Я продолжала есть, наблюдая за девчонкой. Та сидела, не двигаясь, прижавшись спиной к стене так, чтобы держать в поле зрения стекло витрины и вход в кафе. Чашка перед ней исходила паром, но девочка даже не притронулась к ней. Глаза затравленные, губы искусанные, а потому красные. Почти не шевелится, слегка наклонившись вправо. И локоть прижат к правому боку. Нехорошо так прижат.

Я уже давно разобралась с салатом и почти закончила поглощать отбивную, с трудом удержавшись, чтобы не слизнуть с тарелки вкуснейший соус, которым она была залита. Подходило время кофе и булочек. Поискав глазами официанта, я хотела сделать ему знак, но он все понял без меня, потому что едва я отодвинула тарелку, как он появился в дверях кухни с небольшим подносом в руках.

Пока официант расставлял на столе кружку, небольшую стеклянную посудинку со сливками, сахар и тарелочку с булочками, я увидела, как девчонка тремя глотками выпила остывший кофе.

— Долго сидит? — тихо обратилась я к официанту, глазами указывая на фигуру в бронекостюме.

Негр покосился в указанном направлении, немного наклонился и ответил:

— Пятую кружку. Вот посмотрите, что сейчас будет.

Он забрал грязную посуду и направился к девушке, та подобралась, словно для прыжка.

— Что-нибудь еще, мадам?

— Да, еще кофе.

Официант легко поклонился, забрал пустую кружку и, выразительно посмотрев на меня, вышел.

Кофе был вкусный. Крепкий, с небольшой горчинкой, в пределах разумного. На какой-то момент мне даже показалось, что он настоящий. Но, конечно, нет. Натуральный кофе сделался очень редким и дорогим деликатесом. В лучшем случае, это был генетически измененный продукт или просто химия. Качественная, с хорошим вкусом, но все-таки химия. Возможно, если учесть, что кафе располагалось в европейской части Парижа, искусственные составляющие даже не слишком накапливаются в организме…

Девушка снова застыла над дымящейся кружкой, если верить официанту, шестой по счету.

Отвернувшись от странной обладательницы бро-некостюма, я решила повнимательней изучить улицу за витриной. Толстое стекло надежно предохраняло внутреннее помещение от шума и пыли, создавая иллюзию защищенности, которую, наверное, испытывают рыбы, глядящие на мир из аквариума. На площади перед “Радостью Одди” было не слишком многолюдно. Обычная толпа, характерная для огромных городов. Служащие, рабочие, клерки, домохозяйки, выбравшиеся за покупками, стайками туда-сюда носились дети. Этот район города никак не относился к центру или к каким-либо туристическим достопримечательностям. Тут располагались офисы мелких компаний, небольшие магазины, забегаловки средней и мелкой руки, квартирные пеналы.

Напротив, около .другой такой же забегаловки, только с желтым котом вместо собачки, сидел нищий, равнодушно глядящий перед собой. В расстеленную тряпицу иногда летела какая-то мелочь. Нищий был не стар, но очень худ. Белесые глаза делали его похожим на слепца. Такие обычно раскидывают мусорные баки, роются на помойках, иногда грабят кого-нибудь совсем беззащитного, сбившись в стаю.

В общем, нищего я занесла в “кандидаты на проблему” номер один.

Справа собралась группка метисов, обросших дредами. Они экспрессивно обсуждали что-то, размахивали руками и, видимо, производили много шума. Чуть дальше от них, у входа в боковую улочку, стоял одинокий парнишка с букетом роз, неприязненно поглядывая в сторону цветных. Метисы трясли дредами и парнишку не замечали.

Пространство слева было отгорожено оранжевой лентой и соответствующими знаками. Работяги в жилетах цвета хаки что-то ломали, сверху падали куски пластика, дерева, летела пыль.

Основная улица была мне не видна полностью, но по постоянному, хотя и не плотному людскому потоку я могла судить, что проход свободен. Оставалось только выяснить, куда ведет задний выход “Радости Одди” и нет ли там уже кого-либо.

В том, что кафе обложено, я почти не сомневалась. Мне оставалось лишь подобрать небольшое подтверждение… И оно не заставило себя долго ждать.

Я ненадолго отвлеклась от созерцания жизни за витриной, снова обратив внимание на девочку. Там все было без изменений. Остывающий кофе, затравленный взгляд, прижатый локоть.

Когда я снова посмотрела на улицу, то встретилась глазами с невысоким, широколицым молодым китайцем, который промелькнул мимо витрины, царапнув меня взглядом. Одет обычно, ничего запоминающегося, цветастая куртка и широкие штаны, и футляр в руках, как будто от какого-то музыкального инструмента, вроде фагота. Неширокий, вытянутый тубус.

Китаец мелькнул и пропал, а я неожиданно припомнила, что этот самый узкоглазый уже попадался мне на глаза, сначала он прошел по дальней стороне улицы, потом ближе. Теперь подошел совсем близко.

“Радость Одди” осторожно обкладывали со всех сторон, но пока внутрь не совались. Или боялись, или просто не хотели излишне рисковать. Девчонка, по моему мнению, не могла оказать сколь либо серьезного сопротивления, но, видимо, те, кто был снаружи, этого не знали. Да и вообще положение в кафе было для них загадкой, иначе бы узкоглазый не рискнул бы так светиться, проходя перед самой витриной.

Теперь следовало решить, что же делать дальше.

Чужая драка есть чужая драка. Соваться в нее без приглашения вроде бы невежливо, да и ничем хорошим это не закончится. Следовательно, можно просто расплатиться, выйти на улицу и отправиться дальше бродить по лабиринтам мегаполиса, который разрастается во все стороны. Ходить по улицам можно вечно, пересекать оживленные трассы по подземным переходам, подниматься на верхние уровни на эскалаторах, толкаться на пешеходных площадках или взять такси и ехать, пока хватит денег. Все новые и новые дорожки, все новые и новые улицы, проспекты, трассы, переходы, тупики и переулки. Выкинуть из головы девчонку в бронекостюме, вернуться в квартирку к Али. Ждать откровения, ждать сигнала. Все время.

Это правильно. Это логично. Так же логично, как взять кредит под жилье, чтобы потом всю жизнь трудиться в стремлении отдать деньги. И короткая радость от собственной квартиры заменяется тягостным ощущением долговой кабалы. Система прижимает человека, лишая его сил и возможности что-либо совершить, вводит его в свой план, свой фундамент. И пусть кто-нибудь попробует сказать, что это неверно и так быть не должно! План, фундамент — это основа стабильности. Человек, отдающий деньги банку, даже сам не осознает, что своими действиями способствует стабильности банковской системы, так муравей, волочащий свою маленькую травинку или кусочек еловой хвои, вносит свой вклад в стабильность муравейника. Это здание из травы и хвои укроет его от зимнего холода, от летнего дождя. Муравейник — это стабильно и надежно. До тех пор, пока не случается пожар.

То же самое, наверное, можно сказать и про человека, который уверенно идет по переулкам, улицам, эскалаторам и подземным переходам, он встроен в план города, он является его частью, так же, как и город является частью Системы. Огромного муравейника. Этот человек вечно будет ждать. Знака, сигнала, послания свыше, указывающего на то, что он — избранный! Таков человек. И Система откликнется. Человек будет видеть этот знак в сигналах светофора.

Как любой Господь, Система будет заботиться о своей пастве. Паства… слово, от которого веет овчиной. Это слово сильно отличается от другого, которое частенько используют в качестве заменителя. “Последователи”. Никогда не путайте одно с другим, это разные вещи.

Когда китаец с пластиковым тубусом занял позицию около худого нищего, я встала и направилась к девочке. Из-за барной стойки высунулся негр-официант, я махнула ему рукой:

— Мне нужен счет. И за нее тоже.

Тот кивнул и мгновенно выложил бумагу. Отойдя к стойке, я расплатилась, искоса поглядывая на дверь. Толпа за витриной начинала подозрительно густеть. С минуты на минуту…

— Куда выходит кухонная дверь? — спросила я официанта.

— Во двор, — еще не совсем понимая меня, ответил он.