Отворачиваюсь, захожу в комнату Маруси. Выдыхаю.

Оглядываю детскую и, тут же откинув сумку в сторону, принимаюсь за дело. В такой обстановке я долго не выдержу. Да и самой Ирины Витальевны вряд ли надолго хватит.

Я, будто ужаленная, ношусь по комнате, собирая в кучу вещи, игрушки, обувь.

Все до скрепочки подберу. Ничего не оставлю.

- Забирай все! Слышишь? Не хочу тебя вспоминать! - доносится голос женщины из коридора словно в подтверждение моим мыслям.

Нервы напрягаются до предела уже через полчаса.

Ирина Витальевна то и дело выплескивает на меня свою боль и негодование. Жалуется на несправедливость Вселенной. На то, что у нее никого не осталось. Как вишенка на торте, женщина хотела бы, чтобы в этой аварии лучше бы погибла я, а ее Ярик выжил.

- Маруську мы бы не оставили, забрали. Растили бы как родную, - бредит женщина вслух, а у мне от ее слов совсем худо становится. Сердце трепыхается в груди, как ненормальное.

Обида, злость, непонимание волнами накатываются, бросая меня то в жар, то в холод, отчего тело покрывается липкой испариной.

Но в ответ я предпочитаю ничего не говорить. Пусть Ирина Витальевна думает что хочет. Я не буду ее переубеждать. Да и это бесполезно, только нервы себе портить и душу рвать. А мне сейчас это ни к чему. Мне сейчас не до нее. У меня своих забот хватает.

Но женщина в конце концов не выдерживает и появляется на пороге детской в тот момент, когда я уже практически заканчиваю все укладывать в пакеты.

- Что молчишь-то? Сказать нечего? Знаешь, что я права? Поэтому молчишь? - опершись плечом о косяк, смотрит на меня с вызовом.

Глаза заплаканные. Нос красный. Лицо припухшее.

- Ирина Витальевна, если я вас чем-то обидела или задела, я искренне прошу прощения. Правда. - Оценив ее состояние беглым взглядом, я продолжаю упаковку.

Нужно побыстрее отсюда убраться, а то мало ли что на уме у невменяемой и убитой горем матери.

- Простить?! - усмехается она надменным тоном. - Разве это вернет мне сына, а? Вернет?

В этот момент я вдруг осознаю: хватит. Не хочу терпеть несправедливых нападков. Я тоже мать и я не намерена выслушивать в свой адрес лживые обвинения.

- Перестаньте, Ирина Витальевна. - Расправляю плечи и поворачиваюсь к женщине лицом. - Прекратите говорить со мной в таком тоне. Это не я виновата в том, что ваш сын оказался жестокосердной скотиной. Это не я выволокла его из автобуса, отобрала у него ребенка. Это не я насильно сунула его в автомобиль. И не я нажала на газ, проезжая перекресток на красный свет, - выдаю все на одном дыхании: резко, четко, так, что в воздухе до сих пор звенит мой голос. - Это все сделал Ярослав. Если вы даже после это считаете, что во всем виновата я, то, извините, мне больше не о чем с вами разговаривать. И вам со мной. Я попробую сегодня поискать машину с грузчиками. И сегодня же вывезу вещи.

- Замолчи! Замолчи сейчас же! Не хочу слышать твой голос! Уходи! Проваливай! - взрывает дом негодующий, с примесью безумия голос Ирины Витальевны. - Как у тебя повернулся язык такое говорить о моём Ярике?! Да он же тебя из помойки вытащил! Да он тебя любил как ненормальный! Пошла вон! Вон! Сейчас же!

Я, округлив глаза от шока, смотрю на женщину.

- Уходи! - выбрасывает руку в сторону выхода Ирина Витальевна. - Не хочу тебя видеть.

Бросаю взгляд на собранные вещи.

А может, пошло оно все к черту? Куплю все новое. А это пусть горит огнем.

Подхватываю сумку и делаю шаг, второй в сторону двери. Не спускаю взгляд с Ирины Витальевны. Улавливаю напряженность в поведении женщины, она еле сдерживается,

чтобы не наброситься на меня. Кулаки сжаты. Глаза блестят сумасшествием.

Зря я пришла.

Но что сделано, того не вернуть, больше такой ошибки не повторю.

Я набираюсь смелости и пулей выскакиваю из комнаты. Не оборачиваясь, не прощаясь покидаю дом, некогда служивший для меня крепостью и оплотом.

Но когда пальцы уже дотрагиваются до ручки входной двери, мне в спину долетает бормотание женщины. И слова, что она произносит, убивают во мне остатки добрых чувств к Ирине Витальевне:

- Будь ты проклята.

Больше меня эта женщина никогда не увидит.

Решительно открываю дверь и с грохотом закрываю ее за собой, вычеркивая из своей жизни все, что связывало меня с этим домом и с его обитателями.

Возвращаюсь к Светлане за Марусей в квартиру вся разбитая. Встреча с Ириной Витальевной оказалась для моего самоконтроля фатальной.

- У вас что-то случилось? - Света встречается меня на пороге, помогает раздеться.

- У меня нет. Немного повздорили с Ириной Витальевной, - пожимаю плечами и сразу направляюсь на кухню. Нужно согреться, унять внутренний озноб.

- Я так и думала, что эта затея с вещами обернется чем-то подобным. Она, наверное, вас обвинила в смерти своего сына? - посматривает на меня с любопытством Светлана.

Я делаю вид, что не замечаю ее взгляда. Конечно же, сплетни и слухи никуда не деть, да и вряд ли они сами рассосутся. Людям нужна пища для разговоров, а тут такое. Даже через полгода авария Головнюка все еще является животрепещущей темой, будоражит умы людей. Никому же так и не стали известны истинные мотивы Ярослава. Никто не знает о похищении. Если бы тогда нас на дороге не встретил Сафронов, кто знает, чем бы вся эта история закончилась?

- А что еще можно ожидать от женщины, у которой погиб сын? - отвечаю вопросом на вопрос.

Не буду я распространяться на эту тему. Не хочу подкармливать сплетников новой порцией негатива.

- Да, это вы верно подметили, - вздыхает разочарованно Светлана. - Уже бы успокоиться ей пора. А она все на вас свою боль сливает, - подзуживает бывшая секретарша.

- Время лечит, Светлан. Все у нее пройдет. Переболит все, - отвечаю девушке и отключаю вскипевший чайник. - Извини, что хозяйничаю. Нервы, - неожиданно понимаю, что без разрешения хозяйки домовничаю на ее территории.

- Вам можно, Майя Ивановна, - машет она рукой. - Не волнуйтесь.

Я благодарю Светлану и разворачиваюсь, чтобы налить чай, как до моего слуха доносятся торопливые шаги. Обращаю взгляд на дверь. Маруся появляется на пороге практически тут же.

- Мама! - радостно щебечет дочка. Подбежав, обнимает меня за талию. - Я так скучала! - Поднимает личико, подставляя для поцелуя щечку.

- Прости, сладкая, что задержалась, - оставляю на ее коже легкий чмок.

- Да, я все слышала. Ты с бабой Ирой поругалась, - сожаление скользит в ее тоне. - Но ведь ты не виновата в том, что дяди Ярика больше нет с нами. Почему она так говорит? Он же был такой злой и страшный тогда, - на глазах дочки наворачиваются слезы.

Я мгновенно забываю про чай, присаживаюсь перед Марусей на колени, обнимаю за плечи, притягиваю к себе.

- Не волнуйся, зайка. Все уже прошло, слышишь? Прошло, - с жаром шепчу ей на ушко, глажу по спинке.

- Я так боялась мама. Так за тебя боялась. Мне так было страшно!

Гэсподи! Да что же такое!

- Маруся! Маруся! - встряхиваю за плечи дочку, пытаясь остановить накатывающую на малышку истерику. Психолог в больнице говорила мне, что так быстро события того дня не уйдут из памяти ребенка и с ней нужно будет работать. - Все прошло, сладкая. Прошло. Больше нам Ярослав не причинит зла, - обещаю ей.

Маруся, заливаясь слезами и громко всхлипывая, утыкается мне в плечо.

- К дяде Максу хочу. Он добрый. Он может защитить нас.

Мне в первые секунды кажется, что это слуховые галлюцинации.

Кошусь в сторону Светы: та хлопочет возле плиты и активно делает вид, что не слушает наш разговор. Звяканье посудой настолько наигранно, что и к гадалке не нужно ходить, чтобы понять: девушка все слышала.

- Конечно защитит, Маруся. Он же мужчина, - пытаюсь все свести на шутку. - А мальчики всегда сильнее девочек.

Маруся, услышав мои слова, моментально успокаивается и, отстранившись, смотрит мне в глаза так серьезно, проникновенно.

- Мам, - осипшим после рыдания голосом начинает дочка, - давай ты станешь его женой?