Ввалился Кольцов не один, а вместе с американским классиком и вместе они потребовали взять их на сегодняшнюю корриду, видите ли места в ложе всем хватит.
'Сходил, называется, с девушкой на свидание. Места, конечно, в ложе, примыкающей к президентской- довольно, но эти старые (обоим по 37 лет), вечно бухие женские обольстители в нашу молодёжную компанию явно не вписывались'.
Над переполненным открытым амфитиатром, собравшим несмотря на высокую цену билетов свои двадцать пять тысяч зрителей, появляется маленький спортивный самолётик. Он кружит прямо над нашими головами и бросает листовки, которые всё равно уносит ветром куда-то в сторону Северного вокзала. Наконец-то и он пропадает в том же направлении. Слева от Жозефины в кресле развалился довольный писатель, справа от меня- злой Кольцов, проигравший борьбу за место возле моей подруги своему более расторопному собрату по перу.
Средневековая процессия неспешно движется вокруг арены: впереди верховые герольды в чёрных кафтанах, которые, проходя мимо президентской ложи, перекладывают сверкающие на солнце трубы в левую руку, а правую сжимают в кулак, делая 'Рот фронт'. Следом маршируют шестеро тореадоров, одетых по ритуалу, при косичках, но вместо положеных треуголок на них пролетарские кепки. Они салютуют уже не министру транспорта (премьер сегодняшнюю корриду пропускает, даёт распоряжения генштабу по обороне Малаги), а Жозефине: на них, видно, её белый цвет волос действует почище, чем красная тряпка на быка.
Все встают. Оркестр исполняет республиканский гимн, а затем неожиданно Интернационал, который не вызывает особого отторжения у красиво одетой публики.
Первый тореро посвящает быка Ларго Кабальеро. Он всё делает сам: бегает вместе с капеадорами, ловко машет красным полотнищем, чтобы разозлить быка, сам втыкает легкие тонкие копья с крючками на концах. Мы с Жози, раскрыв рот, слушаем остроумные пояснения Хэмингуэя, которые он адресуют исключительно моей подруге, что вызывает сильную ревность Кольцова. Он начинает в моё правое ухо подпускать свои язвительные комментарии: что этот бык- медиоторо, не старше трёх лет, что его кормят зерном от чего он быстро набирает требуемый вес и выглядит как взрослый бык. Кроме того, ему спилили кончики рогов, а остатки заточили, чтобы придать им естественный вид. Такие рога чувствительны как пальцы, на которых очень коротко остригли ногти. Лёгкий щелчок будет вызывать у быка сильную боль и он станет избегать любых ударов рогами.
Наконец пришёл черед тореадору показать свою собственную квалификацию: шпага миновала сердце и попала в лёгкое бедного животного, кровь хлынула фонтаном, залила ему глаза. Бык приткнулся к барьеру и затих. Свист и проклятья публики послужили тореро наградой. Второй тореадор посвятил своего быка коммунистической партии и донье Долорес Ибаррури. Стадион встал и бурно приветсвовал Пассионарию, которая оказалась в соседней с нами ложе. Впрочем моей Жози хлопали не меньше...
На арену выбежал огромный матёрый зверь: сильный, быстрый, с длинными рогами. Долго, рискованно и изящно 'красный' тореро играл с этой махиной, не раз пропускал на волосок от себя, оставаясь неподвижным и, уже доведя быка до последней степени ярости в конце схватки, показал и вовсе сногсшибающий трюк- повернулся к нему спиной. Стадион замер, в полной тишине отчётливо слышно частое дыхание разъярённого животного. Рога ринувшегося на тореро быка просвистели в сантиметре от смельчака. Вздох облегчения многотысячной толпы слышен, наверное, во всём городе. Шатаясь и истекая кровью, чудовище с трудом разворачивается и вновь приближается к тореро, мотая головой, но тут в воздухе сверкает шпага и поражённый в сердце бык падает к ногам победителя.
Раскрасневшаяся Жозефина в едином порыве с испанской публикой оказывается на ногах и восторженно приветствует 'красного' тореодора не жалея ладошек.
-Товарищ Чаганов,- шепчет мне сзади на ухо человек Эйтингона, поставленный охранять вход в ложу.- на минутку...
-В чём дело?- недовольно хмурю брови, в открытую дверь вижу, что Кольцов уже сидит на моём месте.
-Товарищ Котов вызывает, срочно.- Рядом с охранником переминается с ноги на ногу вологодский амбал.
'Что там у него стряслось'?
Бегом спускаемся по пустым каменным лестницам 'колизея', проходим под выходной аркой, сопровождаемые недоумёнными взглядами билетёров, пересекаем трамвайные пути и мы уже в холле гостиницы. Сопровождающий почему-то заводит меня в президентский люкс к Орлову, где мои ребята упаковывают 'БеБо' в ящики: двухдневный марофон Большого совещания завершён. Навстречу поднимается Эйтингон (Орлов уже выехал в Барселону) и манит за собой. По винтовой лестнице прямо из номера поднимаемся в прямоугольную башенку и из неё через стеклянную дверь выходим на плоскую крышу отеля.
-Я вот зачем, Алексей, позвал...- слова Эйтингона потонули в рёве толпы с соседней арены.- ... не надо тебе больше встречаться с этой девушкой.
-Но вы же сами, Леонид Александрович, просили...
-И не возражай,- повышает он голос.- я за тебя перед Самим отвечаю. Кровь молодая в тебе больно играет. Это ж надо было додуматься идти с ней в первый попавшийся номер. А если б слежка за ней была? Сидел бы сейчас в подвале у Канариса.
-А зачем я нужен Канарису в подвале?- С трудом подавляю раздражение.- Я даже устройство этой машинки толком не знаю и ключи меняются каждый раз. Ну какой от меня им толк? Иметь свой источник на Лубянке и в Кремле разве не лучше?
-Это приказ.- Котов поджимает губы.- Всё. Жозефиной сейчас занимаются другие люди.
'Нет, ну это нормально? У каждого и жена, и переводчица... а у меня из под носа уводят законную добычу'!
-Сколько до цели?- Мамсуров, взглянув на часы, старается перекричать рёв двигателей 'Юнкерса'.-Через пять минут на земле заход солнца!
-Идём по графику,- откликается пилот Тимофей Хрюкин, один из лучших пилотов авиаполка, которого рекомендовал Голованов для участия в операции.- осталось двадцать километров, вон уже Севилья на горизонте.
Высокому широкоплечему парню форма испанского лётчика оказалась мала, поэтому он надел чёрный комбинезон немецкого механика, найденный на борту. Так же одеты все диверсанты, включая Масурова, отличает их от врага лишь белая повязка на левой руке.
-Курт, вызывай Цветкова.- Хаджи-Умар сжимает плечо радиста, устроившегося в кресле второго пилота.
-Цветков ответил, они- готовы!- Возбуждённо кричит тот через минуту.
Десять минут назад по радиоканалу связи с 'Легионом Кондор' Курт, молодой радио-механик из Москвы, сын сотрудника Коминтерна, а сейчас боец-интернационалист из отряда товарища 'Ксанти', отправил радиограмму, подготовленную Чагановым, с просьбой к командиру легиона генерал-майору Шперле принять из-за возникшей неисправности на Табладе спецборт из Саламанки в Альхесирас. При составлении текста радиограммы долго не могли решить кого записать в 'высокопоставленные пассажиры', но помог случай. Лина вчера услушала по радио франкистов, что Герман Геринг, уполномоченный по четырёхлетнему плану и Имперский министр авиации находится с визитом в Испании. На нём решили и остановиться.
Для того чтобы эту радиограмму нельзя было засечь станциями радиоперехвата, при подготовке к операции на самолёте была специально установлена маломощная средневолновая радиостанция. Устанавливающий её специалист из радиоцентра Разведупра после испытания в полете уверенно заявил, что рацию (при работе на ключе) можно будет принимать на расстоянии не более пятидесяти километров.
'Что-то долго они молчат... Неужели сорвалось? Жаль,... но не смертельно'.
Сегодня утром была получена радиограмма от Цветкова, что основная группа сумела удачно пройти на торговом судне под Парагвайским флагом Гибралтар и высадиться на берег у небольшого городка на атлантическом побережье Испании в устье реки Гуадалквир. Здесь их поджидала мото-фелюга контабандистов, которая за немалые деньги вчера в течение одной ночи доставила группу в район аэродрома. Здесь в реку впадает старица, на которой, собственно, и стоит город Севилья, с трёх сторон болотистой поймой охватывая Табладу. В высоких камышах у заросшего густым кустарником берега можно легко спрятать не то что фелюгу, но и большой пароход.
