Возможно, с точки зрения развития видов такой долгий путь оправдан, но с точки зрения развития отдельной особи… Ведь процесс может завершиться созданием обычной свиньи. Жило-было мелкое розовенькое пресмыкающееся, поедало себе корни, надеялось на лучшее — а получилась свинья.

В общем, Считающие Сосны постарались избежать всех этих трудностей, предоставив другим растениям эволюционировать вместо них. Семена сосны, оказавшись где-либо на поверхности Диска, немедленно заимствовали у местных растений самый эффективный генетический код и вырастали в то, что наиболее подходит окружающей почве и климату. Местные деревья не успевали и веткой качнуть, как оказывались вытесненными на самые неплодородные земли.

А еще Считающие Сосны умеют считать, чем они и прославились. Смутно понимая, что люди определяют возраст Дерева по годичным кольцам, Считающие Сосны решили, что именно поэтому люди и рубят деревья. Придя к такому выводу, Считающие Сосны за одну ночь изменили свой генетический код так, что примерно на уровне человеческих глаз кора стала образовывать светловатые цифры — точный возраст дерева.

И за какой-то год практически все сосны были уничтожены предприятиями по производству декоративных номерных табличек; лишь немногие особи сохранились, и то в самых труднодоступных местах.

Шесть Считающих Сосен слушали самую старую сосну в своей группе; цифры на грубой коре говорили о том, что ей тридцать одна тысяча семьсот тридцать четыре года. Разговор занял семнадцать лет. Нижеследующая запись является ускоренной версией той беседы.

— О, я помню времена, когда полей вообще не было.

Сосны обозрели тысячемильный пейзаж. Небо мерцало, как плохо поставленный спецэффект в фильме о путешествиях во времени. Появился снег, задержался на мгновение и тут же растаял.

— А что было? — качнулась соседняя сосна.

— Лед. Если это можно назвать льдом. Тогда у нас были настоящие ледники. Не такие, как нынче, — задержатся на один сезон, и нет их. О да, те ледники существовали веками.

— Что же с ними случилось?

— Исчезли.

— Куда?

— Куда все исчезает. Все куда-то торопится.

— Ого. Это было сурово.

— Что именно?

— Прошедшая зима.

— И ты называешь это зимой? Помню, когда я была еще побегом, вот были зимы…

И тут дерево исчезло.

После короткой паузы, длившейся всего пару лет, одна из сосен проронила:

— Вот это да! Она же исчезла! Взяла и исчезла! Только что была рядом и вдруг исчезла!

Если бы другие сосны были людьми, они бы принялись неловко переминаться с ноги на ногу.

— Так бывает, малыш, — терпеливо проговорила одна из них. — Эта сосна ушла в Лучшее Место. [1] Жаль, хорошее было дерево.

Но молодая сосна, которой всего-то было пять тысяч сто одиннадцать лет, никак не желала успокаиваться.

— А что это такое — Лучшее Место? — спросила она.

— Точно не известно, — ответила вторая сосна и вздрогнула. Но тут как раз налетела буря, так что никто ничего не заметил. — Мы думаем, что оно как-то связано с… опилками.

События, длящиеся менее одного дня, сосны не воспринимают, а потому они не слышали стука топоров.

Ветром Сдумс, самый старый волшебник во всем Незримом Университете, славящемся своими волшебниками, магией и сытными обедами, тоже должен был умереть. Совсем скоро. И он это понимал — по-своему, по-старчески.

«Конечно», — размышлял он, направляя кресло-каталку к кабинету, что находился на первом этаже, — «все рано или поздно умирают, даже самый простой человек понимает это. Никто не знает, где он был до того, как родился, но, родившись, почти сразу понимает, что прибыл в эту жизнь с уже прокомпостированным обратным билетом».

Волшебники действительно знают. Разумеется, есть и неожиданные смерти, связанные с убийствами, с ножами в спине, но смерть, приходящую потому, что жизнь просто-напросто закончилась… в общем, такого рода смерть волшебники всегда чувствуют загодя. Тебе является предчувствие, что нужно срочно вернуть в библиотеку книги, убедиться в том, что самый лучший костюм выглажен, и занять у друзей как можно больше денег.

Сдумсу исполнилось сто тридцать лет, и он вдруг осознал, что большую часть своей жизни был стариком. На самом деле это нечестно. На прошлой неделе он упомянул об этом в Магической зале, но намека никто не понял. А потому никто ничего ему не ответил. И сегодня за обедом с ним почти никто не разговаривал. Даже его так называемые старые друзья. Разве Сдумс просил у них в долг? Ничего подобного, и не пытался. Но все обстояло так, словно все вдруг взяли и забыли о твоем дне рождения. Только еще хуже. Что ж, придется умирать в одиночестве. Всем наплевать на старика Сдумса. Он открыл дверь колесом кресла и попытался нащупать на стоящем рядом столе трутницу.

Все изменилось, все. Трутницами сейчас почти никто не пользуется. Люди покупают вонючие желтые спички, которые делают алхимики. Этого Сдумс не одобрял. Огонь — серьезная штука. Нельзя просто так зажигать его, не выказывая никакого уважения. Нынче люди вечно куда-то торопятся… да и огонь уже не такой, как прежде. Да, да, в старые времена огонь был теплее. А сейчас он почти не греет, если прямо в камин не сядешь. Или все дело в дровах? Дрова тоже не те, не из того дерева. Все не так. Все стало каким-то невесомым, расплывчатым. Настоящая жизнь куда-то исчезла. И дни стали короче. Гм-м. Точно, с днями тоже что-то произошло. Они стали короче. Гм-м. Очень странно. Отдельный день, он все длится и длится, целую вечность, но дни в целом проносятся мимо с дикой скоростью, словно куда-то опаздывают. От статридцатилетнего волшебника никому ничего не было нужно, и Сдумс взял в привычку приходить в столовую за два часа до положенного срока, чтобы хоть как-то скоротать время.

Бесконечные дни, быстро утекающие прочь. Лишенные всякого смысла. Гм-м. Но не стоит забывать, здравый смысл — он тоже не тот, что прежде.

Университетом управляют какие-то мальчишки. В прежние времена им управляли настоящие волшебники, огромные мужчины, сложением похожие на баржи; и думать нельзя было посмотреть на них непочтительно. А потом они куда-то подевались, и Сдумсом стали руководить сопляки, у которых даже зубы не все выпали. Наподобие этого Чудакулли. Сдумс хорошо его помнил. Тощий паренек, лопоухий, никогда не умел правильно вытирать нос, первую ночь в университетском общежитии плакал и звал мамку. Вечно затевал что-то недоброе. Кто-то намедни убеждал Сдумса, что Чудакулли стал аркканцлером. Гм-м. Видать, совсем сумасшедшим его считают.