– Сладких тебе снов, дорогая! – Уже нормальным голосом. – И никуда ты не денешься от меня! Я паспорт спрятала!

Вскакиваю и отпрыгиваю подальше, чтобы случайно не огрести подушкой по заднице – с Наташки станется, она быстрая на расправу.

– Найду. Только завтра. Спокойной ночи, Стась. Я пошла. – Откровенно зевая, Натуська шустро ныряет за дверь моей комнаты…

И только теперь меня накрывает ужас. Паника.

Неужели я это сделала? Целовала сразу обоих – и Семена, и Мэтта? Дразнила их, улыбалась, растворялась в объятиях?

Это же были просто фантазии, детские, хоть и смелые…

Но я же смогла!

Теперь нужно в душ. Смыть с кожи запахи, которые до сих пор волнуют и будоражат… Столько плескалась в бассейне, дразня парней, – не помогло. Они словно въелись намертво…

– Зачем ты здесь? – Хриплый рык – прямо в лицо. Отшатнулась в ужасе, споткнулась о порог ванной комнаты…

Семен схватил меня за полотенце, не позволяя упасть. Дернул на себя.

– Что ты делаешь? – Между нами осталась только его футболка.

Зачем-то внимательно наблюдаю, как тонкая белоснежная ткань моментально пропитывается влагой – с моего тела, до конца еще не высохшего после душа.

– Повторяю вопрос: зачем? Какого хера ты сюда приперлась?

Нерешительно поднимаю взгляд – и тут же опускаю.

Это невозможно: видеть, как он пожирает глазами всю меня. Но даже так, не видя его лица, чувствую, как он обжигает мои губы, шею, грудь… Чтобы спрятаться, прижимаюсь к нему плотнее: не хочу, чтобы видел меня голую. Не хочу! Не буду! Завтра же, сегодня же ночью отсюда улечу!

– Потеряла голос? – Он, между прочим, и сам говорит с трудом. Я вижу, как звуки собираются под кадыком, перекатываются, собираются в кучу – а потом Семен их выплевывает. На меня. Словно хочет отравить одними только словами.

– Встречный вопрос: ты зачем сюда приперся?

Первый испуг и смущение, как всегда, исчезают.

С ним всегда так, с этим грёбаным Семеном: сначала боюсь и стесняюсь, а потом хочу растерзать в клочья! Не для того я столько лет готовилась к этой встрече! Не затем, чтобы снова слиться!

– У тебя что, мало цыпочек по спальням раскидано? Все ждут, готовенькие! Страдают от нетерпения! Иди отсюда, Сэм! Тебя сюда не приглашали!

Во всяком случае, не с этой злой, разъяренной рожей.

Я мечтала, что он приползет сюда. Однажды.

С цветами.

И будет умолять, чтобы я просто открыла дверь. И впустила его, чтобы просто поцеловать…

А не вот это вот все!

И да. Тогда я тоже иногда думала, что не впущу. Цветы заберу, а его выставлю!

– Это – мой дом. – Он растягивает губы в злорадной ухмылке. Красивые, твердо очерченные… Так бы и провела пальцами – чтобы убедиться, они существуют, они такие же классные по ощущениям, как и при поцелуе… – А вот тебе здесь – не место.

Выгонит? Прямо сейчас? Раздетую?

С него станется. И не такое вытворял…

Но у Семена слова как-то очень расходятся с делом: он зачем-то гладит меня по плечам. Невесомо, едва заметно прикасается… И от этого остатки влаги на коже испаряются. Мне кажется, я даже слышу шипение: так это горячо.

Рывком вдавливает меня в свое тело. Выбивает дыхание. Заставляет закинуть голову – и смотреть, не отрываясь, в жгучие, непроницаемые глаза. Там – черти.

Больше ничего не разобрать.

– Я должна уехать?

Готова схватить пожитки и убежать. Оденусь как-нибудь по дороге.

– Да. – Он почему-то отрицательно качает головой. И еще крепче сжимает ладони на моем теле: гладит плечи, шею, щекочет между лопатками, сдавливает поясницу…

– Хренушки.

Разве можно куда-то уйти после этого? Можно только плавиться и требовать…

Это слишком хорошо. Даже для меня.

Для той, кто планировал только отомстить и уйти с гордо поднятой головой!

– Что ты сейчас сказала, детка? Повтори?

Сильные пальцы вжимаются в мои ягодицы, подхватывают… Я с тихим визгом уже обнимаю бедрами его пояс, просто вишу на нем! Деваться некуда – приходится обхватить руками мужскую шею.

– Хренушки.

– Смотрю, ты совсем распустилась! Забыла, как я тебя наказывал за плохие слова?

– Я уже большая. Говорю, как захочется. – Вру. Даже себя обманываю: я могу сейчас только шептать. Половина слов теряется в этом хриплом шепоте.

Семен же… Он все понимает: ловит звуки губами. Так, наверное, лучше доходит!

– Большая, говоришь? – Щекочет мой рот своим, дразнит… – Докажи.

Докажи, твою мать…

Ее кожа покрыта крупными мурашками. Понять бы: от страха или возбуждения?

Стасю… Мою мелкую, тощую, нелепую Стасю, мою Занозу – ее просто трясет. Она дрожит всем телом.

Сладкая. Своим ароматом сводит с ума.

– Что доказать? – Она подтягивается на руках, крепче обнимая меня за шею. Шепчет мне прямо в ухо, щекоча кожу горячим дыханием.

– Если задаешь такие вопросы – ничего не знаешь. Маленькая еще.

Да! Да, да, да! Сотню раз – да! Стаська – мелкая! И всегда такой будет!

Для Мэтта и для меня – она останется мелкой несуразной девчушкой, а не вот этой дурманящей заразой!

– Хм… – Она проводит носом по моей щеке. Прикрыв глаза, глубоко тянет в себя воздух. Дрожит еще сильнее. – Вот, значит, как, да?

Сухими губами проводит по моим. Дразнит. Щекочет… И дышит мне в рот…

Зажмурившись, прекращаю дышать.

Нельзя. Нельзя поддаваться!

Она опять занимается этим: провоцирует меня! Заставляет признать, что она – девушка, а не малявка. И что я ее, черт подери, хочу! До изнеможения!

Влажный язычок облизывает мои губы. Раздвигает их. Пробирается внутрь, щекоча…

– Мммм… Ничего так… Мятный коктейль, как обычно, да?

Хитрая кошачья улыбка озаряет ее лицо – и делает снова той мелкой, вредной, невыносимой девчонкой.

– Что ты задумала, Стася? И зачем ты здесь? Почему приставала ко мне и Мэтту? Я разве не говорил тебе: даже не думай об этом?! Говорил?

Меня трясет. От злости. От вожделения.

От ненависти – к нам обоим. Задушить бы эту вредину! Не до конца, но придушить… Чтобы боялась и больше никогда ко мне не подходила!

– А мне плевать, братишечка, что ты там говорил… – Каждое нервное окончание на моем теле горит. Царапает. И цепляется – за нее.

Стася ерзает, трется, шевелится, дразнит…

И целует первая. Маленький юркий язычок по-хозяйски орудует в моем, щекочет и волнует, заставляет себе отвечать: посасывать, облизывать, втягивать в себя глубже… Сдерживать стон желания… Запрещать себе рычать.

Прижимаю Стасю к стене. Обхватив бедра, насаживаю на себя прочнее и глубже – чтобы не свалилась, когда вертится и ерзает… Теперь мои руки свободны, и могут гулять по ней, ничем не стесненные…

Нельзя. Нельзя это делать!

Даже думать нельзя! Запрещал себе столько лет, и сейчас ничего не изменилось!

Малышка отрывается, чтобы сделать вдох. И выдох. Запрокидывает шею, мурча от удовольствия. Совсем голая в моих руках. Совсем! Если не считать полотенца, болтающегося на моих бедрах…

На изогнутой шее – нежная венка. Еле заметная под загаром. Бьется… Ее нельзя не облизать, не попробовать, не всосать в себя тонкую кожу…

Слаще меда.

Ничего вкуснее не пробовал.

Ее вкус обжигает рецепторы. Взрывает изнутри. Отравляет…

Яд.

Невероятно сладкий. Убийственный.

Теперь жить без него невозможно!

Стася крутится и подставляется. Каждым свои движением выпрашивает: еще! Еще!

Или это она шепчет?

Или мне чудится?

Чертовщина какая-то! Она вечно творится рядом с этой девчонкой!

Тонкие пальчики обводят ворот футболки, царапают, разгоняют в крови новый пожар. Стася большими пальцами трогает мои вены, поднимается вверх, к кадыку, нежно его гладит… Охренеть! Задохнуться можно от фейерверка ощущений…

Повторяя мои движения – тоже трогает мою кожу язычком… Слизывает капельки пота… Жмурится… Не вижу этого, но точно знаю: жмурится! Я знаю все о ней! Наизусть! Каждая мелкая гримаска намертво въелась в память!