Интересно, в скольких кухнях или хороших ресторанах, или в изящных гостиных с приглушенным светом упражнялся он в этом своем маленьком искусстве? Сколько рук с длинными ногтями, изящно заостренными в его сторону, когда они обхватывали ножку рюмки, он видел? Как много огромных голубых и миндалевидных карих глаз смотрело на него по вечерам в чужих землях, пока корабли в бухтах тихо покачивались на якорях и волны лениво плескались о каменные причалы древних морских портов?

Верхний свет казался слишком ярким для кофе с бренди. Франческа Джонсон, жена фермера Ричарда Джонсона, оставила бы его гореть. Франческа Джонсон, женщина, чьи воспоминания о юности были только что разбужены прогулкой по ночной росе, сочла возможным приглушить его. В ящике буфета лежала свеча, но он мог неправильно ее понять. Поэтому она зажгла лампочку над мойкой и выключила верхний свет. Тоже, конечно, далеко от совершенства, но все-таки терпимо.

Он поднял рюмку и произнес:

— За древние вечера и тихую музыку вдали.

И потянулся к ней, чтобы коснуться ее рюмки.

Почему-то от этих слов у нее перехватило дыхание. Вместо того, чтобы сказать: «За древние вечера и тихую музыку вдали», — она только слегка улыбнулась.

Потом они закурили и принялись за кофе. Оба молчали. Откуда-то с полей послышался крик фазана. На дворе пару раз подал голос Джек, шотландская овчарка. Комары пытались проникнуть сквозь сетку на окне в дом, и единственная бабочка, лишенная способности мыслить и влекомая одним лишь инстинктом, билась снаружи, не в силах покинуть место, где ей виделся свет.

Было все так же жарко, в воздухе не чувствовалось дуновения ветерка, да вдобавок еще усилилась влажность. Роберт Кинкейд снова начал потеть и расстегнул две верхние пуговицы на рубашке. Он смотрел в окно и вроде бы не обращал внимания на Франческу, но она знала, что находится в его поле зрения и Роберт наблюдает за ней. Со своего места она видела в треугольнике его расстегнутой рубашки, как на влажной коже собираются мельчайшие капельки пота.

Франческе было хорошо, в ней поднялись какие-то давнишние чувства, в душе ее звучали стихи, играла музыка. «Но, — подумала она, — ему уже пора уходить». Часы над холодильником показывали без восьми минут десять. Из приемника донесся голос Фарона Янга. Он пел песенку — шлягер пятилетней давности — под названием «Обитель святой Сесилии». «Римская мученица, — вспомнила Франческа, — жила в третьем веке нашей эры, слепая. Покровительница музыки».

Его рюмка была пуста. Франческа в тот момент, когда Роберт отвернулся от окна и посмотрел на нее, взяла бутылку бренди за горлышко и поднесла ее к пустой рюмке. Но он покачал головой.

— Меня ждет на рассвете Розовый мост. Пора двигаться.

Она почувствовала облегчение, — но сердце ее упало. В глубине души Франческа знала, что надеялась на другое окончание этого удивительного вечера. В голове ее поднялась сплошная сумятица мыслей и чувств. «Да, идите. Выпейте еще бренди. Останьтесь. Уходите». А вот Фарон Янг плевал на ее чувства. И мотыльку около лампочки тоже не было никакого дела до ее, Франчески, переживаний. А что думал на этот счет Роберт Кинкейд, она не знала.

Он поднялся, закинул один рюкзак за левое плечо, другой водрузил на крышку холодильника. Франческа тоже встала. Он протянул руку, и она пожала ее.

— Спасибо за вечер, за ужин, за прогулку. Все было замечательно. Вы очень хороший человек, Франческа. Держите бренди поближе к дверцам буфета, а то оно скоро выдохнется.

Да, она была права. Он знал. Но обиды от его слов она не чувствовала. Роберт говорил о романтике жизни и высказал свою мысль единственно возможным способом. Она поняла это по той мягкости, которая прозвучала в его голосе, по тому, как он произнес эти слова. Но не поняла того, что на самом деле ему хотелось кричать, кричать так, чтобы его слова впечатались в пластиковые стены этой кухни: «Христа ради, Ричард Джонсон, неужели ты и в самом деле такой дурак, каким кажешься?»

Она проводила его до грузовика и подождала, пока он погрузит все свои вещи. Пес пробежал через двор и принялся обнюхивать колеса.

— Джек, иди сюда, — резким шепотом приказала она, и пес, тяжело дыша, подошел к ней и уселся рядом.

— До свидания, будьте здоровы, — попрощался Роберт, задержавшись на несколько секунд у кабины, чтобы еще раз взглянуть на нее. Теперь он смотрел ей прямо в глаза. Затем сел за руль и захлопнул дверь. Повернув ключи, он надавил на газ. Двигатель с громким дребезжанием заработал. Кинкейд высунулся из окна, широко улыбаясь, и сказал:

— Пора в ремонт.

Потом нажал на сцепление, дал задний ход, переключил скорость, и грузовик медленно двинулся по двору. Пересекая световое пятно, он высунул левую руку и, перед тем как исчезнуть в темноте, помахал ей на прощание. Она тоже помахала в ответ, хотя и знала, что он не видит ее.

Франческа метнулась вперед и остановилась в тени кустов. Грузовик медленно уезжал, красные сигнальные огни подпрыгивали вверх на каждом ухабе. Роберт Кинкейд выехал на основную дорогу и повернул налево в сторону Уинтерсета, а в это время зарница полоснула по ночному летнему небу, и Джек сонно затрусил к заднему крыльцу.

Франческа поднялась наверх, разделась и подошла к зеркалу. Бедра раздались совсем немного после родов, грудь осталась такой же красивой и твердой, как и в юности, не слишком большая и не слишком маленькая, живот гладкий и округлый. Ноги она не могла видеть — зеркало было недостаточно большим, — но и без него она знала, что они по-прежнему стройные и крепкие. Пожалуй, ей следовало бы почаще сбривать темные волоски, но в этом как-то не было необходимости.

Ричард редко вспоминал о сексе, раз в два месяца, не чаще, да и то все происходило очень быстро и просто. И, конечно, такие отношения ее не волновали. Похоже, ему и в голову не приходило обратить внимание, например, на запах духов, волоски на ногах или еще что-нибудь в этом роде. Наверно, муж даже не заметил бы, если бы она растолстела.

Для него она была больше деловым партнером, чем женщиной. Нельзя сказать, что Франческа этого не ценила. Но время от времени она чувствовала, что в ней живет и другой человек, женщина, которая желает нежиться в ванне, пахнуть духами… Хочет, чтобы ее брали на руки, несли на кровать, раздевали, хочет почувствовать на себе проявление мужской силы. Но никогда она не высказывала своих желаний вслух и гнала от себя даже смутные мысли об этом.

Франческа снова оделась, спустилась в кухню, села за стол, взяла бумагу и ручку и принялась писать. После этого она вышла из дома и направилась к «Форду». Джек последовал за ней, и, когда Франческа открыла дверь кабины, прыгнул на сиденье и просунул голову в окно. Франческа вывела грузовик из сарая, осмотрелась по сторонам, затем, отъезжая от ворот, еще раз выглянула из окна машины и, повернув направо, поехала в сторону, противоположную городу.

Около моста было темно. Джек выскочил первым и бросился вперед, выискивая объекты для обнюхивания. Франческа взяла фонарь и пошла в ту сторону, куда убежал пес. Прикрепив записку кнопкой слева от входа на мост, она вернулась к грузовику и поехала домой.