую Таньку Теребилко, она и вправду еще вполне ничего,

и бедную, костлявую и темнолицую Зухру (Зульфию), да продлятся ее праведные Дни,

и даже маршала Печко Ивана Устиновича, Царствие ему, коммунисту, Небесное, не злой был в принципе человек, хоть и вор.

Кому что суждено, то и будет. Это — счастье.

Мир же вам, живым и мертвым.

Спасибо. Прощайте пока.

Военный пенсионер Эдуард Вилорович Добролюбов никак не мог жаловаться на судьбу. Да он на нее и не жаловался, но лишь потому, что смолоду был материалистом до мозга крепких костей и никакой судьбы не признавал вовсе, а только верил в исторические закономерности и неизбежный социальный прогресс. На фоне названного прогресса реставрация капитализма в России представлялась майору внутренних войск в отставке Добролюбову Э.В. результатом целенаправленной подлой деятельности мирового врага народов, каковым является, конечно, американский империализм, осложненный, скажем прямо, международным сионизмом как разновидностью фашизма, что признала и ООН.

Свою автобиографию при необходимом случае Эдуард Вилорович излагал следующим образом:

«Я, Добролюбов Э.В., родился в семье беднейшего крестьянина Добролюбова Вилора, носившего старое имя Николай Мефодьевич. В легендарные годы первых пятилеток мой отец, решительно встав на сторону победившего народа, принял современное имя Вилор в честь первых букв Владимира Ильича Ленина и Октябрьской Революции. Впоследствии он выполнял поручения партии вплоть до секретаря райисполкома, однако скрытый троцкизм и в дальнейшем разоблаченные вредители, устроив в стране необоснованные репрессии вопреки указаниям Центрального Комитета и лично товарища Сталина Иосифа Виссарионовича, довели до того, что мой отец скончался в 1937 году, за что и был реабилитирован в 1958 году в рамках волюнтаризма и очернения прошлого. За это время я, сирота, получил от государства среднее и среднее военное образование, после чего служил на должностях командного состава в системе МГБ (в дальнейшем МВД) в городе Йошкар-Ола по линии исправительных учреждений, и оттуда меня отправили в отставку в звании майора. Женат, жена Лаура Ивановна Добролюбова является пенсионеркой по возрасту. От этого брака имею сына, Добролюбова Ивана Эдуардовича, 1969 г.р., работающего в области строительства…»

Тут, надо заметить, старый солдат Добролюбов кривил душой. То есть не то чтобы он врал, обманывать органы (а Эдуард Вилорович был твердо уверен, что всякая автобиография идет в органы) никогда не решился б, но не договаривал и смягчал. Прослуживши большую часть своей жизни в должности коменданта отдельного лагпункта, он не мог, конечно, принять и, как уже было сказано, не принял известных перемен конца века, демократов так называемых терпеть не мог, ругал их, понятное дело, дерьмократами и ворами. Каково же ему было бы признать, что сын его Ваня заделался капиталистом, буржуем, и прямо написать его название «предприниматель»! А ведь если по-честному, так и следовало написать.

Потому что Иван Эдуардович тысяча девятьсот шестьдесят девятого года рождения никем иным, кроме как предпринимателем, то есть буржуем-капиталистом, дерьмократом и новым, как говорят в народе, русским считаться никак не мог. И вроде бы воспитан был комсомолом, и происхождение имел вполне уважаемое из военнослужащих, а не выдержал испытания непростым временем, встал на путь личного обогащения чистоганом за счет грабежа народа. Некоторое время знаменит был в Москве как владелец фирмы — известной наверняка и вам — «Бабилон», строившей элитный дом невообразимой высоты, помните? Но потом фирма эта накрылась, как бывает со многими фирмами, жилье недостроенное и заброшенное пошло прахом, а Иван тихонько выбрался из-под руин большого бизнеса и занялся мирным делом: возит на Кипр бригады. Они там моют окна в многоэтажных гостиницах и ремонтируют вконец изувеченные нашим туристом номера — ручки привинчивают, краны ставят, а поскольку берут недорого, то бизнес процветает. Молодой Добролюбов оставил за собой возведенный в славные времена на хорошем подмосковном шоссе коттедж дворцового типа и живет там в свое удовольствие всей семьей. Родители нянчат внуков Николая и Мефодия, жена Оксана, домохозяйка, фитнесом увлекается до полного изнеможения, а сам Иван отпустил для прикола бороду по краю щек, как у великого однофамильца и революционного публициста, да и радуется.

Эдуарду же Вилоровичу такая жизнь не в радость, хотя, как уже было сказано, на судьбу ему жаловаться грех. Ну, чего не хватает почти еще здоровому и способному получать нормальные удовольствия от жизни мужику? Проснется, выйдет утром на крыльцо — красота! Легкий, как детское дыхание, туман поднимается над лощинами и зелеными долами великой и прекрасной Николиной Горы, большой ухоженный участок по черт его знает сколько за сотку лежит у ног, и под ногами не что-нибудь, а натуральный искусственный мрамор, и за спиною дом стоит красного кирпича в желтой штукатурке… В подвале финская банька фурычит, разогревается, на лужайке мангал каменный имеется в полной готовности, хоть сейчас шашлыки заводи, из кухни свежим завтраком тянет. Чада и домочадцы шумят — внуки курлыкают, невестка мышцы под музыку разминает, сын первым пивком булькает, жена, хоть и седая, но вполне еще телесная красавица, ворчит по-доброму — живи не хочу, товарищ Добролюбов. А надоест любоваться вечными ценностями русской средней полосы и русского же среднего класса — садись в самолет подходящей компании и дуй всей фамилией хоть в Европу, хоть на Бали какое-нибудь, сын с радостью финансирует. Раскланивайся с подмосковными соседями среди голубых снегов Куршавеля, плещись в синей воде бассейна на арендованной вилле в Антибе, парься в мокрой духоте тропиков… Разве плохо? И при этом, заметьте, пенсия майорская идет.

Но недоволен старик, страдает.

Отчего страдает человек? Почему просыпается ночью в тяжелой ломоте, будто вывихнул грудь, отлежал сердце? Спать хочется, а уж не заснешь, в поту весь, а познабливает. И дышать трудно. Супруга раскинулась посреди широкой импортной койки, сопит ровно, с легким свистом, иногда заведет ненадолго тонкий храп, да и опять угомонится в беззвучном удовольствии — а мужчина мается, ворочается на краю. Просто беда… Чем, спрашивается, провинился перед Господом? Вот на Троицу даже в церкви был, ставил на всякий случай свечки, крестился — тем более, теперь это можно. Много размышлял и несколько лет назад, несмотря на материализм, пришел к выводу, что Бог есть, частично признал ошибки прошлого, когда в соответствии с марксистско-ленинской подготовкой думал, что нет. Материализм материализмом, а Бог Богом… Ну, есть Бог, а легче от этого не стало. Так иногда грустно сделается бессонной ночью, что даже заплачешь. Лежит пожилой мужик и всхлипывает, как пацан, сопли тянет, углом простыни глаза трет. А Лауре, заразе, хоть бы что, дрыхнет, еще и шептуна запустит — правильно говорят, что у баб душа из ваты. Ничего ей не нужно, только внуков обкармливать да невестке в спину шипеть. Ты же тем временем мучаешься.

Некоторые считают, что в таких мучениях как раз проявляется человеческая природа, тяга к идеалу, данная нам свыше. Но на это мы так скажем: идите вы в жопу с вашим идеалом! На хера нужен ваш идеал, если от него только бессонница и удушье? Куда лучше бывало в годы службы — вернешься из зоны, примешь стакан под котлету с гречкой да и повалишься поперек одеяла, как убитый, безо всякого идеала, иногда даже сапоги вместе с галифе Лаурка стягивала… Эх-хе-хе, рад бы теперь снова в такую примитивную бездуховность, как говорит дура-невестка, да годы не те. Вот и лежишь, глядишь в потолок, а потолка-то в темноте не видно, только черная пустота.