Дзётаро подпрыгнул, хлопая от восторга в ладоши. Он радовался, что вынудил Оцу на страстную речь.

– Кто сейчас повторяет чужие слова? – воскликнул он. – Думаешь, я не слышал этого от учителя Аракиды?

– Упрямец! – засмеялась Оцу. Она хотела дать ему подзатыльник, но мешок помешал ей. Оцу ласково смотрела на Дзётаро. Он наконец обратил внимание на ее необыкновенную ношу.

– Чье это? – спросил он, протянув руку к дорожной котомке.

– Не трогай! Никто не знает.

– Я аккуратно, просто посмотрю. Тяжеленная! А длинный меч какой громадный! – Дзётаро чуть не захлебнулся от восторга.

Послышалось шлепанье соломенных сандалий. Прибежала одна из девушек-мико.

– Вас зовет учитель Аракида. У него какое-то поручение к вам, – сказала она и тут же поспешила прочь.

Дзётаро растерянно огляделся. Зимнее солнце светило сквозь голые верхушки деревьев, ветер волнами пробегал по ветвям. Дзётаро, казалось, заметил призрак среди солнечных отблесков.

– Что с тобой? – спросила Оцу. – Что ты там увидел?

– Ничего, – хмуро ответил мальчик, покусывая указательный палец. – Когда девушка произнесла слово «учитель», я вдруг подумал, что речь идет о моем учителе.

Оцу помрачнела. Замечание Дзётаро было простодушным, но зачем упоминать имя Мусаси?

Оцу, вопреки совету Такуана, и не думала изгонять Мусаси из памяти. Она продолжала любить и тосковать по нему. Такуан – бесчувственный человек. Порой Оцу жалела его, не ведавшего, что такое любовь.

Любовь – как зубная боль. Когда Оцу была занята, любовь ее не тревожила, но стоило ей погрузиться в воспоминания, как ее охватывало желание отправиться в дорогу, найти Мусаси, обнять его и пролить слезы радости.

Оцу молча пошла по дорожке. Где он? Нет больше и горше муки, чем разлука с дорогим человеком. Оцу шла, и слезы струились по ее щекам.

Тяжелые мечи и потертые кожаные ремни дорожного мешка ни о чем не говорили. Она не догадывалась, что тащит боевые доспехи Мусаси. Дзётаро, поняв, что огорчил Оцу, молча плелся следом. Когда Оцу свернула к воротам дома Аракиды, он подбежал к ней.

– Сердишься?

– Нет, все хорошо.

– Прости меня, Оцу!

– Ты не виноват. Просто у меня грустное настроение. Не беспокойся. Узнаю, какое дело ко мне у господина Аракиды. А ты поработай в саду.

Аракида Удзитоми называл свой дом Домом учения. Часть его служила школой, которую посещали не только храмовые девушки, но и пятьдесят детей из трех уездов, приписанных к храму Исэ. Аракида пытался увлечь детей предметом, который не пользовался особой популярностью, – историей. В больших городах древняя история Японии вышла из моды. Ранняя история страны была тесно связана с храмом Исэ и окрестными землями, но теперь настали времена, когда люди путали судьбу страны с судьбой военного сословия, и мало кого интересовала древняя старина. Удзитоми в одиночку сеял семена древней традиционной культуры среди юного поколения из окрестностей Исэ. Удзитоми отвергал мнение, что провинция занимает второстепенное значение в судьбе нации. Он считал, что детям надо прививать знания о прошлом, и тогда дух славной старины воспрянет и разрастется, как могучее дерево в священном лесу.

Аракида каждый день с настойчивостью и самозабвением рассказывал ученикам о китайских классиках, о ранней истории Японии, запечатленной в «Летописи минувших дней», надеясь, что его воспитанники научатся ценить старину. Он учил своих питомцев более десяти лет. «Пусть, – думал он, – Хидэёси подчинил страну своему контролю и объявил себя регентом, пусть Токугава Иэясу стал всесильным сёгуном, варварскими методами подавляющим врагов, но дети не должны воспринимать счастливую звезду военного героя за лучезарное солнце, как делают их родители. Если упорно воспитывать детей, то они поймут, что великая богиня Солнца Аматэрасу, а не грубый военный диктатор олицетворяет предназначение Японии».

Аракида, чуть запыхавшись, появился из просторной классной комнаты. Дети вылетели, как пчелиный рой, и побежали по домам. Храмовая девушка доложила Аракиде о приходе Оцу. Слегка смешавшись, он ответил:

– Да-да, я посылал за ней. Совсем забыл. Где она?

Оцу, некоторое время простояв перед домом, прослушала часть лекции Аракиды, прочитанной в классе.

– Я здесь! – крикнула она. – Вы меня звали, учитель?

– Прости, что заставил тебя ждать. Заходи.

Он провел ее в кабинет, но прежде чем начать беседу, поинтересовался принесенными ею вещами. Оцу рассказала, откуда они взялись. Аракида с опаской покосился на мечи.

– Обычные паломники не приходят сюда с воинскими доспехами, – произнес он. – Вчера их не было. Кто-то пробрался в храм ночью. Какой-то самурай, вероятно, решил таким образом пошутить, но мне такие шутки не нравятся, – проворчал Аракида с выражением брезгливости на лице.

– По-вашему, неизвестный решил намекнуть, что мужчина побывал в Доме девственниц?

– Вероятно. Я, собственно, и хотел поговорить с тобой об этом.

– Происшествие имеет отношение ко мне?

– Не хочу тебя обижать, но один самурай отчитал меня за то, что я поместил тебя вместе с храмовыми девушками. Сказал, что предупреждает меня ради моего же блага.

– Я бросила тень на вашу репутацию?

– Не расстраивайся! Сама знаешь, люди всякое болтают. Пойми меня правильно, но ты все-таки не девица в полном смысле слова. Прежде ты общалась с мужчинами. Люди говорят, что репутация храма страдает, если в Доме девственниц вместе с непорочными девушками живет женщина, утратившая девственность.

Аракида говорил с Оцу учтиво, но слезы обиды навернулись на ее глазах. Да, она много странствовала, встречалась со многими людьми, однако сохранила верность своей любви. Неудивительно, что люди принимают ее за бывалую женщину, повидавшую мир. Ей были оскорбительны слова об утраченной девственности, беспочвенные упреки и сплетни.

Аракида делал вид, что не придает разговору особого значения. Его беспокоила только людская молва. Приближался конец года и «все такое прочее», как он выразился, поэтому Аракида просил Оцу прекратить уроки флейты и покинуть Дом девственниц.

Оцу тут же согласилась, но не от признания своей вины, просто ей не хотелось задерживаться в храме, доставляя неприятности учителю Аракиде. Скрыв обиду, нанесенную ложными слухами, Оцу поблагодарила его за гостеприимство и заботу и пообещала покинуть храм Исэ через день.

– Зачем такая спешка? – произнес Аракида, протягивая ей сверток с деньгами.

Дзётаро, улучив момент, высунулся с веранды.

– Я уйду с тобой! – прошептал мальчик. – Мне надоело подметать в их старом саду.

– Вот маленький подарок от меня, – продолжал Аракида. – Деньги не велики, но пригодятся в дороге.

В свертке было несколько золотых монет.

Оцу даже не притронулась к деньгам. Она сказала Аракиде, что не заслуживает вознаграждения за уроки. Скорее она должна заплатить за стол и кров.

– Нет, об этом и речи быть не может, – возразил Аракида. – Хотел бы попросить об одном одолжении. Если ты направишься в Киото, пусть деньги будут платой за твою услугу.

– Рада выполнить вашу просьбу. Мне достаточно вашей доброты. Аракида обернулся к Дзётаро.

– Почему бы не отдать деньги ему? Он будет покупать все необходимое для вас обоих.

– Благодарю вас! – мгновенно отозвался Дзётаро, протягивая руку к свертку. – Я правильно поступил? – спросил он Оцу.

Ей оставалось только поблагодарить Аракиду.

– Передай, пожалуйста, посылку от меня его светлости Карасумару Мицухиро, который живет в Хорикаве в Киото. – Аракида взял с расшатанной полки два свитка. – Два года назад его светлость попросил меня расписать свитки. Я наконец закончил их. Карасумару намерен вписать в свитки свои комментарии к рисункам и приподнести их императору. Мне бы не хотелось поручать их простому посыльному. Можешь доставить их и позаботиться, чтобы они не запачкались и не намокли в пути?

Поручение было неожиданным и очень серьезным. Оцу колебалась, но отказаться было неловко, Аракида вытащил коробку и промасленную бумагу, но прежде чем запаковать и опечатать свитки, проговорил: